Девушки с хохотом схватили парня за руки и за ноги, поднесли к валовой канаве и с размаху бросили в воду. Аржанов скрылся в воде и тут же вынырнул, фыркая, отдуваясь и работая руками и ногами, чтобы не окунуться опять с головой, он мутным взглядом уставился на хохочущих девушек.
Федька, покупайся!
Нас не ругай, что вода грязна! За это поблагодари своего дружка Волдырина! Прощай!
Не вздумай еще раз скверно выразиться, а то будешь, как селезень, плавать до утра в этой канаве!
Идемте, позвала Ольга, оставьте его!
Бригада тронулась к поселку.
А как, девоньки, Аржанов не пожалуется на нас? спросила Нюра.
Кому? Долгунову? Так он ему, комсомольцу, за сквернословие такого жару даст, что он и про баню позабудет!
Вот Волдырин не жалуется, как будто его из теплушки и не выбрасывали!
И сорока тысяч как и не было.
У него их и нет, девоньки.
Эти деньги на собрании, когда станут подписываться бригады на танковую колонну, мы внесем от имени Волдырина.
При чем тут его имя? возразила Глаша. Ведь эти деньги он выручил от продажи продуктов, взятых им у наших матерей. Так надо и сказать Это же денежки взятки Волдырина.
Верно, сказала Ольга, но мы должны их внести от его имени.
И все узнают, откуда у него такие деньги, сказала Таня.
За разговором бригада незаметно дошла до поселка. Соня отделилась и молча повернула к своему бараку. Ольга остановила ее, обняла.
Соня, ты недовольна, что девушки так обошлись с техником Аржановым? Он, пойми, стоит этого! Мы еще в селе дали себе слово, что сквернословов не потерпим. Так вот, сестричка, техник Аржанов должен пенять на себя
Я не защищаю Аржанова, сказала смущенно Соня, но он при мне никогда не ругался. Сегодня его что-то взорвало. Я еще ни разу в течение месяца не видела его таким.
Да, взорвало, улыбнулась Ольга. Ну, до свидания, Сонечка! Поговорим об этом потом. А сейчас переоденемся, поужинаем и спать. Уж больно мы устали сегодня пятьсот тридцать процентов дали.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В зале на стенах полыхали кумач и цветные плакаты. На одном плакате трактор, из-под его гусениц куски торфа, они переходят в вихрь пуль. Лозунг: «Больше торфа добудешь скорее фашистов погубишь!» Между плакатами натянуто красное полотно, на нем белым написано:
Гудят над нами провода,
В них свет, тепло и наша сила.
Привет вам, воины труда!
Привет вам, труженики тыла!
Дальше по стене опять плакаты. На белом желтое солнце. Оно рукой показывает на часы. Новый лозунг: «Торф и солнышко друзья, дорожи минутой дня!»
Здесь же и портреты знатных добытчиц торфа. В двери беспрерывно входят девушки. Они шумно рассаживаются по скамейкам, громко перекликаются: «Маня, иди, вот я! Иди ко мне!» Или: «Зина, как тебе понравился «Багдадский вор»?» «Ничего, хорошо! Только я что-то ничего не поняла!» «Феня, она не картину смотрела проговорила с симпатией!»
Говор, выкрики и смех гудели в длинном зале. Соня ничего не могла разобрать в этом все больше нарастающем гуле. Она только видела, как переливались яркие, цветные платья. Прошли на сцену, за длинный красный стол, директор Завьялов, Нил Иванович, Долгунов, Лузанов, парторги и начальники полей.
«Где же это Варя? глядя по сторонам, подумала Соня. Просила занять место для нее, а не идет» Наконец она увидела Варю, стоявшую среди девушек-техников, и позвала ее.
Иди скорее сюда!
А я тебя ищу и никак не могу найти! отозвалась Варя и, блестя синими глазами, направилась к подруге.
И ты в новом платье? удивилась Соня, Не отстаешь от техников! Да и завилась!
Варя бойко ответила:
А чем я хуже их! Нарядов у меня не меньше, вот и нарядилась. И, наклонившись, сказала на ухо: Только наряжаться-то не перед кем. Разве же для Феди Аржанова и Волдырина? Аржанов, говорят, в этом сезоне обращает внимание только на одну
Соня стала пунцовой и опустила глаза.
Ольгу и Дашу не видела? желая переменить тему разговора, спросила она.
Думаю, что не пришли еще. Знаешь, как Ольга работает Даша и Катя изо всех сил стараются догнать ее, стать пятисотницами.
