Охотников танцевать под оркестр нашлась такая бездна, что во дворе пыль поднялась столбом и, поднявшись, сделала невидимыми лица, еду и выпивку на длиннющей скатерти-самобранке.
Водка, пыль, вино, шампанское, музыка, топот танцующих и духота вконец разморили гостей, и когда на небо наплыли сперва белесые, а потом и темные тучки и подул прохладный ветерок, все с облегчением вздохнули и даже несколько протрезвели.
Появление запоздавшей четверки Васи Хомута с женой, Настиной сестры Татьяны Пещеры и Поликарпа Семеновича со скрипкой было встречено дружными аплодисментами и тушем, сыгранным в пол-оркестра, оттого что другая половина оркестрантов не в силах была к тому времени держать в руках тяжелые трубы. Никто не обратил внимания на спортивную одежду Поликарпа Семеновича, обратили внимание лишь на его скрипку, и со всех сторон закричали:
Скрипка прибыла!.. Дед, а дед, рвани чего-нибудь!..
Но прежде чем Поликарп Семенович «рванул», опоздавших усадили под навес, заставили выпить штрафную, а потом и не штрафную, заставили закусить, еще раз выпить и еще раз закусить. А потом уж Поликарп Семенович, похожий своими вздыбленными седыми волосами и ветхой одеждой на изгнанного короля Лира, приложил к подбородку скрипку и, остервенело рванув смычком по струнам, заиграл «Купите бублички». Гости тут же бросились танцевать под «Бублички» и отплясывали бы по всей вероятности до тех пор, пока Поликарп Семенович, и так уж истекавший потом, не рухнул бы замертво под стол.
Его вовремя спас брат Петра Колотухи, известный столичный тенор Кондрат Колотуха. Известный тенор сразу взял такую дерзко высокую ноту, голос его раскатился таким серебром, что Поликарп Семенович в удивлении опустил скрипку, и перестали подпрыгивать танцующие. Кондрат Колотуха запел неаполитанский романс «О, Мари». Романс вырвался со двора Колотух, птицей вспорхнул над улицей, достиг центральной площади городка и зачаровал двух милиционеров, заступивших на вечерний пост к столовой-ресторану, где уже отужинали пионеры, съехавшиеся на смотр художественной самодеятельности, и ресторан (к тому часу столовая сменила вывеску на ресторан) открыл свои объятия для всех жаждущих в него войти.
Очарованные песней милиционеры сели на свой служебный мотоцикл и поехали туда, откуда доносился романс. Они скромно вошли во двор Колотух и скромно, оставаясь у калитки, дослушали до конца романс «О, Мари». Потом скромно приблизились к гостям, присели к столу и прослушали еще два романса, спетых известным певцом, а затем и несколько дуэтов, исполненных тем же певцом вместе с Татьяной Пещерой. Милиционерам, естественно, поднесли по чарке, и они смиренно выпили, не посмев отказаться от угощения в компании, где присутствовал всем известный тенор. Правда, в тот же день они получили строгое взыскание от нового начальника милиции и едва не угодили под арест за самовольную отлучку с важного поста.
Но в тот час на свадьбе никого не занимала судьба этих двух стражей порядка, хотя они и оказались пылкими поклонниками вокала. Да и какие они стражи, коль не смогли навести порядка в тучах, не давших в тот вечер выглянуть ни месяцу, ни звездам? И не смогли укротить ветер, что принялся налетать порывами, принялся свистеть и терзать деревья в садах и на улицах?
Тучи сбегались, сбегались при зыбком вечернем свете, да и сгрудились как-то незаметно в сплошную черную массу. Под навесом стало темно, пришлось зажечь электричество. И как только во дворе вспыхнули лампочки, сразу же шарахнула молния и диким хохотом раскатился гром. Сверху хлынула вода, да таким сплошным потоком, какого не знает ни один нормальный душ. Свадьба с визгом кинулась врассыпную: кто в дом, кто в сарай и в погреб, кто под навес крыльца. Поликарп Семенович, будучи в одной соколке, первым ощутил удары струй по голым рукам и полуголой спине и, схватив свою скрипку, кинулся спасаться под яблоню, не думая о том, что дерево насквозь дыряво. Вася Хомут сообразил юркнуть под стол, покрытый длинной клеенкой, и сипленьким голосом закричал оттуда жене, убежавшей на крыльцо:
Валечка, детка, ягодка моя, беги домой! Простудишься!
Бежим вдвоем! отвечала ему сквозь дождь Валя.
