Татьяна переоделась в старенькие леггинсы и длинную свободную футболку и, оставив Иришку, рассматривающую привезенную из города книжку с цветными иллюстрациями, спустилась вниз, где видела ведро и куда Сашка поставил привезенные с собой три пластмассовых таза. Прежде чем приступать к приготовлению ужина, ей хотелось помыть кухню. Таня немного брезговала есть в чужом пыльном доме и готовить пищу в посуде, где неизвестно кто и что варил-жарил.
Она услышала, как в душе шумит вода и приостановилась в нерешительности: очевидно, Саша решил смыть с себя грязь и запекшуюся кровь после аварии. Она уже собралась повернуть назад, как шум воды прекратился. Таня на всякий случай решила заглянуть в туалет - нет ли там какой-нибудь емкости, в которую можно было бы налить воду, чтобы помыть полы. Но там стояла только какая-то банка из-под краски, похожая на маленькое ведерко. Она взяла его в руки, чтобы посмотреть, пустое ли оно, и прочитать на этикетке название. На глянцевой поверхности она прочла:"Pinotex". Она все еще раздумывала, подойдет ли ей эта банка, как щелкнула задвижка на двери душа и, вздрогнув, поспешно опустила ее на пол. Пустая банка громко стукнула об кафель, и эхо раскатилось по всему пространству помещения. Дверь в душе отворилась, и Саша громко спросил:
- Тань, ты?
Она выглянула из-за двери и, выходя из туалетной комнаты, объяснила, что ей надо найти подходящую емкость, чтобы немного привести в порядок кухню. Он оглянулся и, увидев стоявшие в углу позади него ведро и тазы с моющими средствами, привезенными из города, позвал ее, чтобы Таня сама могла выбрать, что ей надо.
Саша уже переоделся. Он предстал перед ней в черных джинсах и с полотенцем, небрежно наброшенным на шею. На его немного смуглом, не слишком мускулистом, но с крепко сбитыми мышцами теле, блестели капельки воды, очевидно, стекая с еще очень влажных волос. Сами темные, ставшие слегка волнистыми, волосы были зачесаны назад, и со слипшихся прядей действительно стекали редкие капли. Он стоял босиком на мокром кафельном полу. Помещение душевой было довольно просторным. При желании сюда можно было бы поставить и стиральную машинку, только Таня сомневалась, что хозяева этой дачи сами стирают. Его светло-кремовые джинсы и серая плотная рубашка с короткими рукавами, в которых он приехал из Москвы, валялись в кабинке душа, и уже были забрызганы водой.
Александр отступил в сторону, давая женщине пройти. Татьяна, сначала смело шагнувшая внутрь, теперь вдруг ощутила внезапно охватившее ее еле сдерживаемое желание дотронуться до его пахнущего свежестью тела. Саша, очевидно, догадался, что почувствовала девушка и, усмехнувшись, произнес:
- Я не хотел тебя смущать...
От этого замечания Таня окончательно смутилась и, проскользнув мимо него и схватив верхний таз со всем, что в нем лежало, быстро выскочила из помещения. Однако, опомнившись, она остановилась и, повернувшись к Саше, предложила постирать его белье. Он широко улыбался, глядя на ее судорожные перемещения и, стараясь сдержать смех, сказал, что вполне справится сам. Татьяна готова была провалиться на месте из-за того, что он понял, что с ней происходит, поэтому не стала его уговаривать и, опустив голову, поспешила наверх, чтобы не продолжать неловкую тему.
"Господи, какая я дура! Раскраснелась как девочка - будто никогда мужика в одних штанах не видела..." - корила она себя, поднимаясь по ступенькам. С каким удовольствием она отдалась бы ему там внизу - она так хорошо помнила его тело и руки, ласкающие ее, его ищущие горячие губы, шепчущие какие-то слова, смысл которых она плохо понимала, но от них становилось так тепло и спокойно... Это было чуть меньше месяца назад. Но Татьяна так же хорошо помнила, как она мучилась сомнениями после проведенной ночи в его комнате. Конечно, такому мужчине, как Саша, не нужна почти что двадцатидевятилетняя закомплексованная, далеко не выдающаяся внешними данными, женщина с ребенком. Такому мужчине подходит какая-нибудь супердевочка, с точеной фигуркой, раскованная и уверенная в себе...
