Гости стали шумно усаживаться за столы. Михей Иванович Завьялов, увидав смуглолицую и кареглазую Анюту, обратился к ней:
Это вы сказали, что только у Михея Ивановича сапоги со скрипом? Это, пожалуй, правда. Вы не ошиблись. Я не один раз головки сапог в воду на ночь опускал, а они после этого еще сильнее скрипят. Салом мазал подметки не помогает.
А вы, Михей Иванович, шильцем дырочки сделайте в подметках, а в дырочки маслица деревянного пустите, вот они и перестанут скрипеть, пошутила Лукерья Филипповна.
Сегодня же, как вернусь домой, проделаю эту операцию.
За столами стало тихо. Все замерли в ожидании. Лукерья Филипповна от множества устремленных на нее глаз растерялась и слегка побледнела.
Товарищи, взглянув на Ганьшину, начал парторг ЦК, я от имени райкома партии и от имени треста поздравляю знаменитую ударницу, проработавшую четверть века на трудном участке трудового фронта на добыче торфа, Лукерью Филипповну. Он коротко рассказал о работе Ганьшиной, отметил ее достоинства как бригадира и человека, передохнул и закончил: А теперь, Лукерья Филипповна, позвольте еще раз поздравить вас с получением высокой награды и пожелать вам от всего сердца здоровья на многие и многие годы. Он поднял рюмку и чокнулся с виновницей торжества.
Тарутина, Кузнецова, Гольцева и другие бригадиры от своего имени и от имени девушек своих бригад поздравили Ганьшину.
Ломкий, мелодичный звон рюмок несколько минут разливался по залу.
Ольга Тарутина и Кузнецова пили мало, Юлия и Григорий сидели за последним столом, никого не замечали вокруг себя, Ольга видела, как Григорий то и дело подкладывал закуски на тарелку Юлии и часто заглядывал ей в сияющие глаза, как бы пытаясь угадать ее желание. Вот сейчас он положил рыжиков на ее тарелку. Юлия нежно ему улыбнулась. Ольга перевела взгляд на девушек.
«Такими людьми, как эти девушки, сильна Советская держава», подумала Тарутина.
Торфяницы непринужденно и просто шутили, смеялись, говорили о работе, о войне. У некоторых девушек, когда они вспоминали о близких и дорогих людях, павших за родину, глаза темнели и наполнялись слезами.
Тарутина высоко ценила таких девушек за их выдержку и сильный характер, благодаря которому в их сердцах не было простора для горя и черной печали. Находясь среди них, Тарутина чувствовала себя необычно хорошо. Ей хотелось слушать и слушать их разговоры, самой говорить, веселиться месте с ними.
Ольга снова посмотрела на молодоженов. Они были заняты исключительно друг другом; их большое счастье мешало им видеть все то, что происходило вокруг них. Тарутиной их поведение и в этот раз не понравилось.
«Что же это они никого не замечают вокруг, словно сидят у себя в комнате, а не на юбилее Лукерьи Филипповны?»
Ольга резко отодвинула стул, машинально, не отдавая себе отчета, взяла рюмку и, расплескивая вино, вышла из-за стола и направилась к Григорию и Юлии. А подойдя к ним и взглянув на их счастливые лица, она растерялась, как-то обмякла вся, словно их любовь наполнила теплом и светом ее сердце, и сказала им совершенно не то, что хотела сказать.
Гришка и Юлька, я хочу выпить с вами, предложила она. Хочу выпить за то, чтобы ваша жизнь была чистой и полной. За то, что Тарутины любят однажды однолюбы
Григорий и Юлия поспешно поднялись.
Точно, сестрица, Тарутины однолюбы. Уж как полюбят, так и до гроба, согласился Григорий.
Девушки, сидевшие против молодоженов, завистливо улыбнулись и поднялись.
За это и мы выпьем. Можно чокнуться и нам с вами? предложили они хором.
Конечно, подхватил обрадованно Тарутин.
Глаза у всех засияли, заискрились. Ольга чокнулась с братом, а потом с Юлией. И за их столом мягко, как звук струны, разлился звон рюмок. Все выпили за счастье Григория и Юлии. Тарутина, держа пустую рюмку, улыбнулась и подумала: «Брат и Гольцева глубоко счастливы, а я, дура, хотела своими словами омрачить начало их семейной жизни. Как я рада, что сказала им не то, что собиралась, когда поднялась со стула!»
Спасибо, Ольга, за хорошие слова, промолвил Григорий. И вам, девушки.
Он протянул руки, чтобы обнять сестру, но та шутливо отстранила его.
