Аржанов сидел с тремя девушками из бригады Звягинцевой Лидой Тюриной, Полиной Тягловой и Людмилой Лядовой. Он был невесел; девушки то и дело чокались с ним, но он не пил, а только прикасался губами к своей рюмке. Соня почувствовала себя запьяневшей. Она часто ловила на себе взгляды Аржанова и на этот, раз не сердилась на него. «Пусть смотрит, если я нравлюсь ему, не без гордости сказала она себе, а заметив, что Аржанов не обращает никакого внимания на девушек, сидящих за одним с ним столом, подумала: Молодец!»
Соня перевела глаза на Ольгу. Облокотившись на стол, та слушала разговор Звягинцевой с директором и парторгом. Ее лицо было бледно и утомлено. Под большими блестящими глазами лежали тени. Полные губы плотно сжаты. Она откинулась к спинке стула и, обведя взглядом девушек за столиком, громко сказала:
Подружки, теперь не грех и потанцевать! Как вы думаете, а?
Согласны, Оленька! Нам надоело сидеть, отозвалась с задорцем Глаша и рассмеялась.
А рюмки можно наполнить, услужливо предложил Аркашкин. Разрешите?
Покорнейше благодарим, ответила Глаша. Мы лучше потанцуем. Сеня, сыграй-ка какой-нибудь вальс.
Гармонист достал гармонь, окинув девушек мутноватым взглядом, широко растянул мехи. Девушки поспешно поднялись из-за столов, встали попарно и закружились в вальсе. Звягинцева подбежала к Завьялову.
Идемте, Михей Иванович, и, не дожидаясь согласия, увлекла его за собой в вихрь танцующих.
Его черноволосая, с проседью, большая голова странно и смешно покачивалась из стороны в сторону. Катя подошла к Долгунову и пригласила. Долгунов встал и, ладно притопывая сапогами в такт переливчатым звукам двухрядки, закружился вместе со стройной девушкой.
Соня видела, как девушки подходили к Аржанову, но он ни с одной из них не пошел танцевать. Они обиженно отворачивались от него и, постояв немного, приглашали пожилых мужчин. Мужчины испуганно смотрели на озорниц, отмахивались:
Какие мы танцоры! Вот придет с фронтов молодежь натанцуетесь вволю.
Не обращая внимания на их протесты, девушки почти насильно увлекали мужчин танцевать. Свиридов, пройдя полтора круга с Глашей, вырвался из ее рук и подсел к Соне.
Сильна девушка! пожаловался он и вытер лицо платком. Обхватила так, что аж ребра затрещали. Вот мне бы такую на разлив!
Ольга и Соня рассмеялись.
Ну, и у ваших разливальщиц силенки есть, сказала Ольга и поднялась. Пойдемте, Дмитрий Елизарович, со мной. Я легонько, тискать не буду, как Глаша.
Уволь, Оленька, поглаживая густые усы, сказал умоляюще Свиридов. Знаю я твое «легонько»!
Откуда вы знаете?
По твоей ухватке на работе.
То на работе, Дмитрий Елизарович.
Не заманивай, все равно танцевать не пойду. Так вот, лучше, Оленька, разреши мне выпить за здоровье самой умной, самой красивой девушки на болоте. Можно?
Ольга, покраснев, наполнила стакан и подала Свиридову. Бригадир разливальщиц низко поклонился и поднес водку к губам.
Ольга, не давай водки Елизарычу! крикнула Глаша, проносясь в паре с какой-то чернобровой, широкоплечей, в оранжевом платье девушкой. Он сбежал от меня!
Обернувшись на голос Глаши, Ольга стала смотреть на танцующих. Мимо нее пронеслись Катя с Долгуновым, Завьялов с Звягинцевой, Барсуков с полногрудой девушкой, Лиза Воробьева с техноруком Лузановым, его серые длинные усы торчали прямо и, как лезвия ножей, блестели. Нина в голубом шелковом платье проплыла с толстеньким Нилом Ивановичем. Его лысина смешно блестела, отражая свет электрических лампочек. Все пары бежали, плыли, летели, притопывая и шаркая ногами. Казалось, вертится огромное цветистое колесо.
Вдруг Ольга почувствовала, что кто-то прикоснулся к ее локтю. Оглянулась и широко открыла глаза перед нею стоял Павлов.
Откуда? Как попал сюда? задыхаясь, тревожно и счастливо шепнула она.
Не танцуешь? Пары нет, а? не отвечая на вопрос, ласково спросил Павлов.