На следующее утро, когда он догадался о противоречивых чувствах, терзающих ее после близости, он сказал, что подождет, пока она сама "созреет", он не будет больше провоцировать ее на то, от чего она не находит себе места. Похоже, что сосед оказался неплохим психологом. Таня понимала, что не следует придавать случившемуся с ними большого значения - ведь они вполне взрослые, самостоятельные люди, но не могла отделаться от ощущения, что он тогда просто пожалел ее и ему тоже нужна была "разрядка" после развода с женой. Тогда в своем внезапном порыве и соединились две одиноких души. Но за ночью безумной страсти опять наступило утро, и Татьяна слишком хорошо отдавала себе отчет в том, что между ней и ее соседом лежит огромная дистанция, которую не следует пересекать, чтобы затем не было еще больней и обидней от утраты несбывшихся надежд.
Она довольно ясно представляла себе положение брошенной жены. Замужество "лишь бы с кем" ее не прельщало, а желающих предложить ей, располневшей и почти утратившей свой веселый нрав, женщине "под тридцать", которая все-таки знала, чего она стоит, руку и сердце, на данный момент не было. Таня слишком хорошо понимала, что такого шанса и не предвидится, и постепенно надвигается долгое безрадостное одиночество и неумолимо приближающаяся старость.
Конечно, чтобы организм не перестал нормально работать, она могла бы время от времени находить утешение жаждущему тепла телу, еще лет десять-пятнадцать. Но кто согреет застывшую с уходом мужа душу и кто с ней будет делить не только постельные радости и беды? Такого человека не было рядом. Лешку она не могла расценивать как возможного кандидата. Они навсегда останутся только друзьями. Это Татьяна решила для себя очень твердо, хотя некоторый соблазн был. А вот сосед... Александр-Саша-Сашенька... Нет. Она не могла себя представить даже в роли его близкой подруги. Это было бы слишком здорово для того, чтобы исполнилось на самом деле. Саша только в ее воображении, когда она окуналась в мир своих грез, чтобы уйти от унылой реальности, мог представляться ей куда более близким, чем сосед по коммунальной квартире. И, хотя он проявлял внимание и даже заботился о ней и ее дочери, все равно был далек.
Таня злилась на себя, но даже не могла представить, что приведет в дом, где они живут под одной крышей с Сашкой, какого-нибудь мужчину, чтобы удовлетворить свое тело. Она вынуждена была смириться с приходящими в ее голову мыслями, что она рада даже тому, что может находиться в Сашкином обществе хотя бы по вечерам, когда он возвращается с работы, и с удовольствием принимала его приглашения о каких-нибудь совместных поездках. Она и так с ужасом думала, а что если его жена вдруг захочет вернуться? (Татьяна не знала всех подробностей их расставания), или Саша все же встретит подходящую ему кандидатку в подруги? Она понимала, что они с ним просто соседи и смешно на что-то рассчитывать, но настолько привязалась к мужчине - щедрому, внимательному, никогда не повышающему голоса и обладающему большим чувством юмора, несмотря на то, что жизнь его не баловала - что порой становилось даже страшно. А еще этот предстоящий обмен, о котором Саша пока, почему-то, молчит. Да и Ирка тоже скучает по дяде Саше, когда он уезжает по каким-нибудь делам на несколько дней. Они стали очень дружны, и Таня иногда ловила себя на мысли, что он относится к ней, как к своему ребенку. Лучшего отца еще стоило бы поискать. Может, это было оттого, что ему уже за тридцать, и он никогда не имел собственных детей, но как бы там ни было, ребенку, безусловно, нужна была и мужская оценка его действий. С папой удавалось видеться не более пяти-шести раз в месяц, да и то ненадолго - в доме бабушки, где Иришка так же была в гостях, или на прогулке, куда Егор иногда брал с собой Ольгу, чтобы Ирка привыкла к папиной подруге, с которой он теперь жил и, похоже, собирался на ней жениться.
