Жаждущая земля. Три дня в августе
ОБ АВТОРЕ
Витаутас БУБНИС родился 9 сентября 1932 г. в деревне Чюдишкяй Пренайского района в семье литовского крестьянина. Еще в Пренайской средней школе он создает первые рассказы и очерки и начинает публиковать их в республиканской печати.
После окончания факультета литовского языка и литературы Вильнюсского педагогического института в 1957 г. он семь лет работает учителем в Каунасе. С 1965 г. начинает работать в Вильнюсе, в редакции журнала для старшеклассников «Мокслейвис», а в 1967 г. становится его главным редактором. В 1974 г. Витаутас Бубнис полностью отдается творческой работе.
Первая книга писателя повесть «Березы на ветру» вышла в 1959 г. (русский перевод 1972 г.). Этой повестью Витаутас Бубнис начал разработку главной своей темы земля и человек, которая нашла свое выражение и в повести «Солнечным летом» (1960 г.) и в сборнике рассказов «Майская бессонница», за который в 1969 г. Бубнис был удостоен литературной премии имени классика литовской литературы Жемайте.
Другая не менее важная тема в творчестве Витаутаса Бубниса истоки созревания человека, поиски им места в жизни, отношения учителей и школьников. Начал он ее повестью «Когда падают листья» (1966 г.) об ответственности педагогов в трудном деле воспитания юношества, за ней последовали сборники рассказов и повести «Арберон» (1967 г., русский перевод 1975 г.) и «Белый ветер» (1974 г., русский перевод 1975 г.). Наиболее значительная из них повесть «Арберон», поднимающая острые проблемы развития нашей школы, послужила началом для дискуссии о проблемах педагогики в Литве, а после ее перевода на латышский и эстонский в Латвии и Эстонии. Повесть «Арберон» была удостоена премии Литовского комсомола, по ней поставлен кинофильм «Маленькая исповедь».
Испытав силы в жанрах рассказа и повести, в 1971 г. Витаутас Бубнис издает свой первый роман «Жаждущая земля» («Новый мир», 1972 г.).
В нем Витаутас Бубнис снова возвращается к теме земли и человека. Это произведение переносит читателя в суровый и драматический послевоенный период и, хотя оно объективно отражает всю сложность обстановки тех лет и остроту классовой борьбы, Витаутаса Бубниса все-таки больше всего занимает внутренний мир человека села, в сознании которого происходила мучительная ломка, переход от частнособственнического мировоззрения к коллективному труду. И эта ломка была тем мучительней, что не было времени на раздумье, поскольку каждая минута, колебания могла означать смерть как физическую, так и духовную. Наиболее удался автору образ вчерашнего батрака Андрюса Марчюлинаса, «человека несостоявшейся судьбы, который на наших глазах превращается из батрака в собственника, вырастает в хозяина не им нажитого добра», как писал в «Литературной газете» В. Оскоцкий.
Следующий роман о человеке и земле «Три дня в августе» («Новый мир», 1974 г.), удостоенный Республиканской премии Литовской ССР 1974 г., значительный этап не только в творческой биографии Витаутаса Бубниса, но и во всей современной литовской литературе. Это произведение выделяется полнокровными характерами людей села, поэтическими реалиями колхозного труда, оптимистическим отношением к человеку, труду и природе. Подвергнув анализу историю семьи Крейвенасов, автор добирается до глубинных истоков нынешней жизни села, таящихся в сложных перипетиях послевоенных лет.
Как отметил в газете «Литература ир мянас» видный литовский критик Й. Ланкутис, «большинство исследуемых в произведении проблем охватывает нечто большее, чем личная судьба того или иного персонажа. Писатель как бы продлевает эпопею литовской деревни, начатую «Жаждущей землей». Через деревню он приходит к коренным испытаниям всего народа, анализирует современную духовную структуру социалистического общества, происходящую в ней борьбу нового со старым». Роман переведен на несколько языков народов СССР и зарубежных стран.
Как бы завершает трилогию, начатую «Жаждущей землей» и «Тремя днями в августе», новый роман Витаутаса Бубниса «Цветенье несеянной ржи», опубликованный в конце прошлого года на литовском языке в журнале «Пяргале» (1975 г., 910).
В каждом из этих романов свои персонажи, это самостоятельные произведения, но вместе они составляют единое логическое целое, их соединяют тесные внутренние связи, поскольку в них с разных сторон рассматривается тема человека и земли.