Не догонят.
И я так думаю. Верно, Соня, что Аржанов влюбился в тебя? Фельдшерица, говорят, от ревности ногти грызет, с тела спала.
А это, Варя, ты сама у него спроси, сказала сердито Соня.
Что ж, Федька нравится мне, пожалуй, я познакомилась бы с ним, призналась Варя. Он и статен и красив. А тебе не нравится, а?
Соня промолчала, стала смотреть на сцену, на людей, сидевших за большим красным столом.
Варя хотела еще что-то сказать подруге, но запнулась. Долгунов встал и поднял руку; он терпеливо ждал той минуты, когда девушки перестанут говорить между собой, меняться местами, смеяться. Когда в зале установилась тишина, парторг огласил повестку собрания и предложил избрать президиум.
Раздались голоса:
Долгунова! Долгунова!
Барсукова!
Завьялова!
Ольгу Тарутину!
Звягинцеву!
Лизу Воробьеву!
Фоломееву!
Нила Ивановича!
Федора Петровича!
Катю Лукачеву!
Довольно! Места не хватит за столом!
Голосую! Кто за эти кандидатуры, прошу поднять руки! Долгунов, посмотрев в зал, проговорил: Единогласно!
Выбранные заняли места за красным столом.
Нил Иванович прошел к столику у края сцены, налил из графина воды в стакан, глотнул и стал медленно, с хрипотцой говорить. Речь его была скучна и длинна. В ней были только цифры: сколько добыли торфа в начале сезона, сколько за декаду, сколько надо всего добыть Торфяницы сперва слушали начальника участка спокойно, а потом стали шептаться, разговаривать между собой. В середине речи докладчика зал уже приглушенно гудел. Долгунов то и дело звонил, призывал к порядку, но и это не действовало на собрание. В зале стоял гул. И только когда Нил Иванович, поправив очки, стал сообщать проценты выработки каждой бригады, торфяницы сразу притихли, их лица стали сосредоточенно внимательны. Начальник участка назвал имена двухсотниц, трехсотниц, четырехсотниц и, наконец, пятисотниц.
Девушки зааплодировали.
Молодец, Тарутина!
Соня посмотрела на Ольгу. Она сидела спокойно за столом, статная и красивая. Ее большие черные глаза сияли. Губы плотно сжаты, не улыбались. Нил Иванович смотрел в длинный зал, на мелькавшие ладони, на возбужденные лица торфяниц и молчал: ждал, когда наступит тишина. Потом погладил усы и стал оглашать проценты отстающих бригад, называя громко имена бригадиров.
Они не выполняют нормы. Девушки передовых бригад обязаны повлиять на них!
Поди, Нил Иванович, сам поработай на поле Волдырина, возразила бригадир Ильина, так ты и пятидесяти процентов не выработаешь! Торф-то у него не сохнет! Инструмента не хватает, а какой есть плохой!
Дело, Ильина, говоришь!
Зато Волдырин ежедневно сухой проспиртовался!
Смех пронесся по длинному залу. Долгунов зазвонил в колокольчик, прокричал:
Девушки, не шумите! Дайте закончить начальнику участка!
Я, Емельян Матвеевич, уже кончил, собирая со столика бумаги, сказал Нил Иванович.
Девушки, переходим к вопросам, предложил Долгунов.
Торфяницы не задавали вопросов Нилу Ивановичу.
Зал гудел.
Что же, девушки, вы так и будете шуметь? Неужели у вас нет вопросов к начальнику участка? Говорите! Критикуйте! Для чего же мы тогда и собрались? мягко, серьезно сказал Долгунов.
Девушки замолчали, в зале стало тихо.
Вы молчите, и я молчу. Вот и выйдет у нас расчудесное собрание! Даже в газете о нашем молчании напишут: учитесь, мол, у торфяниц молчать на собраниях! продолжал Долгунов.
Тихий говорок и шелест смеха пронеслись по рядам торфяниц.
Долгунов, положив колокольчик, закончил:
Тогда, родные, прошу не ходить ко мне с жалобами, не шуметь у меня в кабинете.
Раздались голоса:
Это не дело, Емельян Матвеевич!
К кому же нам ходить-то, как не к тебе?
Ходили и будем ходить!
Уж ладно! Дайте мне, Емельян Матвеевич, сказать, подняла руку немолодая торфяница в синем платке, в розовой кофте, с блестящими дутыми бусами на шее.