Валечка, мамочка, беги одна, я простуд не боюсь! Я от них давно заспиртован! А ты беги, горе мое, и ноги горчицей попарь!
Валя послушалась его, сбросила туфли и побежала домой, низко кланяясь молниям и шлепая босыми ногами по воде, быстро залившей двор. Молнии сверкали, опережая друг дружку, гром не утихал ни на секунду. Гроза нависла прямо над двором Колотух, выгнав всех из-под навеса. Только Марфа Конь да Палашка Прыщ, помогавшие Насте обслуживать гостей, бесстрашно бегали вдоль стола, накрывали его сверху клеенками, спасая закуску. А Вася Хомут из-под стола наставлял их:
Марфа, детка моя, цветочек мой аленький, Палашка, рыбка моя водяная, рюмки аккуратненько накрывайте! Там и моя недопитая!
В помощь Марфе с Палашкой выбежал из дому Петро Колотуха, уже набросивший на себя просторную плащ-накидку. Появилась и Настя, накрытая с головой болоньей, велела промокшим Марфе с Палашкой бежать в дом. Потом и сама убежала за ними.
Молния кинжалом вонзилась в землю, ослепила двор. Тотчас же стрельнули искрами провода и под навесом погасло электричество. Стало до черноты темно. Лишь дождь шумел, гудел, стучал по крыше и по земле. И оттого не слышно было, как открылась калитка и кто-то вбежал во двор. Петро узнал и в темноте сына.
Что ж ты так задержался? С утра тебя ждем, сказал он Толику, обрадованный, что наконец дождались его. И, накрыв его своей просторной накидкой, повел обратно к калитке, говоря: Ну, где там твои, не промокли?
Какие мои? удивился Толик, останавливаясь под накидкой. Со мной никого нет.
Как?! А где жена твоя Люда?
Да ты что, папа? Какая жена? Я один приехал.
Как один?! У Петра Колотухи застрял в груди голос. А для кого мы свадьбу созвали?
Какую свадьбу, что ты выдумываешь? усмехнулся под накидкой Толик.
А-а-а, сказал Петро Колотуха, ничего не понимая.
Отец с сыном, укрытые одной накидкой, взошли на крыльцо, и из сеней, не заходя в кухню, куда набились от дождя гости и откуда был вход в две большие комнаты, тоже занятые сейчас гостями, прошли через слепой коридорчик в комнатушку-пристройку.
Эту пристройку Петро Колотуха оборудовал исключительно для себя. Когда случалось среди ночи возвращаться из поездки, он ночевал в ней, чтоб не будить Настю и сына.
К счастью, в доме электричество не повредилось. Петро включил свет, бросил к порогу мокрую плащ-накидку, сел на узкую железную койку и, указав сыну на табуретку, сказал:
Ну, садись. Рассказывай, что случилось.
А что могло случиться? Не понимаю, что тебе рассказывать? удивился Толик. Было видно, что он начинает нервничать.
Он не сел на табуретку. Сперва поставил к стене свой чемоданчик, с которым приехал, потом снял с себя мокрый пиджак, повесил на гвоздь и стал отжимать руками мокрые волосы, кольцами падавшие на самые плечи.
Ты садись, садись, потребовал Петро. Ты что же, раздумал жениться, или как тебя понимать?
Да брось, папа, нервно усмехнулся Толик. Я и не собирался, ведь это шутка. А мать что, всерьез приняла?
Какую ж ты ей бумажку показывал и что в ней написано было? И что за девушка Люда, что за «Волга» последней модели? Ты вроде бы на этой модели должен был приехать?
Ну, настоящий допрос пошел! развел руками Толик. Говорю тебе, я пошутил. Есть знакомая девчонка, забросили с ней заявление в загс и получили талоны в магазин новобрачных. Там шикарные вещицы бывают. Могу показать, все домой привез, потянулся он к своему чемодану.
Постой, после покажешь, остановил его Петро и с любопытством спросил: Значит, вы как бы прогулялись в загс? Чтоб эти самые талончики получить?
Факт. А жениться никто не собирался. Просто мы с Людой старые друзья, ей тоже талончики нужны были.
Вот теперь понятно, кивнул Петро Колотуха. Теперь снимай штаны.
Не взглянув больше на сына, Петро приподнял на кровати матрас и вытянул из-под него старый армейский ремень с широкой бляхой.
Отец, ты что?.. Ты что, в самом деле?.. ошалело глядел на отца Толик.
Снимай штаны, повторил Петро и накинул на дверь крючок.