Герои «Цветенья несеянной ржи» вчерашние крестьяне, перебравшиеся в город, ставшие рабочими, но принесшие с собой из села крестьянскую психологию, патриархальный уклад и даже завязку всех драматических коллизий, которые им приходится распутывать уже в городе. «Цветенье несеянной ржи» многоплановый роман о рабочей династии Петрушонисов, говорящий о месте человека на земле.
На литовском языке вышло уже тринадцать книг Витаутаса Бубниса, в том числе книги для детей и пьесы, его романы переведены на многие языки.
Витаутас Бубнис сейчас в самом расцвете творческих сил.
ЖАЖДУЩАЯ ЗЕМЛЯРоман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Мысль застигает врасплох, и Андрюс даже приседает, словно спасаясь от удара. Его бросает в жар, глаза туманятся, и не держись он за плуг, остановился бы и попытался понять, что это с ним такое.
Мысль ударила исподтишка, и Андрюс пытается отогнать ее.
Борозды длинные, голову вроде бы освежает, но мысль засела в мозгу и, знает Андрюс, теперь не отвяжется. Хоть ты лопни, не отвяжется.
Не иначе как бес попутал! Андрюс смачно сплевывает, поводит плечами.
Допахивая борозду, оглядывается через плечо на Маркаускаса. «Догоняет, холера! От него не оторвешься!..»
Андрюс перебрасывает плуг на новую борозду.
Тпру! осаживает он лошадей и яростно бьет деревянными башмаками по отвалу: приставшие корни пырея и травинки портят борозду.
Поше-ол! Вороно-ок!
«Этот хрен Маркаускас тоже новую борозду начинает, сердится Андрюс. На целый гон обогнал. Ну и ладно. А я вот пущу лошадей на лужок и завалюсь под куст хоть на целый час Волен завалиться! А ты хоть тресни»
Андрюс-то волен! Головой он понимает, что волен пахать, волен и не пахать, но знает никуда он лошадей на лужок не пустит, да и сам не завалится под куст. Он, как и Воронок, плетется по борозде и с нее не сойдет. Воронка подгоняет Андрюс, а Андрюса кто? Маркаускас? Тоже нет. Про Маркаускаса теперь можно говорить словами сказки: «Жил-был однажды крепкий хозяин»
Скрежещет камень, задетый лемехом, подкидывает плуг, чуть не выбивает его из рук, но Андрюс выравнивает борозду и кричит на все поле:
Поше-ол!
Воронье поднимается с пашни и черной тучей опускается на голую верхушку березы.
Супится ненастный день начала ноября. Низко, рукой достать, висят набухшие дождем тучи, и даже странно, что Андрюс не задевает за них, замахиваясь кнутом. Самая малость нужна, и туча разразится ливнем.
Андрюс перебирает ногами, уцепившись за рукояти плуга, толстая корка жнивья шуршит, расступаясь, кажется, неподалеку бурлит ручей.
«Кишка узловатая, не борозда», сказал отец, когда Андрюсу было тринадцать. Тогда он чуть не расплакался. «Ничего, пока лемех не изведешь на пахоте, то ничему и не научишься», утешил отец и потопал рядом, положа тяжелую правую ладонь на руку Андрюса. Потом сам взялся за рукояти, а Андрюс затрусил следом, словно жеребенок. «Ну дай я, отец», клянчил он. «Землю жалко, ответил отец и объяснил, как маленькому: Землица плачет, когда ее так уродуют. С ней надо аккуратно обходиться, очень даже аккуратно, она косоруких не жалует».
Андрюс, казалось, увяз в пашне. Ноги налились свинцом. «Косорукий Я косорукий, а Пятрас, значит, умелец?» Брат был на четыре года старше и давно работал по хозяйству. И все сам, сам Андрюсу подчас казалось, что Пятрас ему и не брат. «Не лезь! Отстань! Ну, отваливай» Брату вечно было некогда, все время что-то делал. Не для себя, конечно, для хозяйства. А хозяйство-то, грех сказать, заплатка на сермяге. Но отцу ведь не скажешь. Оно конечно, жалких семь гектаров, ледащая кобыла, две тощих коровенки да облезлая овца. Но для отца это целое поместье! И раньше или позже из ворот этого поместья он выедет на ярмарку в коляске, запряженной двумя рысаками. Смотрят все, помирают от зависти, а он сидит, натянув ременные вожжи, да курит пахучую папироску.