Он схватил Ольгу и стремительно вылетел с нею на середину круга.
Нетанцующие захлопали в ладоши. Аркашкин, видя, что и его подавальщицы завертелись в танце, подошел к Даше.
Станцуем? предложил он, делая руку кренделем.
Не танцую, вежливо ответила Даша.
Почему? удивился Аркашкин. Вы такая красивая и не танцуете?
Давно нет письма от близкого человека на фронте. Боюсь, что
А-а-а! протянул сочувственно Аркашкин, и на его широком лице появилась кислая и разочарованная улыбка. Он отвернулся и, заметив Соню, шагнул к ней. Приглашаю.
Идемте со мною, встав из-за стола, предложила Глафира и одернула цветастое платье.
Аркашкин растерялся, стрельнул здоровым глазом на Глафиру, на Соню, опять на Глафиру.
Я нравлюсь вам только тогда, когда мою пол, оскалив белые зубы, шепнула Глафира.
Аркашкин гмыкнул что-то и, обхватив ее талию, завертелся с нею.
Аржанов подошел к Соне и пригласил ее. Соня встала и пошла танцевать. За столами остались Даша и три девушки из бригады Кати. Они молча смотрели на танцующих. Даша следила за Ольгой и Павловым. Когда они проносились мимо нее, она улыбалась. Они также отвечали ей улыбками, едва заметными, звали ее счастливыми взглядами: «Полно грустить-то, иди танцевать!»
Соня, положив руку на плечо Аржанова, с опущенными глазами легко скользила по залу. Ее ноздри слегка раздувались. Аржанов танцевал хорошо, и ей было приятно, что такой сильный и стройный парень уверенно и ловко ведет ее в вальсе, крепко придерживая за талию. «Ни с кем не пошел Неужели серьезно любит?» думала Соня, чувствуя, как от каждого прикосновения Аржанова по телу пробегают волнующие токи, а сердце замирает от страха.
Девушки одна за другой стали выходить из круга; обмахивая платочками вспотевшие и возбужденные лица, они садились за столы. Долгунов, Завьялов и Нил Иванович попрощались и ушли. Сенька резко оборвал мелодию. Послышались недовольные возгласы:
Леший рыжий! Что не дал натанцеваться?
Играй, пока кровь горит!
Звуки плясовой рассыпались по залу. Девушки встрепенулись, разделились на две партии, отбежали друг от друга назад, к стенам зала. Первые ударили в ладоши, пристукнули каблучками и пустились в пляс. За ними вторые ряды, третьи. Вскоре все завертелось, закружилось. Послышались страданья, частушки. Зал наполнился топотом, гиканьем и отрывистыми звонкими голосами, казалось, плясали столы, окна, стены, пол, потолок и золотые лампочки, Все неслось, гудело, топало, переливалось всеми цветами.
Ух! вскрикнула Соня и, как яркая птица, вылетела из круга и рванулась на улицу, в темноту ночи.
Свежий воздух приятно пахнул в ее разгоряченное лицо. Она сбежала с крылечка. Голова сильно кружилась. Аржанов выплыл из тьмы и остановился перед нею. Увидев его, Соня вздрогнула и нахмурилась.
«Что ему надо от меня?» подумала она тревожно и отступила.
Аржанов, как бы угадывая ее мысли, мягко сказал:
Я думал, что вам плохо, хотел помочь Не сердитесь.
Соня успокоилась и ласково посмотрела на парня. Аржанов предложил ей пройтись по улице, подышать свежим воздухом. Соня согласилась и пошла рядом.
Небо сияло звездами. В осиннике заливались соловьи. Заслушавшись соловьев, Соня забылась, не заметила, как вышли из поселка. Аржанов вел девушку под руку и старался ни одним словом не нарушить ее задумчивости.
Куда мы идем? спросила Соня, когда крайний барак остался далеко позади.
Никуда. Просто гуляем, ответил Аржанов и засмеялся. А вы так задумались, что совсем забыли о своем кавалере.
Я хотела пройтись с вами только по поселку, а вы вон куда увели меня, почти в самый лес.
В нем волков нет, одни соловьи, опять рассмеялся Аржанов.
Нет, дальше не пойду, остановилась Соня, идите одни, если хотите.
Аржанов вдруг обнял Соню, прижал к себе и стал искать губами ее губы. Девушка молча вырывалась из объятий, но он сжимал все крепче и крепче ее, шептал:
Не бойся, Сонечка, я люблю тебя! Перейдя на «ты», признался он с жаром: Не могу жить без тебя Пойми, пожалей Неужели не видишь, как я мучаюсь?