Мы, вероятно, не досидим до конца вечера, шепнула Гольцева Ольге. Ты прямо, как закончится праздник, так и заходи к нам вместе с Дашей.
Стоял гул голосов. Трудно было разобрать, о чем говорили гости. Ганьшина беседовала с Завьяловым и парторгом ЦК. К их словам прислушивался начальник участка Сальков. Больше говорила Ганьшина. Тарутина уловила только несколько ее фраз, относившихся к девушкам.
Мои торфяницы, Михей Иванович, как и я сама, беспартийные большевички. Да и работаем мы, как вы знаете, на совесть. Это я говорю про своих девушек. Что касается, Михей Иванович, вот их, Ганьшина кивнула на бригадиров, сидевших против нее, передовая гвардия на заготовке топлива. Но и я со своей бригадой, взглянув на парторга ЦК, она твердо сказала, не отстаю от них, а даже, Илларион Ионович, частенько обгоняю эту молодую гвардию. Однако должна признаться, что эти бригадиры и меня с моей бригадой нередко берут в крепкий оборот. Вы же знаете, Илларион Ионович, в труде, в товарищеском соревновании счастье. Это правда! Как же нам, советским женщинам и девушкам, не быть счастливыми, когда от нашего труда родина с каждым часом становится сильнее. Как же нам, советским женщинам и девушкам, не радоваться, когда наш дружный труд помогает Советской Армии уничтожать фашистов! Ведь это так, Михей Иванович? обратилась Ганьшина опять к Завьялову.
Разрешите, Лукерья Филипповна за ваше здоровье еще рюмочку?
Пожалуйста.
Анисимовна с помощницами вышли из-за столов и тут же вернулись с огромными блюдами, на которых, чуть дымясь, горками лежали разрезанные на куски пироги. Потом принесли три огромных самовара и с чрезвычайной осторожностью водрузили их на столы.
Тарутина смотрела на хозяйку, которая, прислушиваясь к веселым голосам и аплодисментам, тихо улыбалась была очень довольна. Глаза Ганьшиной то вспыхивали огоньками, то становились влажными. Тарутина тоже была рада тому, что так хорошо и богато празднуют юбилей старой, заслуженной торфяницы. Лукерья Филипповна, поймав на себе взгляд Ольги, встряхнулась и воскликнула, обращаясь ко всем гостям:
Товарищи, товарищи! Гости мои дорогие, послушайте, что я скажу вам!
Глаза гостей устремились на хозяйку праздника, Лукерья Филипповна вздохнула и стала говорить, сильно волнуясь:
Наше поле в сушке и уборке торфа идет впереди других полей не только нашего участка, но и полей соседних участков. Это так, товарищи. Но есть бригады, которые далеко перегнали мою бригаду и подруг-бригадиров, соревнующихся на добыче топлива. Впереди всех и далеко впереди бригады Ольги Тарутиной и Даши Кузнецовой. Бригадиры нашего поля отстали от них в сушке и уборке торфа. Правда, товарищи, Ольга Тарутина и Даша Кузнецова работают бригадирами не на нашем поле, а на участке Нила Ивановича, но мы все же должны выпить за трудовые успехи и за здоровье этих бригадиров и их девушек. Ура, дорогие гости!
Все поднялись, прокричали «ура» и двинулись к Тарутиной и Кузнецовой, чтобы чокнуться с ними. Ольга и Даша смутились и подняли рюмки. Сильно взволнованные, они то и дело повертывались то в одну сторону, то в другую, чтобы со всеми чокнуться и поклониться на приветствия.
Последними чокнулись с девушками Григорий и Юлия. Григорий при этом сказал:
Ольга, Юлия много говорила мне о тебе, о твоей работе.
Юлия чокнулась с Тарутиной и твердо сказала:
Ольга, я вызываю тебя на соревнование. Я со своей бригадой обязуюсь
Ты что, Юля, пьяна от счастья или вина? шепнула Тарутина на ухо Гольцевой.
От счастья, чуть слышно ответила Юлия.
Не принимаю твой вызов. Вот за счастье твое еще раз, Юлька, выпью. Ольга налила вина в бокальчик и выпила.
Гольцева густо покраснела и растерялась.
Ладно. Пью за твое здоровье, Ольга.
Другие бригадиры, в их числе и Ганьшина, вызвали Тарутину на соревнование. Ольга выслушала, а когда шум затих, спокойно сказала:
Хорошо, товарищи. Я вызов приму тогда, когда вы достигнете наших процентов добычи торфа. После этого начнем соревнование.