Глава 8
...Чтобы отвлечься от грустных мыслей и забыть неловкую ситуацию в которой оказалась недавно, придя на кухню, Таня яростно принялась за уборку. Иришка сидела на табуретке поджав ноги, чтобы не мешать маме, и читала вслух книжку, напечатанную крупным шрифтом. Дочь почти не делала ошибок, слегка растягивая слова в предложениях. В этом была и Сашина заслуга. Когда дома Таня по вечерам готовила ужин, Ирка сидела за столом с книгой или букварем, по три раза перечитывая уже давно пройденное. Ирка не любила, когда у нее что-то не получалось и нервно захлопывала книгу, если мать раздраженно поправляла неправильно прочитанное слово или фразу, не отходя от плиты. Иришке такие занятия быстро надоедали и она начинала ныть и гундосила, что лучше поиграет в куклы или другие игрушки, пока мама занята. Татьяну это не устраивало: в комнате дочь одна играть не хотела, а с кухни потом не заставишь унести все, что она обычно притаскивала, уверяя, что ей необходимо именно столько много игрушек для этой игры. Одну единственную книгу убрать было, безусловно, легче.
Сашка, несколько раз заставая сцену - разрывающуюся между плитой и читающей дочкой Таню, и капризничающую от недостатка внимания Ирку, однажды предложил посидеть с девочкой рядом, если она не возражает, чтобы все были удовлетворены. Он внимательно слушал ее иногда сбивчивое чтение, очень терпеливо и тактично поправлял ее и, похоже, сам получал от этого удовольствие. Очень трогательно было смотреть, как они с маленькой соседкой, склонившись над книгой, рассматривают иллюстрации и, прочитав какой-нибудь рассказ, обсуждают его, выделяя главных героев, их характер и поступки, и делают какие-то выводы. Таня удивлялась, каклегко у него получается заставить ее ребенка, совершенно не желающего раньше пересказывать прочитанное, строить довольно логичное и полное повествование или составлять рассказ по картинкам.
Как Таня с ней билась, и внутри у нее все кипело, когда дочке в "Светлячке" давали книжку, чтобы несколько раз прослушав прочитанный родителями рассказик, пересказать его своими словами, и эти бесконечные наводящие вопросы, и резавшие слух Иркины "...ну вот...", "...а тот пошел...", "...а она говорит...", "...а не, не так..." Татьяна думала, что Ирка никогда не сумеет более-менее четко выразить то, что прослушала. Это относилось только к пересказам. Когда дело не касалось уроков, Ирка умела захватывающе описать то, что хотела бы высказать. Таню это угнетало. Ведь в школе дочке никто не будет делать скидок, и будут требовать то, что нужно по программе. А вот считать и решать задачки в три действия Иришка любила и делала это с удовольствием. А еще ей нравилось узнавать новые слова на английском, и она с удовольствием учила заданные диалоги.
Таня с Сашкой и тонко, не по годам, чувствующей юмористические ситуации Иркой, долго смеялись, когда Татьяна, решив закрепить пройденный материал, предложила дочке составить самой какое-нибудь предложение по формуле только что выученного диалога, типа: "Littl mouse, do you like bread?"; на что надо было ответить: "Yes, I do. And I like cheese too. " Татьяна спросила: "Littl daughter, do you like sweets?" Иришка тут же придумала: "Yes, I do. And I like ice-cream too." Теперь была ее очередь спрашивать, а Танина отвечать. Ирка выразительно окинула маму взглядом и только успела произнести: "Big mother, do you like...", как Сашка, который уже ужинал за своим столом и с интересом прислушивался, как соседки делают устное домашнее задание, пока у них готовится еда, поперхнулся и закатился смехом. Таня, не ожидавшая от дочери такого коварства, опомнилась второй. Конечно, Ирка, выстраивая свое предложение, вкладывала совсем другой смысл, но так как Таня была далеко не худенькой, получилось довольно двусмысленно. Ирка, поняв, что развеселила взрослых, наконец, догадалась, над чем они смеются, и тоже закатилась звонким заливистым смехом.
