Покончив с общественным делом, подсчитав общественные бутылки, Санька решил, что может поделиться с другом своим личным горем. Он достал из-за пазухи завернутую в газету книгу и молча положил на стол.
Что? не понял Зебрик.
Разверни Видишь?.. Бабушка бутылку поставила. Как я буду теперь отдавать?
Постное масло? тоном знатока поинтересовался Зебрик.
Да.
Это чепуха.
Он махнул рукой с таким видом, словно решение этой проблемы было действительно чепухой по сравнению с бутылками, которые выстроились в четырехзначные числа.
Тебе чепуха, обиделся Санька, а мне книжку отдавать надо.
Зебрик великодушно протянул Саньке ньютоново яблоко, а сам сел на пол:
Бросай!
Сейчас как брошу, пригрозил Санька, но все-таки выпустил яблоко из пальцев осторожно.
Готово! объявил Зебрик.
Он поднялся с пола, подобрал откатившееся под стол яблоко и жестом фокусника достал с подоконника бутылку с постным маслом. Санька иронически следил за действиями друга.
Отвернись! потребовал Зебрнк.
Зачем?
Ну, отвернись.
А ты зачем взял бутылку?
Просто так. Отвернись.
Санька отвернулся и тотчас же почувствовал, как сильно запахло постным маслом. Он судорожно повернулся к Зебрику и ужаснулся. Тот разложил на полу «Графа Монте-Кристо» и поливал обложку постным маслом.
Что ты делаешь?
Это мое собственное открытие, похвастался Зебрик, размазывая пальцем налитое на обложку масло так, чтобы оно растеклось везде равномерно.
Какое открытие! Ты же испортил всю книгу!
Испортил, испортил. А где пятно? Нету?.. Нету пятна. А ты говоришь, испортил. Не волнуйся, еще лучше будет обложечка, закачаешься. Даже блестеть будет.
Когда обложка подсохла немного и мальчишки ее несколько раз протерли тряпкой, Саньке и вправду показалось, что книга стала еще лучше. Только потемнее теперь была и блестела.
Этот пример окончательно убедил Саньку, что все гениальноепросто.
6. Бутылочная лихорадка
На следующий день на перемене Леночка сама заглянула в класс.
Принес книжку? высокомерно спросила она.
Принес, пролепетал Санька.
К его удивлению, она и вправду не заметила, что обложка вымазана постным маслом. Санька облегченно вздохнул и со спокойной душой занялся вычислениями. С персональной машиной системы «Зебриков и Горский», сокращенно «ЗИГ-1», пришлось все-таки расстаться. Арифметикаупрямая штука. Но в конце концов машина нужна всем и пусть все участвуют. К этой мысли изобретатели единодушие пришли на третьем уроке. Весь четвертый урок они не слушали, что там рассказывала учительница про татарское иго, а занимались арифметикой. Задача была простая. Требовалось 2908,5 бутылки разделить на 35 человек. Получалось на каждого по 83,1 бутылки. Впереди была длинная зима, но мальчишки не хотели зря терять время. Если каждый принесет в день по одной бутылке, понадобится 83 дня. Нет, это их не устраивало. По две бутылки в деньво! Тогда понадобится всего сорок дней. Сорок днейи пятый «А» будет иметь собственную машину, на которой они смогут ездить и собирать металлолом по всему городу и даже за городом, может быть. Всего сорок дней. Арифметика была побеждена коллективными усилиями. Сорок дней изобретателей устраивали еще и потому, что они за этот срок собирались подыскать хороший мотор, а то, если, например, приносить в день по четыре бутылки, пройдет всего двадцать дней, и мотора хорошего не успеешь выбрать.
Когда Санька после уроков объявил о бутылках всему классу, мальчишки и девчонки на одну минуту опешили. Козлик и Швака первыми оценили всю простоту и гениальность замысла. Швака подбросил к потолку учебник естествознания и крикнул:
Урра! Да шдравштвует великий ишобретатель!
Ньютон! крикнула Сонька.
Ломоносов!
В разных концах класса к потолку полетели потрепанные книжки. Мальчишки и девчонки вспоминали разных ученых и, выкрикивая их фамилии, что-нибудь бросали к потолку от восторга. Швака сколько ни вспоминал, не мог вспомнить ни одной подходящей фамилии. Тогда он махнул рукой на ученых и крикнул:
Да шдравштвует Гаргантюа и Пантагрюэль!