Наталья Ивановна, идите на сцену, пригласил Долгунов.
Нет, я уж отсюда! Она встала. Знаете, я двадцатый сезон на добыче торфа Нет, нет! Я с места лучше скажу
Иди, иди, Сидорова! посоветовали девушки, сидевшие недалеко от нее. И нам тебя виднее будет.
Безобразия, Емельян Матвеевич, у нас на участке. Чем кормят нас столовщики? Гляньте на них, какие они гладкие! Если на их щечки глянуть, то они, как сковородки, зашипят. А мы? Работа у нас тяжелая, сырая. Вот бы послать столовщиц на торф, так они бы узнали, как надо торфяниц кормить.
Гул одобрения прокатился по рядам. Раздались голоса:
Дело! Послать их!
Точно! Пускай покахряют!
Потрясутся на сушке или на катке труб, на разливе!
Новичков никто не учит. Они и работают как попало, как не надо. Нормы хоть и выполняют, а качество-то какое? Об этом надо у начальников спросить. Сырой торф гоним на станцию. Какая же это помощь фронту? Товарищ Волдырин, куда ты смотришь? Я прямо тебе скажу, что пьешь много. Ох, и много! Налижешься, и очи твои ничего не видят!
Девушки засмеялись. Кто-то крикнул:
Не видит! У него глаза-то зорче твоих: небось не проглядит красивую юбку!
А инструмент-то какой у нас? спросила Наталья Ивановна. Срамота! Тупой, изработанный. Неужели за зиму-то не могли его исправить? Проспал Волдырин, видно, зиму-то. По-рабочему скажу: позор один!.. Вот и все! Сказала как сумела.
Сидорова, озираясь на девушек, смущенно села.
Хорошо, хорошо, Наталья Ивановна, выступила, правильно, отозвался на слова торфяницы Завьялов.
Кто еще, девушки, слово возьмет? обратился Долгунов к собранию. Ты, что ли, Лопухина?
Дай уж скажу и я.
Сероглазая девушка поднялась на сцену, к столику.
Моя бригада ежедневно выполняет две нормы. Но этого для моих девушек мало. Мы хотим давать больше. Всю декаду работали на цаповке. Посмотрите, какие у нас руки! Лопухина подняла ладони и показала их собранию.
Из передних рядов раздались голоса:
Мы-то, Лиза, знаем, какие у тебя руки! Ты не нам показывай!
А отчего? спросила Лопухина и тут же ответила: А оттого, что руководители участка не заботятся о нашем инструменте. Черешки такие, что ими только в собак бросать, а не торф цапковать. Живем в лесу, а черешков не заготовят. Опять же, посмотрите, как трактор формует! На пятое через десятое! Много до цаповки получается. Ходим и огрехи за ним цапкуем, а время уходит
Раньше бы вставала! крикнул кто-то от окна, из группы трактористок.
Без тебя знаю, когда вставать! ответила Лопухина. Замеры опять как техники делают? Повертит циркулем туда и сюда, вот тебе и норма!
А ты приписки хочешь? спросил опять кто-то с подоконника.
Ничего не хочу! Выдумываешь! Замеряй правильно вот и все! Мои девушки взяли обязательство давать на змейках не меньше, чем бригада Ольги Тарутиной. Ждем не дождемся, когда переведут нас на эту работу.
Взяла бы да и работала! Ишь какая смелая! Ольгу хочет перещеголять!
Пока хотим только догнать, а там видно будет, возразила Лопухина и сбежала по лесенке со сцены.
Кто еще просит слова? спросил Долгунов. А-а, Звягинцева! Давай; давай! Тебе есть что сказать.
Имею, имею, отозвалась Звягинцева и вышла к трибуне. Высокая, стройная, она спокойно посмотрела в зал, потом на членов президиума и сказала шутливо: Девушки, приятно говорить, когда столько начальства слушает.
Члены президиума засмеялись. В зале движение, смех. Звягинцева продолжала:
Какое-то из этих знамен, она указала рукой на стоящие на сцене знамена, моя бригада, конечно, завоевала. Но я думаю, девушки, что этого как моей бригаде, так и другим мало
Почему? Почему? раздались голоса.
Правильно!
Это дело!
Аплодисменты заглушили отдельные голоса девушек. Соня остановила взгляд на Ольге. Та аплодировала Звягинцевой.
Я думаю, девушки, что мы добьемся этой цели! Ну, поглядите вокруг, на себя продолжала Звягинцева.