Отец часто отрывался от земных забот и отводил душу за разговором. Очень уж гладко у него все получалось слушаешь, и во рту сладко
Пока Андрюс ходил в школу, дома не считалось, что он задаром ест хлеб. Но тут по весне он с божьей помощью одолел эти четыре класса. Что же дальше? Здоровье у отца неважное, зато Пятрас Да и сколько тут работы! Значит, Андрюсу сидеть на лежанке да в носу ковырять? Боронить-то он еще туда-сюда, но борозду ведь не проложит. Одно слово, косорукий
Поше-ол!
Андрюс перетягивает кнутом Воронка и смотрит, как ложится борозда. На Маркаускаса больше не косится, и так знает догоняет его хозяин, на пятки наступает. После обеда начинали разом Андрюс чуть позади. Ишь как оторвался Маркаускас!
«Выходит, как был я косоруким, так и остался?» горько думает Андрюс.
Пятрас ходил размашисто, враскачку, все нос задирал. Сядут за ужин, а он непременно разговор заводит:
А ты ешь, Андрюс, ешь! Не гляди, что похлебка чуть забелена. Пойдешь к кому в зятья, на клецках пузо отрастишь.
Андрюс, поперхнувшись, принимался кашлять и только потом говорил:
Никуда я не пойду. Мне и тут хорошо!
Тесновато у нас, Андрюс. Двоим тут делать нечего. Как ни крути, придется тебе местечко подыскать.
Да будет вам! Когда еще что, а они уже в сердцах бросал отец.
Андрюс всю зиму околачивался дома. Хворосту нарубит, картошки принесет да воды из колодца натаскает вот и все его дела. А скотину кормит, и хлеб молотит, и в лес ездит вместе с отцом Пятрас. Андрюса они не берут говорят, третий лишний.
Как-то отец обмолвился:
Слышь, Андрюкас, съезжу-ка я к Реклайтису, ну знаешь, к портному, что за выгонами живет. Может, возьмет тебя в науку.
Меня в портные?..
А кого же еще, Андрюс Да и чем плохо? Работы хватает, заживешь барином. Ни тебе по полю таскаться, ни грязь месить. Пошил какую мелочь, а в кармане лит. А то зерном взял. Не жизнь, а малина у портного.
Отец все чудесно расписал, но Андрюс морщился.
Пускай Пятрас в портные идет! наконец сказал он.
Пятрас расхохотался:
Я-то? Ты что, не знаешь? Я буду здесь хозяином!
Это правда, отец? спросил Андрюс.
Так уж получается, сынок. Пятрасу хозяйство достанется, а тебя выучу, на ноги поставлю, и живи себе.
Не хочу. Я не хочу! вспылил Андрюс.
Землю надвое делить ни одному жить, ни другому
Да что ты, отец, с сосунком заводишься. Сказано, и делу конец, оборвал отца Пятрас. Можно было подумать, что он уже хозяин!
Утром отец запряг лошадь в сани и уехал. Андрюс ждал ни жив ни мертв и зыркал исподлобья на брата. Не хотелось, ох как не хотелось ему портняжничать Да, хитер Пятрас, хорошо на хозяйстве, а ему, Андрюсу, таскаться, как побирушке, из деревни в деревню. «Нет уж, нет, погоди меня хоронить-то»
Отец явился уже после обеда, завел лошаденку в хлев, но в избу входить не спешил. Андрюс отогревал пальцами заросшее ледяной коркой стекло окна и смотрел на отца, как он слоняется возле гумна.
Вот не ждал, что Реклайтис такой скупердяй. Раздевшись, отец устало опустился на лавку. Страх, сколько заломил! И только за то, что покажет, в каком месте разрезать и в каком сшить. Да еще, говорит, швейную машину купи. Ничего себе «купи»! А откуда я эти сотни возьму? Ну и жулик, ну и таракан!
Отец сердился, бил кулаками по коленям, но Андрюс чуть не прыгал от радости. А когда отец вышел во двор, Андрюс подбежал к Пятрасу и заплясал перед ним:
А вот и не пойду никуда, а вот и дома буду сидеть!..
Брат схватил Андрюса и швырнул к стене, прямо на корыто, в котором мяли картошку для свиней. Андрюс упал на бок, больно ссадил локоть, но, поднявшись, не заплакал, а крепко стиснул зубы.
По весне отец отдал Андрюса в подпаски. С домом Андрюс расставался просто, словно убегая на минутку к соседям. Правда, отцу поцеловал руку, матери тоже поцеловал, а Пятраса словно не заметил, но в душе унес бессильную ненависть обиженного малыша.
Осенью, после дня всех святых, Андрюс вернулся, вытянувшийся за лето, раздавшийся в плечах, и увидел, что Пятрас пашет огород.