Такого ученого никто не знал, и Шваку не поддержали. Швака, если честно признаться, и сам не знал ничего про Гаргантюа и Пантагрюэля, просто однажды слышал от старшеклассников эти непонятные имена. Но что делать, когда энтузиазм еще не иссяк, а лозунги уже кончились. Дело не в именах, а в энтузиазме. Если б Швака в этот момент вспомнил королеву английскую, он с таким же успехом крикнул бы: «Да шдравштвует Елишавета!» Санька переглянулся с Зебриком. Это был триумф.
А я собирать бутылки не буду, вдруг заявил Круглый.
И только тут все увидели, что он один сидит за своей партой, и ничего не выкрикивает, и не бросает к потолку книжки. И прозвучало это заявление так, как если б он сказал: «А я вам лягушку за пазуху положу». При любом великом начинании всегда найдется скептик, имеющий в запасе одну холодненькую лягушку.
А почему не будешь? спросила Нинка Мумия.
Владик Синицын сидел с таким видом, будто знал, почему именно не надо собирать бутылки.
Потому что это глупость.
А почему глупость? уже сомневающимся голосом спросила Нинка, и многие мальчишки и девчонки сомневающимися глазами посмотрели на Круглого. А он, почувствовав всеобщее внимание, высокомерно усмехнулся, как умеют усмехаться лишь круглые отличники, и очень умно, голосом, в котором слышалось превосходство, сказал:
За бутылки нельзя купить машину.
Санька перепрыгнул через скамейку и подступил к Круглому:
Почему нельзя?
Владик молча собирал книжки в портфель. Он игнорировал великого изобретателя. Санька понимал, что если он сейчас при всех не докажет Круглому, что тот не просто круглый, а круглый, как колесо, то многие засомневаются, некоторые, может быть, совсем откажутся участвовать, и тогда план, начертанный на бумаге с такой тщательностью, полетит ко всем бабушкиным чертям, которых она изредка вспоминает, когда у нее что-нибудь не ладится.
Почему? повторил Санька.
За спиной в дверь заглянула Леночка Весник. Она ждала Владика, чтобы отдать ему «Графа Монте-Кристо» и чтобы вместе идти домой: они жили на одной улице. Круглый схватил портфель и хотел обойти Саньку, но Санька преградил ему дорогу:
Почему?
За бутылку из-под ситро вам дадут машину? Держите карман шире!
Он сказал это как взрослый, умудренный опытом человек. Санька чуть не в нос сунул ему бумажку с расчетами. Слово «Круглый» показалось Саньке недостаточно выразительным, чтобы высказать все его возмущение, и поэтому он по ассоциации с этим словом моментально придумал другое и крикнул:
Глобус ты!
В классе засмеялись, но Санька успел заметить, что засмеялись не все. Громче и дольше всех смеялись Козлик и Швака. Им уже смеяться не хотелось, а они все смеялись, чтобы показать, насколько они не принимают Круглого всерьез.
Круглый же за то, что его обозвали Глобусом, разозлился и сразу, потеряв все свое спокойствие, визгливым голосом крикнул:
Ну и пусть Глобус, а машины у вас все равно не будет!
В это время снова заглянула в класс Леночка. Санька увидел ее краешком глаза. И тут на него нашло вдохновение. Он стянул с шеи помятый с чернильным пятнышком около узла галстук и протянул Круглому:
На!.. Если не будет, не отдавай мне галстук. Ни за что не отдавай!
Круглый сначала растерялся, а потом радостно схватил галстук. Он понял, что подловил Саньку.
Галстучек твой тю-тю, сказал он и торопливо выскользнул за дверь, пока Санька не передумал.
Леночка Весник стояла около двери. Она все слышала и кое-что видела, потому что два раза заглядывала в класс.
Зачем ты взял галстук? сердито спросила она у Владика. Его же будут ругать за то, что он ходит в школу без галстука.
Ну и пусть ругают.
Капелька удивленно посмотрела на Круглого и невольно сравнила его с Санькой Горским Этот непричесанный мальчишка всегда удивлял ее своими выходками. Она давала ему читать книжки, но не хотела с ним дружить, потому что он совсем неинтеллигентный, а Владик и вежливый, и умный мальчик. Но сейчас Леночке что-то не нравилось во Владике и что-то нравилось в Саньке.