Верно, поддержал Тарутину Завьялов.
Все зааплодировали. Потом Лукерья Филипповна обратилась к Юлии:
Гольцева, а ты что же не вызвала Кузнецову?
Она хотела еще что-то сказать, но не успела, так как открылась дверь и послышался громкий голос:
Кто здесь, граждане, будет Ганьшина? Ей телеграммы!
Стало тихо. Лукерья Филипповна приняла из рук почтальона три телеграммы и расписалась. Тарутина видела, что ударница сильно разволновалась и никак не могла вскрыть их.
Она развернула одну телеграмму. Руки ее дрожали, и листок трепетал, как живой, вот-вот вырвется и улетит. Глаза ее стали влажны.
Ничего не вижу, Михей Иванович, что в ней написано, вздохнув, проговорила она.
Завьялов взял телеграммы, поднялся и громко, густым голосом прочитал:
Товарищи, внимание! Нашим дорогим юбиляром получены поздравительные телеграммы от Московского Комитета партии, от наркома электростанций и от Рязанского обкома партии. И он, с разрешения Лукерьи Филипповны, огласил их содержание.
Когда кончил чтение и вернул телеграммы Ганьшиной, все за столами поднялись, еще раз поприветствовали знаменитую ударницу и пожелали ей здоровья на многие и многие годы.
Лукерья Филипповна расплакалась.
Вы уж простите, дорогие гости, меня за слабость промолвила виновато Ганьшина.
Ничего, ничего, Лукерья Филипповна, проговорил Илларион Ионович. Вы нас, гостей, простите, что про пироги забыли дали им немножко остыть.
Это справедливо, поддержал Завьялов. Чтобы мировые пироги не обижались, я принимаюсь за них! Держа в одной руке нож, а в другой вилку, Михей Иванович под дружный смех и одобрительные возгласы принялся за пирог.
Вы правы, утирая платком раскрасневшееся лицо, промолвила Лукерья Филипповна.
Все гости дружно приступили к пирогам и стали пить душистый чай.
Тарутина, заметив, что под зарумяненной корочкой не яйца с мясом, а урюк, нахмурилась и шепнула Кузнецовой:
Даша, сладкий попал, а я хотела
Да ты не с того блюда взяла, сказала Даша. Возьми вон с того и попадет тот, какой тебе нужен.
Неудобно. Я еще этот не съела, а потянусь за другим. Скажут: «Эно какая завистливая», ответила с улыбкой Ольга.
Кузнецова взяла с другого блюда кусок пирога и, подавая его подруге, сказала:
Вот тебе с мясом. Ешь.
Все немножко устали от обильных закусок, от выпитого вина и водки, от пирогов, начиненных мясом и яйцами, урюком и грибками рыжиками, от тостов и речей. Лица у многих торфяниц казались утомленными; им хотелось домой в постель ведь завтра надо рано выходить в поля. Тарутина подумала: «Устали на поле. Пришли сюда не поужинав они, вот и отяжелели от такого богатого угощения. Да и я немножко устала». Она взглянула на крайний стол брата и Юлии за ним не было, ушли.
«Гриша через два дня опять уезжает на фронт, а Юлия будет от зари до зари заготовлять со своей бригадой топливо на поле, как многие тысячи девушек», вздохнув проговорила про себя Ольга.
Девушки поднялись из-за столов. Через две-три минуты протяжно захрипел патефон. Начались танцы. Даша Кузнецова позвала Ольгу. Подруги, прислушиваясь к музыке, остановились у окна. Свежий ночной воздух слегка колыхал края шторы. Тарутина выглянула в окно.
Луна плыла по синему небу и молочно-латунным светом заливала крыши и стены бараков, середину улицы и вершины деревьев, шелестевшие молодой, почти темной листвой и хвоей.
Как хорошо на улице! промолвила Тарутина.
Одни еще продолжали танцевать, другие вышли из барака, чтобы освежиться. Лукерья Филипповна, сидя за столом, улыбалась, глаза ее молодо светились. Одна из девушек, заметив, что Тарутина смотрит на Ганьшину, сказала Ольге:
Тетя Луша рассказывает о том, как была в Кремле, в приемной Калинина, в группе награжденных генералов, академиков, инженеров и Героев Советского Союза, как Михаил Иванович вручил ей коробочку с орденом. Очень интересно! Подите послушайте
Ольга и Даша хотели было подойти к Ганьшиной и послушать ее рассказ, но опоздали Лукерья Филипповна замолчала и поднялась. Илларион Ионович и Михей Иванович Завьялов, Изюмов, парторг МК Ивановский и начальник участка Сальков по очереди пожали руку Ганьшиной. Потом они все, громко разговаривая, стали раскланиваться с девушками. Илларион Ионович и Михей Иванович спросили:
Ночуете у Лукерьи Филипповны? Если нет, то мы подвезем вас на дрезине до вашего поселка.