Соня чувствовала, как горячее его дыхание обжигало лицо, как от его слов замерло сердце, а по телу пробежала дрожь.
Федька, пусти меня! сказала испуганно Соня. Мне страшно тут, у леса. Пусти, говорю! Я не хочу этого!
Она почувствовала, что он еще крепче сжал плечи, ищет губами щеки, подбородок, хочет поймать рот. Тогда Соня отвела руки назад и кулаками сильно ударила его в живот. Он отскочил от нее, охнув:
Так убить можно!
А ты не лезь! строго отрезала Соня. Не лезь, когда тебе говорят, что не надо этого! Понял? Девушка отвернулась.
Сонечка, хорошая моя, не уходи! Если уйдешь, пойду в лес и повешусь. Клянусь тебе заговорил Аржанов дрожащим от волнения голосом.
Соня остановилась. Аржанов шагнул к ней, обнял.
Пусти, пусти робко сказала Соня, слабо отбиваясь от него.
Тогда Аржанов с силой привлек девушку к себе и впился долгим поцелуем в губы. Соня не сопротивлялась, и только тогда, когда он отпустил ее, она, преодолевая головокружение, отшатнулась.
Это тебе, Соня, за упрямство, нежно сказал Аржанов и улыбнулся.
Дурак! крикнула Соня и сильно ударила его в плечо.
Ударь, еще ударь! Думаешь, больно? Нисколько! Милая рука никогда не ударит больно. И Аржанов подставил плечо для удара.
Соня слегка оттолкнула его и быстро зашагала к поселку. Аржанов торопился за нею, изредка говорил ей слова любви, убеждал, что жить не может без нее. Соня молчала. Ей было не по себе. Сердце учащенно билось. Они подошли к столовой. Топот ног, песни, звуки двухрядки неслись из открытых окон. Веселье девушек все перевернуло внутри у Сони. На душе стало радостно, светло. Не отдавая себе отчета, неожиданно для себя, она бросилась на грудь Аржанову, обняла за шею. Аржанов не успел прийти в себя от изумления, как Соня уже очутилась в столовой, среди несущихся в плясовом вихре подруг.
Аржанов немного постоял у крыльца, самодовольно улыбнулся.
«Так, Сонечка! Твое сердечко не выдержало. Для первого раза недурно. Теперь ты, черноглазая, будешь у меня послушной девочкой».
Он поправил картуз, поправил синий, в красную искорку галстук и одернул полы пиджака.
«Разве потанцевать еще? подумал он, но тут же отверг эту мысль и рассмеялся. Ай да Сонька! От такого поцелуя с ума сойдешь. Жаль, что продолжение не скоро. Придется утешиться с Ганечкой. Пойду-ка к ней, пока не поздно»
* * *
Соня спала плохо, как бы в бреду то думала об Аржанове, то о своем поступке. Заснула только перед рассветом, а на восходе солнца вышла на работу с разливальщицами бригады Свиридова. У нее болела голова, и лицо было бледно, с темными кругами под черными задумчиво-испуганными глазами. Придя на поле, она принялась за работу; ставила колышки-крестовики, поправляла бровки, помогала девушкам перекатывать трубы. Аржанов несколько раз подходил к ней, ласково заговаривал с нею, но она молчала и даже не смотрела на него отворачивалась, бежала к девушкам или к другой бровке, чтобы не быть возле него. Удивленный непонятным поведением девушки, не понимая, почему она не желает говорить с ним, Аржанов перестал преследовать ее. Когда он находился вдали, Соня поднимала глаза и, вздыхая, следила за ним, стараясь мысленно проникнуть ему в сердце, разобраться, какое оно искреннее или лживое, правду ли говорят девушки об Аржанове как о гадком, развратном парне или неправду.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Шмелев сидел в кожаном кресле, откинувшись к спинке. Адамович открыл дверь и, подойдя к столу, доложил:
Андрей Григорьевич, звонили от Александра Сергеевича.
Давно? стряхнув пепел с папиросы в мраморную пепельницу, спросил Шмелев.
Минут двадцать назад. Просили позвонить, как придете
Звонок телефона оборвал слова Адамовича. Шмелев взял трубку.
Да-да Выхожу немедленно, сказал он и порывисто встал, погасил папиросу, погладил черные вьющиеся волосы и, глянув на часы, вместе с Адамовичем вышел из кабинета.