Дай сюда.
Она неожиданно вырвала у Круглого Санькин галстук и побежала одна вниз по лестнице. Владик хотел ее догнать, но Леночка бегала раз в пять быстрее него.
В первый день класс ликовал. Все звенья перевыполнили план по сбору бутылок на 300350 процентов. Один Швака притащил пять кефирных, пять водочных бутылок, три поллитровые банки, одну литровую и одну трехлитровую. Два последующие дня план выполнялся, а к концу недели он трещал по всем швам.
Санька ждал с нетерпением понедельника. Ночью ему приснилось, что Анна Елисеевна склоняет его по падежам. По комнате расхаживали немецкие падежиименительный, родительный, дательный, винительный. А винительный надел на голову фашистскую каску со свастикой и доказывал Саньке, что он есть генитиф.
Проснулся он рано. Бабушка еще не успела приготовить завтрак. Сунул в портфель два яблока, прошмыгнул на улицу.
Сонная сторожиха с причитаниями отперла дверь, села к батарее додремывать. Санька прошелся по гулкому коридору. От нечего делать стал заглядывать в классы. Его удивляло, что из классов не успели убраться ночные тени. Понедельник еще не заходил сюда.
Санька решил поиграть в календарь. Он представил себя понедельником и стал важно и хмуро расхаживать по длинному коридору. Время от времени, как настоящий понедельник, зевал.
Понедельник, действительно, оказался тяжелым днем. К началу занятий на «Карамбаче» собралось не больше десяти бутылок. А во вторник разразился скандал. Шваку погубило тщеславие, а Швака погубил бутылочную эпопею. Он перелил из огромной бутылки вишневую настойку в эмалированное ведро, а бутыль оттащил Саньке в сарай. Но его мама не поняла благородного порыва сына и явилась в школу требовать свою бутыль обратно. Она долго шумела в учительской и даже вспомнила примус, который Швака еще в прошлом году утащил в качестве цветного металлолома. «Ну и память у твоей матери, вздохнул Санька, моя бабушка про медный тазик давно забыла».
К директору вызвали не всех, а инициаторов бутылочной лихорадки и их ближайших помощниковСоньку Козловскую и Шваку. Остальные считались «спровоцированными этой четверкой», как выразилась Анна Елисеевна. Санька так не любил эту учительницу, что даже когда она говорила по-русски, отказывался ее понимать, потому что и русские слова у нее звучали резко, неприветливо, как немецкие.
Директор подождал, пока Зебрик плотнее прикроет за собой дверь, и голосом, в котором прозвучала настоящая озабоченность, спросил:
Ну, что мне с вами делать?
Ванкстиныч, бутылкиэто так, финансовая проблема, попробовал сразу же объяснить Санька. Мы же хотим автомобиль построить. Настоящий.
Вы понимаете, что такое автомобиль? В нем одних деталей пятьсот штук.
Нет, Ванкстиныч, скромно поправил его Зебрик. Пятьсот одна. Я считал, его очки засветились ученым блеском. Только там много лишних. Глушитель, тормозная система, а в ней сразу сколько деталей!
Вот как раз тормозной системы вам и не хватает. Вы бы хоть со мной посоветовались. Для того, чтобы построить автомобиль, сколько всего надо. Одного ума приложить
У-у-у, Ванкстнныч, ума у нас хватит! живо махнул рукой Санька.
Хватит, поддержал его Зебрик.
Школько угодно, добавил Швака.
Директор неожиданно улыбнулся.
Ума у вас, значит, сколько угодно, а чего же вам не хватает?
Кузова нам еще не хватает, быстро заговорил Санька. Кузовы нигде не продаются. Мы хотим его сделать в нашей столяр«ной мастерской. Только вы скажите Иван Кириллычу. А то он ругается.
Ему досок жалко, вставила Козлик.
Мы же не на уроках, рассудительно объяснил Швака. Мы на уроках труда табуретки будем делать, а кушов мы будем пошле уроков.
Ну, вот что, сказал Иван Константинович. С бутылками прекратить. Сейчас меня вызывают в райком, а потом я освобожусь, и мы что-нибудь придумаем. Вместе. Договорились?.
Договорились!
Но только прошу без меня ничего не предпринимать. Подождите немного.