- Молодец, коза, на "пять" баллов! - промолвил сквозь смех Сашка.
- Не позорь перед державами, - шутливо упрекнула дочку Татьяна, и они втроем опять расхохотались.
Таня вспомнила, как однажды, рассматривая какой-то новый каталог, принесенный подругой, она восхищалась красивым платьем. Ирка, как истинная женщина, тоже пристроилась рядом и с удовольствием показывала на картинках, какие наряды нравятся ей. Окинув взглядом фотографию, которая приглянулась маме, Ирка вздохнула:
- Да, мам, мне тоже нравится. Тебе еще бы к этому платью такую же фигурку, как у этой тети, - мечтательно произнесла она.
Несколько секунд Танька с Ленкой сидели, раскрыв рты, но когда до них дошел смысл сказанного ребенком, они до слез хохотали над тонко подметившей мамин недостаток девочкой. Как говорится - устами младенца...
Танина заведующая недовольно ворчала, выговаривая, зачем она только таскает ребенка на всякие занятия, ведь у них в саду тоже идет подготовка к школе. Но Ирке больше нравилось заниматься в "Светлячке", где было от пяти до восьми человек в группе. Занятия проходили по тридцать пять минут на каждый предмет из пяти уроков, с десятиминутными переменками, два раза в неделю, и это было лучше, чем в саду - каждый вечер по двадцать минут, сидя втроем за одной партой и переписывая какие-то закорючки и давно уже пройденные ею цифры от нуля до десяти...
...Через час Таня, Ирка и Саша, надевший темно-зеленую свободную футболку, сидели на "вылизанной" кухне и доедали спагетти с кетчупом. На тарелке перед ними лежало несколько сортов полукопченого мяса. А Ирка ловила последнюю дольку помидора в миске, используемую вместо салатницы. Саша сказал, что готовить он, так и быть, не будет, но продукты на эти праздничные дни закупит сам. Иначе он не останется с соседками, а уедет обратно в город и приедет только третьего мая, чтобы забрать их домой. Оставаться одной с ребенком, среди леса, в чужом огромном доме целых четыре дня, Тане совсем не улыбалось, и она согласилась на условия мужчины.
Во время ужина Сашей с Таниной дочкой непринужденно обсуждали какие-то вопросы детского сада. Ирка выдавала интересные вещи. Татьяна несколько раз поднимала глаза и встречала смеющийся Сашкин взгляд. Она никак не могла понять, почему он так смотрит: то ли оттого, что рассказывала ее дочь, то ли оттого, что Таня как идиотка вела себя внизу в душе. Но он ничего не говорил ей и держался так, будто ничего не случилось. Девушка вновь опустила голову и, розовея, терялась в догадках.
После ужина она убралась в комнате, которую выбрала Иришка на ночлег и, разложив кресло и раскладушку, застелила импровизированные постели привезенным с собой бельем. Ирка с Сашей убирали со стола и мыли посуду, в которой готовили. Посуда, из которой ели, была одноразовая - не возить же за собой тарелки, вилки и стаканы.
Ирка уже, спотыкалась, поднимаясь по ступенькам - ей давно пора было спать. Она с трудом стянула с себя джинсы и футболку с ярким рисунком и уселась на разобранное кресло:
- Ма, давай мыться не будем сегодня, - попросила она, зевая.