Они у меня ночуют, Илларион Ионович, вмешалась в разговор Лукерья Филипповна. Я еще вместе с ними чайку попью. А вы поезжайте. Большое вам спасибо, что вспомнили старую торфяницу. Спасибо! Она хотела что-то еще сказать, но запнулась, заморгала.
Илларион Ионович и Михей Иванович обняли ее и успокоили. Ганьшина провела платком по глазам, рассмеялась и пошла провожать гостей до дрезины, которая стояла у конторы участка.
До слуха Тарутиной донесся скрип сапог Михея Ивановича. Она улыбнулась и подумала: «У него и в прошлом сезоне сапоги скрипели, это я отлично помню. Михею Ивановичу, кажется, нравится этот скрип?» Затем она обратилась к Даше:
Пойдем и встретим Лукерью Филипповну.
Над поселком сияла полная луна. Подруги пересекли улицу и, повернув к конторе участка, невольно остановились: из лесочка тянулись полосы лунного света и длинные тени деревьев. Было очень красиво и таинственно. За деревьями мглисто сверкало озеро. Подруг потянуло к нему. Они вошли в лесочек, но тут же отпрянули назад, замерли у самого берега стояли в обнимку Григорий и Юлия, слегка покачиваясь, словно их колыхал ветерок. Они смотрели на озеро, на поверхности которого трепетало бледно-желтое отражение луны.
Две луны, вздохнула Кузнецова, одна в озере, а другая в небе. Даже жуть берет смотреть на них! Идем отсюда.
Да, идем, торопливо согласилась Тарутина, не будем мешать
Когда Ольга и Даша вернулись в барак, патефон уже не играл. Одни девушки из бригады Ганьшиной убирали со столов, другие, переодевшись в будничные платья, работали на кухне. Там стоял такой звон и лязг, точно большим колесом дробили стекла. Лукерья Филипповна позвала Ольгу и Дашу в свою комнатушку.
Устали? Отдохните.
А вы не устали? спросила Тарутина.
Какое там! улыбнулась Лукерья Филипповна. Все косточки болят. Но счастлива Я еще чайку попью.
Тогда и мы, сказали в один голос Ольга и Даша.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Был теплый вечер. Только что прошедший ливень раньше времени загнал торфяниц в бараки.
Соня, несмотря на то что сильно устала за день на разливе гидромассы, нарядилась и вышла на улицу. Аржанов встретил ее у входа в столовую и предложил пройтись. Соня отказалась и отправилась в бригаду Тарутиной: ей очень хотелось побывать у прославленных землячек, поговорить с ними, повеселиться у них. Аржанов недружелюбно, со злой ухмылкой поглядел на девушку и зашагал в другой конец поселка.
Соня вошла в барак землячек и увидела, что многие из девушек здесь тоже нарядились в праздничные платья, собрались в клуб. Ольга и Даша сидели на койке и тихо беседовали. Соня подсела к ним, но тут же, подумав, что мешает их беседе, встала и хотела было отойти к другим девушкам. Ольга и Даша остановили ее и силой посадили возле себя, на койку.
Посиди, тихо сказала Даша. У нас никаких секретов нет. Я только что получила письмо от майора. Он жив и здоров, кланяется всем девушкам нашего села, работающим на добыче торфа, справлялся о Косте.
Напиши поклон и от меня майору, попросила Ольга. А я вот от папаши давно не имею писем. Жив ли?
Обязательно, ответила Даша. И отец твой напишет тебе. Знаешь, как ходит у нас почта Я своему майору, слово «своему» она сказала как-то нечаянно, сильно покраснела и опустила глаза, четыре письма послала, а он получил только одно. Остальные, знать, затерялись. Я рада, что дошло до него письмо с моей карточкой.
Он любит тебя? спросила Ольга, взглянув на смущенную подругу.
Да, вздохнула Даша. Он написал мне об этом и я ответила ему тоже. Правда, в последнем письме он пишет: «Если я, Дашенька, буду тяжело ранен, я освобожу тебя от данного тобой мне слова». Чудак! Мне обидно читать в письме такие слова. Я даже расплакалась, когда прочла их в первый раз, а потом одумалась и сказала себе: «А я не могу освободить себя от слова, данного ему».