Не имеешь права, не имеешь!.. У Толика задрожал голос. Я самостоятельный человек, я техникум заканчиваю
Петро подошел к нему вплотную. Он был на две головы выше сына и втрое шире его в плечах.
Последний раз прошу, глухо сказал он Толику. Снимай штаны, иначе я за себя не ручаюсь.
Толик стал торопливо стягивать с себя узкие джинсы.
И трусы сбрасывай, велел Петро. Вот так Теперь ложись. Хорошо ложись, не сжимайся А теперь я музыку включу, чтоб люди не слышали, как ты кричать будешь.
Петро включил старенький приемник, перенесенный в его пристройку после того, как в доме появилась новая «Ригонда», попал на какой-то концерт, пустил его на полную громкость, поплевал на руки и взялся за ремень.
Выпоров сына, Петро велел ему одеться.
Теперь отправляйся, откуда прибыл. И барахло свое с чемоданом бери Не хнычь, не хнычь, это я еще с тобой по-божески!
Папа, прости меня Прости, пожалуйста, жалко всхлипывал Толик.
Не прощу. Когда сам поймешь, что человеком стал, приезжай, тогда посмотрим. А до этого не мечтай думать.
Петро поднял с пола плащ-накидку, накрылся ею и накрыл Толика. Так он вывел его в темный двор, где по-прежнему бесилась гроза, подвел к калитке и выпроводил его вместе с чемоданчиком и плащ-накидкой на улицу.
Петро Колотуха вернулся к себе в пристройку, сел на кровать, низко уронил голову. За одной стеной шумел ливень, за другой шумели гости. Брат Кондрат и Татьяна Пещера пели какой-то дуэт, но слов Петро не разбирал.
14
Сергей Музы́ка и Михаил Чернов ушли от Колотух до начала грозы. Сергей не хотел идти на свадьбу, да упросил Михаил.
Будь другом, сделай одолжение, давай сходим, уговаривал он Сергея.
Да что там интересного? отвечал Сергей. Пить будут, танцевать, кричать «горько». Однообразная картина.
Когда это ты воспылал любовью к разнообразию? возражал Михаил. В море месяцами болтаешься, однообразный шторм покачивает, однообразная селедочка, в трал идет, а тебе почему-то нравится. Сходим, Серега, а? не отставал Михаил.
Брось, Миша, ну зачем мы пойдем? упрямился Сергей.
Во-первых, нас пригласили уже аргумент. Во-вторых, я никогда на таких свадьбах не бывал. У вас полугород-полудеревня, значит, обычаи интересные.
Какие там обычаи? Надрызгаться да глотки подрать вот и весь сегодняшний обычай, отмахивался Сергей. Да и кто без подарка на свадьбу ходит? Вот этот обычай живет и здравствует.
Нужен подарок? Будет подарок, живо отозвался Михаил. Считаю, уговорил вас, товарищ штурман?
Слушай, друг мой Миша, что нам с тобой на чужое счастье глядеть? скупо улыбнулся Сергей.
Ладно, ладно. В общем, решили идем! Ты за утюжок берешься, а я порулил в магазин.
Пусть будет по-твоему, нехотя сдался Сергей. Ты ведь не отстанешь.
Пока Михаил ходил в магазин, Сергей выутюжил по всем правилам брюки и рубашки, себе и ему. Гладил он у открытого окна, обращенного на дом Серобаб, и потому ему хорошо были слышны голоса за забором, смех и шутки сходившихся на свадьбу людей. В общий шум все время врезался звучный женский голос, раздававшийся сразу же, как на калитке взбрякивала клямка: «А вот и Серафима Ивановна с Сидором Петровичем! Проходите, проходите, милости просим, в дом!..», «Ой, кто пришел! Свистуны пришли! Да еще и маленький с ними! Ишь какой славный хлопчик!..»
Видно, женщина, но не Груня Серобаб а, нет, это не ее был голос, видно, эта женщина специально была поставлена на крыльце для встречи гостей.
Скверно было на душе у Сергея Музы́ки, и он многое отдал бы за то, чтоб не было этой свадьбы, чтоб не выходила Саша замуж. Сергей головой мог поручиться, что любил бы ее всю жизнь, стань она его женой. Но она выходит за другого, значит мучайся теперь, Сергей Музы́ка, терзайся душой и мыслями, жди и надейся: может, заживет когда-нибудь твоя сердечная рана. Для того он и в Чернигов уехал, чтоб хоть как-то отвлечь от Саши свои безумные мысли. Ехал будто бы с тем, чтоб показать Михаилу древний город Киевской Руси, с церквами и колоколами, с петровскими пушками на валу и с синей Десной, плескавшейся у подножия златоглавого Чернигова, ехал будто бы для этого, а на самом деле хотел убежать от самого себя.