Таня видела, что глаза дочки уже полузакрыты, и решила пропустить денек, потворствуя ребенку. Она стащила с нее носочки, помогла надеть пижаму и накрыла одеялом. Пришлось еще немного посидеть рядом с ее креслом на раскладушке, гладя мягкую ручку с бархатной кожицей. Ирка обожала, когда ей делали легкий массажик. Конечно, ребенку в большой пустой комнате было неуютно. Когда девочка, наконец, задышала ровно, уснув, Таня наклонилась и поцеловала ее похудевшие щечки.
Ах! Какие толстые и мягкие эти щечки были еще пару лет назад... Как они с Егором любили целовать их, прижавшись к дочке с обеих сторон. А Ирка балдела, обняв родителей за шеи, и терпеливо давала им возможность получить несравнимое ни с чем удовольствие. Потом она по-деловому отстранялась и заявляла: "достаточно", после чего начинала уже прыгать по Тане или затевала веселую возню с отцом, кидаясь друг в друга маленькими подушками с софы...
...Таня вздохнула, подошла к окну взглянуть на темно-синее небо, светящееся тонкой розовой полоской над лесом. Она увидела, как в соседней комнате вспыхнул свет. Таня вспомнила, что Ирка внизу оставила свою джинсовую куртку, которую надевала, когда стало прохладно.
Татьяна вышла на балкон и вдохнула свежий ночной воздух полной грудью. На соседнем балконе чуть слышно скрипнула дверь, и она увидела, как вспыхнула неяркий огонек - видно, Саша прикурил. Он редко курил. Девушка почувствовала немного едкий запах сигаретного дыма. На свежем лесном воздухе он был не совсем к месту. Таня повернула голову и увидела появившийся силуэт мужчины, облокотившегося на перила соседнего балкона. Саша тоже повернулся и, увидев ее, подошел ближе:
- Иришка заснула?
- Ага.
- Ты как? - он имелл ввиду, не мучает ли ее видение сегодняшней аварии.
- Нормально, - пожала она плечами. - Почти оклемалась.
- Ложись, ты устала сегодня, - предложил Саша.
- Надо еще забрать Иркину куртку и книжку...
- Я принес, зайди ко мне, - пригласил Сашка.
Таня кивнула и, выйдя с балкона, оставив чуть приоткрытым окно, чтобы немного проветрить нежилое помещение, покинула комнату. Сосед ждал ее у своей приоткрытой двери.
Таня огляделась - у стены стояла большая Сашкина сумка и рядом лежал скатаный спальник.
- Это твоя кровать? - удивилась она.
Он улыбнулся:
- Не переживай, я и не на такой мягкой спал.
Когда-то ему приходилось спать и на голой земле, положив под голову автомат в грязном пропахшем потом и измазанным чужой кровью камуфляже, среди таких же, как он, злых, голодных и заросших трехдневной щетиной ребят. Таня этого не знала, поэтому ей было немного неудобно, что он привез их сюда, и ему приходилось довольствоваться каким-то спальником, вместо того, чтобы эти дни провести где-нибудь в кабаке или на даче какой-нибудь красотки, больше подходящей этому сильному, интересному мужчине. Он протянул соседке Иркины вещи, забытые ею внизу, и повисла неловкая пауза. Таня взглянула за окно и, хотя Сашино окно с балконом выходило тоже на ту часть неба, которой только что любовалась она, казалось, что за окном темная ночь, так как в комнате горел свет.
- Может, подышим свежим воздухом? - предложил Александр, проследив за ее взглядом.
Тане совсем не хотелось спать, и она, поколебавшись, кивнула. Мужчина выключил свет, и они вдвоем вышли на Сашкин балкон. Небо стало еще темнее, но не было таким черным, как казалось из освещенной комнаты. Сосны, росшие позади дома, темными силуэтами великанов поднимались вверх. Если бы не провал котлована ненаполненного водой бассейна - была бы вообще завораживающая картина. Таня положила руки на перила и любовалась открывшимся видом.