В приемной, длинной и похожей на букву Г, он задержался. Окна занавешены шторами. Электрический свет сиял под высоким белым потолком тени абажура увеличение темнели на нем. На крайнем окне вверху колыхалась штора в открытую форточку врывалась свежая струя воздуха. Шмелев глянул на худенькую девушку в военной форме, сидящую за столом, у телефона, и сказал:
Майя Ивановна, я в секретариат ЦК
Утром, пожалуй, не выедем, проговорил озабоченно Адамович.
Не знаю, отозвался Шмелев. Но машину все же держите наготове.
Он вышел в коридор, слабо освещенный, экономили электричество, спустился по лестнице, взял с вешалки шляпу и вышел из вестибюля.
Накрапывал дождик. Было тепло. Андрей Григорьевич пересек улицу и зашагал по широкому тротуару, блестевшему мокрым асфальтом и лужицами воды. С бульвара пахнуло сладковато-горьким запахом обмытой листвы. На Старой площади под дождем чернели кучки людей. Стоял народ и на бульваре. Беспрерывно плыли легковые машины, сверля мрак огнями фар. Разноголосые гудки сирен как бы перекликались между собой. Шмелев поравнялся с высоким зданием. В это время раздались выстрелы. Дрогнул тротуар под ногами, а в темное небо взлетели фонтаны разноцветных огненных шаров. Тьма сразу стала фантастически яркой латунно-розоватой. Светились пухлые, шершавые облака. Разных цветов блики заскользили по фасадам зданий и вершинам деревьев. Шмелев невольно остановился и, взглянув на разноцветные огненные фонтаны, проговорил:
Наши войска прорвали фронт в Белоруссии.
На бульваре и на площади прокричали «ура» в честь Красной Армии. Свернув к высокому зданию, освещаемому то и дело огнями салюта, Шмелев вошел в светлый, облицованный мрамором вестибюль, пол которого был застелен темно-красными коврами. Отдав шляпу гардеробщику, он поднялся на лифте. В секретариате его встретил помощник Щербакова и недовольно сказал:
Где вы, Андрей Григорьевич, были? Целый час разыскивал вас.
Щербаков стоял у окна и, придерживая край отдернутой бархатной шторы, смотрел на огни салюта. На его лице было выражение большой усталости. Он протянул руку Шмелеву и сказал мягче:
Не извиняйтесь.
Вспышка ракет, взлетевших и осветивших облачное небо, не дала Щербакову закончить фразу. Шмелев глянул в окно струи дождя искрились, казались сверкающими, разноцветными, то и дело ломающимися трубочками. Мгла встрепенулась и опустила темные крылья. На улице опять стало темно.
Я уже говорил с вами о заготовке торфа. Вместе со Шмелевым он отошел от окна. Очень красиво выглядит бульвар при свете ракетных огней. Все в этом феерическом свете кажется таким необычным.
На улице сейчас хорошо, сказал Шмелев. Дождь идет, а народ заполнил бульвар и площадь.
Залпы салюта продолжались. Где-то за Москвой перекатывалось эхо, заполняя интервалы между выстрелами, с Красной площади доносилось «ура».
Чтобы закончить победоносно войну, добить гитлеровцев в их берлоге, нам необходимы миллионы тонн торфа.
Торфяные предприятия, находящиеся на территории Московской области, обязаны эти миллионы дать, подойдя к длинному столу, проговорил Щербаков. Он снял очки и стал протирать их платком.
Дадим, Александр Сергеевич, твердо ответил Шмелев. Хозяйственники-торфяники понимают. О торфяницах и говорить не приходится. Такие девушки-героини родятся только в нашей стране.
Гул орудийного залпа заглушил его слова. По стеклам окна снизу вверх полетели красные, синие, желтые и зеленые блики; потом, трепеща, они скользнули вниз, рассыпаясь и бледнея. Прогудело эхо. Надвинулась тишина.
Последний, сказал Щербаков и, резко задернув штору, подошел к столу и сел в кресло против Шмелева.
* * *
ЗИС, запыленный в длинной дороге, пронесся по улицам Шатуры и мягко остановился у высокого здания. Шмелев и Адамович вышли и направились в клуб. В огромном светлом зале все места были заняты знатными торфяниками и торфяницами. На сцене, за длинным красным столом, сидели руководители и передовые работницы. Увидя среди толпившихся девушек и женщин Шмелева и Адамовича, из-за стола поднялся плотный, с приятным, гладко выбритым лицом мужчина средних лет заместитель наркома, помахал им рукой и позвал:
Андрей Григорьевич и Яков Михайлович, проходите в президиум!