Дай я, попросил он.
Да пошел ты, тут аккуратность нужна Огород!
Я умею, вот увидишь.
Ну и умей
Брат побрел за плугом. И отец не предложил Андрюсу проложить борозду.
Молодец, что научился. Когда в людях живешь, все может пригодиться, почему-то сказал он, и Андрюс подумал: «Я им не нужен. Мне только в людях. Вечным батраком»
На другой год Андрюс ушел служить батрачонком. На следующий тоже батрачонком. А на третий уже батраком. К тому времени ему стукнуло шестнадцать, он был широк в плечах и силен не по годам.
Так и жил Андрюс каждый год новый хозяин, новый вкус хлеба, новые деревянные башмаки и пестрядные штаны. Только работы прежние и слова хозяев прежние: «Вставай, будет дрыхнуть, потяжелее бери, не бойся, не надорвешься!..», «Пошевеливайся, ты что, поднять не можешь?..» Иногда, правда, еще «ужака», «гадюку», «холеру» подбросят.
Свистит кнут Маркаускаса, хлещет кобыл по бокам.
Нукает, причмокивает, дерет глотку, словно его самого хлещут. Всегда он так. Начинает первый и чешет впереди, высуня язык. И с косой так, и с плугом Из последнего надрывается, ногами-руками за землю держится. Но земля уходит из-под ног. Настанет такая минута, уйдет насовсем
Андрюс вздрагивает снова мелькает эта проклятая мысль, обжигая его огнем, и Андрюсу кажется, что Маркаускас вот-вот обо всем догадается.
Поше-ол! кричит он изо всей мочи, отгоняя криком страшные мысли. Но мысли не воронье на пашне, криком не вспугнешь.
«За землю все можно. За землю, как сейчас помню, брат брата»
В тот год Андрюс вернулся от хозяев, когда начали копать картошку, так и не выдержав до конца года. Хозяева-братья делили землю, грызлись, что псы, дрались, судились. Андрюс плюнул и домой. Оно конечно, дома тоже не пироги, но день тут поработает, день там. Так и ходил поденщиком в родной деревне, в соседние села забредал копал картошку, чистил хлева, потел на молотьбе. Вставал затемно, чтоб успеть к завтраку: прозеваешь никто не предложит, и будешь вкалывать до обеда на голодный желудок.
У Мачюты как раз мяли лен. И Андрюса кликнули на помощь. Надо ведь и яму растопить, и последить, чтобы лен равномерно подсыхал, и погрузить снопы на телегу, и выгрузить. Работы только успевай поворачиваться. Андрюс успевал.
Женщины и девки на бугре под старыми липами трепали языками Но еще громче стучали мялки: чах-чах, та-тах, та-тах! Словно дружная песня летит над полями, схваченными первым морозцем.
Весело работать миром. Каждый день ходил по толокам, если бы только звали. И если б всюду была Если б она тоже ходила, Альбинуке-то. Когда оба в школу бегали, была девочка как девочка, писклявая какая-то, но вдруг Андрюс заметил: выросла, похорошела. Совсем уже не та пискля В самый раз то, что ему нужно.
Альбинуке, а вечером парни придут? спрашивают девушки.
Придут придут тарахтит мялка хозяйской дочки.
А музыканта звала?
Звала звала
Швырнула пучок к другим, схватила немятого льна и снова чах да чах, та-тах да та-тах!
Андрюс, прибавь дыму! кричит Альбинуке.
Андрюс хватает огромное полено и, словно спичку, швыряет на головешки. Потом вскакивает на телегу и с грохотом слетает с горки: осталось еще немножко льна, дрова нужны.
Вечером в горнице скрипка пиликала одну и ту же мелодию, и Андрюс долго собирался с духом, чтобы пригласить Альбинуке. Как говорится, будто голый в крапиву прыгать примеривался и все не смел. А она с одним потанцует, и тут же ее подхватывает другой. Наконец и он оторвался от лавки, подтянул штаны:
Так, может, и мы
Альбинуке кружилась легко, будто перышко, а Андрюс топтался, как медведь. Хотел сказать ей что-нибудь, но не знал, с чего начать.
Помнишь, как я тебя в речку толкнул? наконец выдавил он.
Я учителю наябедничала, а он тебя на колени поставил.
Ага, весь урок в углу продержал, холера! вспомнил Андрюс и тут же испугался сорвавшегося ругательства. Замолчал и теперь уже ждал, чтоб кончилось наконец это пиликанье и он мог бы забиться в свой угол.