- Тебе нравится? - спросил он, шагнув вперед и остановившись рядом с ней.
Таня кивнула. Жаль, что нет фотоаппарата, иногда стоит просто полюбоваться родной природой среднерусского края, обычно не замечаемой в постоянной суете повседневной жизни. Жаль, что она не умеет рисовать природу.
Когда-то давно, еще ребенком, она ходила в платный кружок дома пионеров, но, видимо, чтобы заработать побольше денег, художественнный руководитель набирал по двадцать-двадцать пять человек в группу. Какой может быть индивидуальный подход, когда у тебя двадцать детей, некоторые из которых даже кисточку как следует держать не умеют? После того, как нарисовали натюрморт с зеленым кувшином и дыркой внутри, похожим на большой бублик, расписали поднос и сделали иллюстрацию к любимой сказке, Таня заскучала. Те, кто уже ходили второй год, конечно, рисовали более-менее пристойно для восьми-девятилетних детей, но "вундеркиндов" и среди них явно не наблюдалось. Таня довольно критически оценивала свои рисунки - ей почему-то казалось, что если она постарается, то у нее обязательно выйдет какой-нибудь шедевр. Ясное дело, чуда не произошло и, глядя на рисунки более удачливых товарищей, она закомплексовала, и интерес к живописи начал пропадать. Они еще не дошли до портретов, рисуя которые(их, правда все время поправляли, что портреты не "рисуют", а "пишут"), она, возможно, как-то и проявила бы себя, но этого пока не предвиделось, и она дома объявила протест. Родители, видевшие, что дочь все равно продолжает изводить альбомы, все-таки сдались. То, что Таня рисовала дома, от души, было довольно пристойно для ребенка, но к рисункам на заданную тему у нее была какая-то аллергия. Может, все-таки стоило искать индивидуальный подход для развития ее творчества, но в родне никогда художников не было, поэтому заводиться не стали. Вообще, у нее было много наклонностей, и она с радостью начинала новое дело, но так же быстро и поникала, если оказывалась в кучке детей одинаковой с ними возможности. Тогда она не понимала, отчего это происходит, и мама говорила ей, что она просто не целеустремленный человек со слабым характером. Но сейчас, по прошествии многих лет, Таня догадывалась, что это просто задевало ее самолюбие, а так как по натуре она была не бойцом, Таня просто уходила в сторону, чтобы не быть средней серой личностью. Она помнила, что и в кружке хореографической гимнастики, и на фигурном катании, и в хоре при ДК, и в кружке мягкой игрушки, и в прочих начинаниях - было всего несколько детей, у которых, видно, было призвание или талант к этим исскуствам, вот им-то и уделяли больше внимания преподаватели, а с остальными занимались "постольку, поскольку". Очевидно, Таня чувствовала фальш, только не могла это выразить другим способом, как нежеланием больше заниматься делом, которое еще месяц-другой назад приводило ее в восторг и казалось смыслом жизни.
Дома валялось несколько альбомов, нарисованных простым карандашом (волшебство разведения красок она так и не освоила), где были изображены человеческие лица и тела, поставленные в разные позы и окруженные интерьером - от забитых мебелью (которую Таня тоже рисовать не любила) дорогих квартир, до грязных потрескавшихся подвалов с деревянными ящиками и валяющимися бутылками, для создания подходящего колорита. Она рисовала людей и на танцплощадках, и на природе, но лучше всего у нее получались сами люди. Она с иронией относилась к тому, что подружки восхищались ее рисунками. Да, они были ее детищами, нарисованные под настроение и часто связанные с каким-то событием из жизни, но она слишком хорошо представляла, что такое произведение исскусства: Тане казалось, что это может быть только то, что будет иметь свою притягательность и ценность через много лет, когда картина будет так же загадочна и неподсудна грязной критике, как и в первые дни.