«Прав Миша, прав, думал Сергей, слыша за забором голоса сходившихся на свадьбу. Лучше к Колотухам пойти, чем торчать дома и слышать все это!»
Михаил пропадал в городе больше часа, зато вернулся с превосходным обеденным сервизом и был чрезмерно доволен, что ему попался такой красивый. Они хорошенько вымылись во дворе, поливая друг другу холодной водой на спины и головы, нарядились, наодеколонились и, конечно, изрядно опоздали к началу свадьбы.
Явились уже после того, как прикатили на мотоцикле двое милиционеров, бросив пост у столовой-ресторана. Однако и их, как и прочих опоздавших, распоряжавшиеся на свадьбе Марфа с Палашкой усадили за стол, им тут же налили штрафную, а когда они выпили, налили еще. Марфа опять вспомнила, как не узнала Сергея, когда он шел с вокзала, а Палашка опять похвалила его за то, что он так здорово вырос. Вася Хомут дважды подходил к Сергею с протянутой рюмкой, чокался с ним и выпивал за своего покойного друга Николая, отца Сергея. И играл оркестр, и ломали каблуки о землю танцоры, и пел в одиночку знаменитый тенор Кондрат Колотуха. Потом он пел в паре с известной в прошлом хористкой городского (теперь церковного) хора Татьяной Пещерой, которая от сознания, что поет с оперным певцом, так широко раскрывала рот, форсируя звук, что решительно всем были видны ее превосходные металлические зубы. Потом все хором пели «Распрягайтэ, хлопцы, конэй» и «Подмосковные вечера».
В общем, все на свадьбе было по-свадебному, и не хватало только жениха и невесты, чьи места пустовали на переднем крае стола, охраняемые с боков Настей и Петром Колотухами, которым не раз приходилось подниматься и целоваться, когда гости начинали скандировать: «Горько!..»
Ну что, товарищ штурман, свадьба идет, а молодых нет? сказал Михаил Сергею, обратив внимание на сию немаловажную деталь. А кто говорил: ничего интересного?
Михаил танцевал полечку с блондинкой, краковяк со смугленькой, гопачок с рыженькой, чарльстон с длинноносенькой Он хотел вовлечь в танцы и Сергея, указывал ему глазами на девушек, которых, по его мнению, следовало бы пригласить, однако тот оставался сидеть под навесом. А потом и вовсе выбрался из-за стола и, ничего не сказав Михаилу, танцевавшему теперь с кудрявенькой, пошел к калитке. Михаил заметил это, извинился перед кудрявенькой и направился вслед за ним. Когда разразилась гроза, забились в окнах голубые молнии и затрещал гром, заглушив радиолу в доме Серобаб, Сергей и Михаил ходили по комнате, курили и вели такой разговор.
Да нет, ты пойми, какого беса здесь сидеть? говорил Сергей, жадно затягиваясь дымом. Река паршивая, осень на носу, какой тут отдых? А я тебе дело предлагаю: утренним поездом едем в Гомель, успеваем на симферопольский рейс и завтра же в Крыму. По крайней мере, пейзаж.
Слушай, дорогой мой товарищ штурман. Между прочим, я не дурак, ты меня к этой братии не причисляй.
Между прочим, я этого не сказал.
Между прочим, не сказал, но думаешь. Кто, скажи, рвал сюда паруса: ты или я?
Я, конечно.
Кто затеял ремонт дома и оттащил в банк валюту? Ты или я?
Ерунда. Мое присутствие не обязательно. Отремонтируют без меня.
Слушай, Серега, я ведь в самом деле не дурак. Какая-то девчонка взмахнула ресничками, повела глазками и ты в нокауте. Из-за какой-то дуры он бежит из собственного дома. Да она замуж вышла! Михаил резко выбросил руку к окну, указывая на соседний дом, и зажмурился, ослепленный вспышкой молнии. Открыл глаза и повторил: Замуж вышла! Ты можешь уразуметь этот элементарный факт? Между прочим, не предполагал, что ты способен разыгрывать мелодрамы.
Между прочим, это мое личное дело, нахмурился Сергей. И еще, между прочим, я не кусок бесчувственного железа, брошенный в виде якоря на грунт. И вдруг, отбросив хмурость, почти просяще сказал: Миша, давай уедем. Ну, пойми ты меня: не могу я здесь оставаться.