Иван Константинович отпустил их, даже не наказав. Но история с бутылками на этом не кончилась. Назавтра она продолжалась и в учительской, и затем в классе.
7. Глобус плавает
А началось это все снова с головной боли Анны Елисеевны. Она вошла в учительскую и пожаловалась:
Голова раскалывается. Всю ночь не спала. И что теперь за дети пошли? Это какие-то авантюристы, она удивленно приподняла ватные плечи своего костюмного пиджака. Больше сил моих нету. Пойду к директору и откажусь от классного руководства.
А что в самом деле, Анна Елисеевна, отдайте мне пятый «А», с готовностью, словно подавая руку помощи, сказал молодой преподаватель физики Александр Трофимчук.
То есть как?
Обыкновенно. Пойдем к директору, договоримся.
Нет, вы только послушайте этого молодого человека. Да вы понимаете, что говорите?..
Я очень прошу вас, Анна Елисеевна, с добродушной настойчивостью продолжал Трофимчук. Вот увидите, я с ними справлюсь.
Анна Елисеевна от возмущения онемела. Она беспомощно оглянулась по сторонам, ища поддержки у других преподавателей. Встретившись глазами с Марией Ивановной, учительницей географии, она наконец заговорила, как бы приглашая ее в свидетели:
Слышали?.. Значит, я не могла с ними справиться, а он сможет.
Смогу, Анна Елисеевна, вот увидите.
Я требую, молодой человек, чтобы вы извинились! истерически крикнула она.
Мария Ивановна нервно разворачивала и сворачивала географические карты, внимательно прислушивалась к разговору Трофимчука и старой учительницы. И хотя Анна Елисеевна обращалась к ней, она не могла ей сочувствовать. С пятым «А» у Марии Ивановны давно установились особые отношения. И не потому, что ребята жаловались ей на своего классного руководителя, а потому, что на десятом году педагогической практики она вдруг какой-то первой любовью полюбила фантазеров из этого класса. И когда они ей предложили как-нибудь назвать стол на время своих уроков, она вспомнила Пятигорск, где прошло ее детство, вспомнила, какой с горы Бештау открывался видмного маленьких домов внизу, похожих на парты, и назвала свой стол «Бештау».
В общем, получилось как-то так, что Мария Ивановна не только преподавала в пятом «А» географию, но и была внештатным классным руководителем и перед началом уроков всегда планировала минут пять на разговоры о том о сем.
Мария Ивановна боялась себе признаться, но она чувствовала, что после разговора с мальчишками и девчонками из пятого «А» она сама становилась смелее в своих скромных мечтах. Это был единственный случай в ее педагогической практике, когда она вот так ощутимо чувствовала, что не только она воспитывает этих сорванцов, но и они ее воспитывают.
Неудачу с бутылками она переживала совсем иначе, чем Анна Елисеевна. Трофимчук, собственно, опередил ее. Она давно хотела попросить директора назначить ее классным руководителем в пятый «А». Да все не знала, как к этому подступиться.
Анна Елисеевна, робея начала она. Если вы не хотите передать класс Трофимчуку, то передайте его мне.
Что?
Мне.
Анна Елисеевна изумилась.
Да тут, я вижу, против меня целый заговор.
Это же лучший класс в школе, а вы все время жалуетесь, жалуетесь.
Анна Елисеевна вдруг успокоилась и заговорила ровным голосом, гордо держа голову:
В этом классе есть один лучший в школе ученик. Владик Синицын. Это, милочка, не одно и то же.
Но теперь разволновалась Мария Ивановна.
Маленький всезнайкавот что такое ваш Владик Синицын, сказала она. Мне больше нравятся ребята, как Соня Козловская, Зебриков, Санька Горский.
За что же это они вам, интересно, нравятся?
За то, что они настоящую машину строят.
Вы что? прищурилась Анна Елисеевна. Считаете, что они и в самом деле могут построить машину?
А вы, Анна Елисеевна, как считаете?
Это утопия.
Не утопия, а дерзость. Бить стекла нельзя, обманывать нельзя, а остальное все можно. И машину построить можно. Если мы не научим их в школе дерзать, то потом не будет написано ни одной хорошей книги, не будет сделано ни одного открытия. Ученики должны знать, что и летать на другие планеты можно, и открывать новые звездыможно, а не то что там какую-то машину построить, в которой всего-то пятьсот деталей!