А еще ее поражали способности людей рисовать пейзажи красками. Она с удовольствием ходила с ребенком в Кусково, где у истоков канала, выходящего к пруду перед Шереметьевским дворцом, любители выставляли свои картины. И раз в год получала удовольствие, посещая Вернисаж. Многие работы были, конечно, написаны по-дилетантски, но она ведь и так бы не смогла, и поэтому все равно восхищалась. Ей как-то в голову не прихдило, что они, возможно, не сумеют нарисовать человека, даже так, как Таня рисовала в двенадцать-четырнадцать лет.
А вот некоторые незамысловатые тексты песен вдруг зажигавшихся молоденьких звездочек-однодневок, раскручиваемых по всевозможным музыкальным кабельным и спутниковым каналам, благо их теперь на телевидении было полно, вызывали недоумение. Такие тексты и она могла бы сочинить в течение часа. И даже могла бы поручиться, что некоторые у нее получились бы лучше. Таня улыбнулась нахлынувшим на нее мыслям: да, хоть в чем-то она могла быть неординарной. Девушка посмотрела на притихшего Сашу и произнесла:
- Какая красота - сюда надо художника, чтобы все это запечатлеть. Саша как-то загадочно взглянул на нее - у него тоже возникла такая мысль.
Под его взглядом Тане сделалось как-то неуютно, она не могла понять, почему - его душа все время была для нее загадкой. Девушку тянуло к нему и, в тоже время, настораживало - Сашка был настоящим мужиком, за спиной которого чувствуешь себя как за каменной стеной. Ему не требовалось что-то объяснять или доказывать свою правоту, и он никогда не опускался до выяснения каких-то бытовых мелочей, все-таки возникающих между соседями, какие бы хорошие или нейтральные отношения они не поддерживали. Он оставлял за ней последнее слово, стараясь сохранить ровное и спокойное выражение на лице, хотя видно было, что ему бывает неприятно так поступать, и Таня гораздо быстрее понимала, в чем была не права. Да, психолог он все же был неплохой.
С мужем часто бывали ссоры, и никто не мог решиться сдать занятые позиции, поэтому обида и нежелание идти на компромисс, даже если все-таки осознал, что явно не прав, проходили нескоро. Егор все боялся, что если он в чем-то уступит жене, то она, по его выражению, "сядет ему на шею". А после нескольких небольших конфликтов с соседом, который давал ей возможность переоценить свои действия, не разжигая ссору, Таня чувствовала себя просто капризным ребенком. Она довольно быстро научилась сдерживать свои эмоции и, как ни странно, больше конфликтов не возникало. И Таня, и Саша каким-то образом старались огородить друг друга от возможных мелочных обид, может быть, чувствуя, что на этот период жизни у обоих их уже было достаточно. Татьяне казалось странным это ощущение того, что не надо постоянно защищаться от необоснованных (по большей части), нападок и оценок своим действиям со стороны человека, живущего с ней под одной крышей, и того, что надо было подбирать подходящие выражения, чтобы ненароком не нарушить ту идиллию, что сложилась в доме. Она училась быть дипломатом, и ей это нравилось. Какое-то спокойствие и гармония стали проявляться в ее мироощущении...
Девушка вздогнула от мелькнувшей мысли, что это наваждение может когда-нибудь кончиться, и Саша обнял ее.
- Замерзла? - тихо спросил он.
Таня прижалась к груди мужчины, почувствовала тепло его сильного тела, и, зажмурившись, пошептала:
- Так хорошо, спокойно...
Видимо, он тоже почувствствовал это. Ей было приятно стоять в тишине на балконе пустого дома, где в соседней комнате мирно посапывала во сне дочь, и наслаждаться ощущением таинственной магии ночи с человеком, который ей был как-то по-особенному дорог, хотя Татьяна его почти не знала. Она склонила голову к нему, на плечо и Саша поцеловал волосы девушки:
- Я рад, что тебе хорошо сейчас. Мне тоже здесь нравится, - признался он. - "С тобой", - добавил он уже мысленно.