Поглядели! ответил кто-то насмешливо.
Разве вы, девушки, не молодцы?
Зина, не захваливай!
И не собираюсь! Что мне захваливать! Вы вот взгляните на Феню, Фросю, Маню, Лизу, Нюру и других Да с этими девушками горы перевернем! Но дело не только за нами, торфяницами, продолжала Звягинцева, а и за вами, товарищи начальники.
Правильно, правильно, Звягинцева! поддержал Завьялов. Расскажи, расскажи!
И расскажу, Михей Иванович, ответила. Звягинцева и, глядя на членов президиума, возвысила голос: Перво-наперво, товарищи начальники, вам надо пораньше вставать. Наряды бригадам надо давать не в нарядной, а в полях. Дополнительное питание выдавайте не через неделю, а в тот же день, в какой девушки перевыполняют нормы. Крыши на бараках почините, чтобы в дождливые дни девушки не плавали в помещениях, как караси в лужах.
Провожаемая аплодисментами и возгласами, Зина прошла к своему месту в президиуме.
Затем слово получила бригадир Глазкова. Она неторопливо поднялась на сцену, заговорила нараспев:
Выступавшие до меня девушки правильно ставили здесь вопросы об улучшении питания и быта, и сидящим здесь в президиуме начальникам надо выполнить законные требования торфяниц. Я добавлю: надо улучшить обслуживание нас газетами, книгами, радио, кино. На каждом поле надо установить мощный громкоговоритель, чтобы мы могли каждый день слушать сводки Советского Информбюро. Почему я говорю об этом? Да потому, что у нас еще много девушек, которые не понимают необходимости работать по-ударному. Такие девушки говорят: «Зачем нас послали на торф? У нас дома свое хозяйство осталось». И чего только, девушки, не наслушаешься от таких несознательных! Они думают больше о гулянках, чем о работе. Они не понимают того, что если бы так бестолково рассуждали наши отцы, братья и мужья на фронте, то фашисты давно бы вот тут, Глазкова указала рукой на свою шею, сидели. Выход у нас один: надо добить проклятых фашистов, чтобы они не могли никогда снова начать войну против нас. А чтобы добить их, гадов, нам надо работать сознательно, ударно на добыче торфа, как бьются наши бойцы на фронте!
Глазкова неторопливо, под аплодисменты, сошла со сцены. Всех громче рукоплескали девушки ее бригады. Они любили своего бригадира, гордились им.
Дайте мне слово! крикнула трактористка Зоя, сидевшая в одном ряду с Соней.
Ее хмурое лицо казалось сердитым, а глаза были холодны. Когда она начала говорить, ее зрачки зажглись и заблестели, а голос зазвенел, как колокольчик.
Права Глазкова. У нас много еще несознательных. Каждый день видишь лентяек, которые отлеживаются на бровках. Тошно смотреть на них.
Тебе что! крикнула Протасова. Ты катаешься на своем тракторе и ножки на нем не замочишь!
Мы должны сказать этим девушкам, продолжала Зоя, не ответив на реплику, чтобы они не лодырничали, работали наравне с ударницами.
Скажи, почему ваши тракторы часто на полях стоят? раздался из глубины зала чей-то голос.
Скажу, скажу, затем и взяла слово. Тракторы часто останавливаются потому, что не во всех гаражах за зиму провели ремонт машин. Хуже всех работает шестой гараж. Почти все машины этого гаража остановились в самом начале первой формовки. Наш гараж тоже похвалиться не может. Улина даже не доехала до поля: трактор стал на полпути, и она не формовала. Бубина сделала четыре круга и стоп: она потратила семнадцать часов на ремонт, и трактор пошел только потому, что она сама отличный слесарь. Трактор, на котором выехала я, проработал два часа
Сломала, вот он и стал! сердито крикнул высокий, с черными усами на круглом красивом лице, средних лет мужчина в кожаных фуражке и тужурке, стоящий в боковом проходе, среди девушек, лущивших семечки.
«Сломала»! Я четыре года работала на тракторах в МТС и ни разу не ломала!.. с обидой в голосе воскликнула Зоя. Это Рокотов говорит потому, что у него в гараже не слесари, а горе: спят до десяти, а в шесть уже наряжаются для гулянки.
Он со своими красавицами каждый вечер до зари гуляет, поддержала Зою другая трактористка, а днем его до обеда не сыщешь отлеживается.
А то придет в гараж пьяный, да и начнет со своими слесарями полечку откалывать.