Легкий ветерок, коснувшийся замеревших под нахлынувшими ощущениями людей, вывел их из состояния забвения. Таня зябко поежилась и опомнилась - они с Сашей были всего лишь соседями, и пора было идти спать, чего на самом деле вовсе не хотелось. Она заставила себя выдавить:
- Пора спать, а то завтра не встану, - произнесла девушка, отстраняясь.
Сашка сделал попытку удержать ее, но, почувствовав, как девушка напряглась, опустил руки. Танины ноги не хотели двигаться с места - и сердце, и тело желали совсем другого, но разум твердил: "надо!" - пришлось прислушаться к его слабому голосу. Соседи пожелали друг другу спокойной ночи, и Татьяна покинула комнату мужчины...
Вопреки ожидаемого прихода скорого сна, девушка полночи проворочалась на своей раскладушке, пытаясь заставить себя отключиться от мыслей о том, правильное ли решение она приняла и правильную ли заняла позицию в их отношениях с Сашей. Она и не знала, что в соседней комнате все попытки бога сна - Морфея - ни к чему не привели. Сашка тоже искал объяснение почему-то непонятной привязанности, которую он испытывал к этой ничем особенным не отличающейся от сотен других, оставшихся одних, уже не юных женщин с ребенком, брошенных своими мужьями, в погоне за новыми радостями любовных отношений. Он догадывался, что Таня ему не верит. Саша и сам не знал, что это - просто тихая пристань с родственной душой, которая в чем-то напоминала его самого или же начало любви, что для него явилось бы неожиданностью - она была не в его, выработавшемся с годами, вкусе к красивым женщинам, но что-то его волновало, и он не хотел думать о том, что вскоре соседка, возможно, заведет разговор об обмене, когда-то предложенном им. Александр не торопил события, наблюдая за ее поведением по отношению к себе. Сам он тоже не до конца был уверен, что же именно влекло его к Татьяне и ее дочери...
...Татьяна проснулась оттого, что мягкая дочкина рука гладила ее по щеке. Она разлепила глаза и вытащила из-под подушки очки.
- Мы есть будем, соня? - поинтересовалась Ирка, забираясь к Тане на раскладушку, чтобы потереться носами и чтобы мама могла ее обнять и поцеловать - каждое утро начиналось именно с этих нежных пробуждений, которые иногда затягивались и, опаздывая на работу, приходилось нарушать всю идиллию, повышая на дочь голос, чтобы она, наконец, начинала собираться - хорошего понемножку.
Таня спустила ноги с постели и потянулась:
- Ладно, пора одеваться, завтракать и приступать к делам.
Ирка нехотя сползла с маминой раскладушки и стала снимать пижаму, путаясь в ней.
Через пятнадцать минут они почти были готовы - постели застелены, переодеты. Таня опять натянула леггинсы и футболку, в которой и собиралась все намывать, и вытащила косметичку, чтобы посмотреть, не надо ли придать себе более цивильный вид.
Снаружи раздался негромкий стук, и Ирка, которая ждала мать, чтобы спуститься вниз, подскочила к двери и распахнула ее.
- Привет! - обрадовалась она возникшему на пороге Сашке.
- Доброе утро, вы уже готовы? - он подхватил девочку на руки и похвалил: - Молодцы! Завтрак на столе...
Таня обернулась и с благодарностью посмотрела на Сашу. Она знала, что он привык рано вставать и, наверное, уже заждался, пока его спутницы выспятся. Было очень приятно, что мужчина дал им подольше подрыхнуть и сам приготовил завтрак. Она поспешно собрала всю парфюмерию в косметичку, что не укрылось от внимательного взгляда Саши, который ничего не сказал, а только постарался подавить улыбку. Он-то догадался, зачем ей надо было наводить марафет, собираясь заняться уборкой пустого дома, когда в округе не было ни единой живой души, кроме них с Иркой. Таня слегка покраснела и тоже засмеялась: