Господи Боже, сказан Тулубьев, растерянно глянув на своего гостя. Что за бред? Ты о чем таком говоришь?
Да, я знаю, повторил Сережа бесцветным голосом. Я подслушал недавно, мама говорила
с доктором и плакалау меня не та формула крови сделалась и ничему не поддается. Знаете, меня много лечили, в Израиль возили, в Германию. Папа говорит, все без толку. Мама, когда одна, плачет, а я не боюсь. Я знаюРыжик придет. Скажите, Родион Афанасьевич, он не пропал, как в книге у, вас? Как же, он мог пропасть? тихо, словно самого себя или кого-нибудь совершенно невидимого Тулубьеву, спросил СережаОн, наверное, приходит к тем, ну, кто его любит. Сидит у двери, ждет Нехорошо, он у вас совсем не вернулся
Заставив себя через силу улыбнуться, Тулубьев почти явственно ощутил на себе пытливый взгляд из неведомого потустороннего мира, даже глазам стало горячо, он не опустил их, не отвел в сторонуон должен был принять вызов, не имел права уклониться. И в лицо ему словно пахнул порыв горьковатого сухого ветра.
Что ты, Сережа, сказал он спокойно. Книга-то недописана, пока только первая часть. А вторую я как раз завершаю вероятно, скоро сдам в издательство, вот ты и прочитаешь дальше. Рыжик там такой забияка
Правда? обрадовался Сережа, глаза у него брызнули ярким всплеском.
Правда подтвердил Тулубьев весело, и в тот же момент раздался слабый, неуверенный звонок в прихожей.
Мама, тихо подумал вслух Сережа и опустил глаза. Она всегда знает, где я, даже если я ничего не говорю. Это как Рыжик Вы откроете. Все равно теперь не уйдет
Тулубьев кивнул, встал и пошел открывать. и увидел в проеме двери невысокую женщину с напряженно-приветливым лицом, в накинутом на плечи дорогой легкой шубе из морского котика, её ворот она придерживала у самого подбородка.
Простите, сказала она, с надеждой и робко вглядываясь в широкое небритое лицо Тулубьева. Я за Сережей. Я сверхуваша соседка по подъезду, Елена Викторовна Сереже давно пора спать, вы простите
Тулубьев слегка поклонился.
Здравствуйте, Елена Викторовна Проходите, пожалуйста.
Нет, нет, что вы! заторопилась она, увидев сына, вышедшего в прихожую, и в одно мгновение становясь уверенной и оживленной. Мы не должны вам больше мешать, поздно Так, Сережа?
Можно, Родион Афанасьевич, я еще приду к вам? вместо ответа спросил Сережа.
Приходи, когда хочешь, быстро ответил Тулубьев, стараясь не смотреть в сторону женщины. Едва увидав её лицо, он сразу понял, что всё услышанное от мальчика, правда. Какие здесь могут быть церемонии, мы же, Сережа, с тобой друзья так?
... Они распрощалась по-взрослому, пожав друг другу руки, и, оставшись один в своей громадной и гулкой от пустоты квартире, Тулубьев. долго бродил из комнаты в комнату, не в силах остановиться и сосредоточиться, и только ближе к полуночи, когда Москвауже начинала слегка затихать, он с трудом отыскав нужную ему сейчас папку со старыми аккуратно собранными еще покойной женой, сел за стол и до самого утра, словно в незапамятной молодости, лихорадочно и торопливо, пропуская слона и почти не ставя запятых и точек, писал, отшвыривая прочь исписанные листы, так он уже не работал много лет.
Все пространство затягивало золотым и зеленым, и только в ярком небе плыли густые облака и из них сыпался теплый, крупный, прозрачный дождь. Открыв глаза, мальчик замер, совсем рядом весело журчал ручей; то и дело смахивая с лица прохладные брызги, Сережа весело смеялся. Ему было хорошо, высокая серебристая трава покрывала широкую равнину, переходившую постепенно в горы, зеленые, лохматые, с нависавшими над ними ослепительно белыми тучамис острых заоблачных вершин словно ссыпался чистый хрустальный звон. Хватая воздух горячим ртом, Сережа, с невероятно обострившемся сознанием, чувствуя свое окончательное исчезновение, вновь услышал завораживающие, волшебные, непрерывные звоны, сливавшиеся в один стройный, усыпляющий поток. Очевидно, это и есть таинственная необратимая формула, которая должна оборвать его жизнь, и от этой недетской мысли ему не стало страшно, совсем наоборот, он даже почувствовал облегчение. Вот-вот должен был появиться кто-то большой и добрый, взять его на руки и унести за край земли, в бесконечный покой.
Острые вершины гор сдвигались и начинали куриться хрустальным сиянием. Вновь раздались протяжные звоны, и вокруг стали расти высокие блестящие сугробы. Сережа не успевал отгребать их от себяони засыпали его со всех сторон, и тогда он из последних сил рванулся, упруго оттолкнулся от земли и в следующий момент взлетел, плавно и мерно взмахивая руками, ставшими сильными и гибкими, они со свистом рассекали густой воздух. Необъятная и незнакомая земля простиралась внизу, вся лохматая, яркая, сине-зеленая, горы исчезли, и в небе высыпали крупные звезды. Свежий прохладный воздух лился в разгоряченную свободную грудь, тело, упругое и послушное, стремительно, как того хотелось Сереже, скользило вверх и вниз, и он захлебывался от восторга. Неожиданно перед ним встала отвесная стена, изрезанная прохладными, заросшими густой зеленью ущельями. Он видел внизу кипящие белизной водопады, извилистые горные потоки, стремящиеся к морю. Двумя сильными рывками разрезая воздух, он почти отвесно взмыл вверх, пронесся над самой вершиной, чуть ли не задел грудью за камни, и ему навстречу сразу же ринулось сияющее, в потоках солнца, неоглядное море. Оно билось о каменистый берег и было из края в край залито тяжелым золотисто-голубоватым огнем. С отчаянно веселым криком ужаса и восторга он устремился вниз, ударился о невысокую тугую волну и, набрав побольше воздуха у грудь, нырнул в глубину. Вода плотно обхватила его тело, стала выталкивать из себя, и он подчинился, стремительно вынырнул и вновь взмыл в небо. За ним из воды выпрыгнуло несколько больших серебристых рыб, весело раскрывших зубастые пасти, но они тотчас шлепнулись назад и исчезли, а он, как сильная и ловкая птица, полетел над самой поверхностью моря, испытывая наслаждение и радость стремительностью полета и в то же время помня, что ему нельзя остановиться иначе вновь появится загадочная формула и всё погаснет и исчезнет
Он не заметил, как у него появилось ощущение того, что теперь рядом с ним кто-то был, но сколько мальчик ни вертел головой, он никого видел, и вдругпочта рядом с ним вынырнула смеющаяся, симпатичная веселая песья морда. Это и был Рыжик, конечно же, он! с радостные визгом рванувшийся к Сереже и сразу же тесно, обхвативший его сильными лохматыми лапами в одну минуту он облизал длинным горячим языком мальчику лицо, и тот, с восторгом обхвати его за шею и уткнувшись носом в лохматое ухо замер от наслаждения. Дальше они понеслись над морем вместе, крепко обнявшись, и Рыжик торопливо рассказывал другу на удивительно знакомом и абсолютно понятном языке о своих долгих странствиях, об отчаянии и одиночестве, говорил о том, что теперь они наконец встретились и ни когда больше не расстанутся.
Я знал! Я знал, что ты придешь, кричал Сережа, и они неслись все дальше и дальше, кувыркаясь и дурачась. Больше им уже ничего не надо было говорить, они как бы стали од; существом, одинаково чувствовали, думали и видели. Море внизу непрерывно вскидывало к ним пенистые веселые волны, они становились все выше и ближе, и теперь друзьям приходилось напрягатьсяруки у Сережи стали неметь и груди вспыхнула острая горячая боль. Невольно с тоскливым криком выпустив лапы лохмато; друга, мальчик стал проваливаться.
Рыжик! Рыжик! отчаянно звал он, ударившись о туго взметнувшуюся ввысь пенистую волну, ушел под воду и задохнулся бессильным криком. От прихлынувшего удушья он стал отчаянно рваться наверх, вынырнул, наконец, из черной, тяжелой воды и увидел остановившиеся, провалившиеся глаза матери.
Мама, беззвучно сказал он, но Елена Викторовна услышала. Нечем дышать Открой балкон мама Задыхаюсь
Елена Викторовна подхватила легкое, исхудавшее тело сына на руки, прижала к себе и выбежала в другую комнату, где теперь постоянно находился дежурный врач, тот уже сам, услышав- шум и голоса, вышел навстречу, слегка помятый и заспанный. Привычно и ловко перехватил мальчика, уложил его назад в постель, строго и непреклонно попросил Елену Викторовну удалиться, сделал все необходимое, и, когда серые губы больного слегка потеплели и дыхание выровнялось, врач еще подождал, присев рядом с кроватью.
Спи, Сережа, спи, сказал он негромко и бодро, подумав, что ложь бывает необходима и добрее правды. Погода сейчас угрюмая, ни зима ни лето Скоро пойдет снег, белый-белый, станешь на лыжии под гору! Здорово! Солнце, знаешь, такое веселое жжется морозцем И на ветках пушистый мороз снегири важные, совсем президенты пухлые, красногрудые красота кругом светло
Когда мальчик заснул, молодой врач задумчиво потеребил свою интеллигентную рыжеватую бородку, заведенную для солидности, и вышел в гостиную, где его уже ждали. Ему было трудно встретиться с больными и ждущими глазами женщины, и поэтому он больше обращался к отцу мальчика, человеку, уверенному в себе, неторопливому, подтянутому, весьма преуспевающему в новой российской жизни, о чудовищном богатстве которого с оглядкой и недоумением шептались по всей Москве. А еще врач обращался к главе семейства с неосознанным вызовом, стремясь хоть немного уравновесить причуды жизни и тем самым дать понять этому оказавшемуся на вершине могущества человеку, что самые крутые взлеты чреваты самыми головокружительными провалами, и здесь ничего не поделаешь, закон бытия незыблем.
Уснул, слава Богу. Да, Георгий Павлович, выждав соответствующую паузу и решившись, заговорит он. Я понимаю, о чем вы хотели бы спросить и медлите Но я врач и должен. Это мой Долг. Мальчика необходимо отправить в больницу, и чем скорее, тем лучше. Зачем подвергать и себя и больного такому страданию.
Нет! Лицо Елены Викторовны исказилось. Нет! Я не хочу! За наши грехи я отвечаю, я должна до конца пройти Нет, нет Боже мой, нет!
Она разрыдалась, вздрагивая худыми плечами. Муж шагнул к ней, обнял и стал молча поглаживать ее плечи, постепенно ее рыдания стихли.
Сколько ему осталось, доктор? ровным голосом спросила она, и ее тонкие пальцы, крепко стягивающие ворот блузки, побелели на суставах.
Я полагаю, не более недели А может быть, сутки или несколько часов. Этого никто не знает Не может знать Простите, я еще раз настойчиво советую вам
Нет! теперь уже враждебно, с ненавистью сказала Елена Викторовна. Нет! Сережа останется дома. Пусть у меня на руках
Лена! негромко подал голос Георгин Павлович. Она злобно отшатнулась, прошла к дивану с высокой гнутой спинкой и села. Врач незаметно вышел, и Георгий Павлович, сразу утративший свой молодцеватый независимый вид и постаревший, подошел и опустился с женой рядом.
Лена
Молчи, ничего не говори, остановила она. Сережа будет здесь до последней секунды да, вот она, роковая формула Впрочем, это ни к чему тебя не обязывает. Ясправлюсь, я должна справиться А ты можешь продолжать делать свои проклятые деньги!
Лена, что ты такое говоришь, опомнись! возмутился он и, тяжело поднявшись, сгорбившись, прошел в свой кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и повалился на просторный кожаный диван. Да, он умел делать деньги, большие деньге и не видел в этом ничего предосудительного или греховного, но сейчас на него накатила волна нечеловеческого ужаса. Он мог исполнить любое свое фантастическое желание и не мог самого простого и необходимогозащитить и спасти дорогоесобственного сына. И он, усилием воли задавил рыдание, хотел помолиться, но не смог вспомнить ни одной молитвы и только между прорывающимися всхлипами шептал что- то невразумительное.
Господи, просил онтолько не это все отдам все отдам, только помоги оставь мне его Господи
В косое пространство между неплотно задернутыми тяжелыми бархатными шторами рвался неровный багровый отсветбезмолвный крик о помощи и сочувствии.
Рано утром, когда еще только-только начало светать, Тулубьева разбудил настойчивый звонок, и он, проклиная непрошеного гостя, с трудом влез в теплый стеганый халат и отправился открывать Пришли дочь с зятем, который с самого первого знакомства вызывал у Тулубьева чувство острой опасностиглубоко посаженные маленькие, все прощупывающие и просчитывающие глаза, квадратный чугунный подбородок и манера говорить короткими рублеными фразами из двух-трех слов, хотя бы речь шла о самых сложных материях, все в этом человеке, ставшем по воле судьбы его зятем, было Тулубьеву; зять был по-своему мужик ловкий и разворотистый, цепко схватывающий суть происходящего. Так, не успели руководящие коммунисты перекраситься в демократов и смертельно возненавидеть родную советскую власть, как он тотчас уловил куда дует; ветер, и мгновенно, открыл розыскное бюро почастным вопросам интимного свойства и через два года уже стоял во главе огромного деласотни сотрудников и безгласных подчиненных, Тайные и явные филиалы по всей Москве и далеко за её пределами множились и множились, словно грибы в урожайный год. Зять знал теперь всю подноготную самых высоких политиков и прочих знаменитостей, его тайная картотека разрасталась с ужасающей быстротой, о чем он проговорился Тулубьеву как-то в момент ненужной откровенности.
Папа, мы на минутку! защебетала дочь, теребя Тулубьева, в то время как шофер зятя, саженного роста молодец, с физиономией, источавшей, казалось бы, одно сплошное удовольствие и даже восторг жизни, внес в прихожую два объемистых карточных ящика, перевязанных шпагатом, и, весело поздоровавшись, неслышно удалился. Тулубьев знал, что это не только шофер, но и самый доверенный телохранитель зятя, и что он теперь будет курить за дверью и бдительно охранять драгоценную личность своего шефа.
Плотнее запахивая старый халат, Тулубьев вопрошающе воззрился на гостей.
Мы, папа, кое-что тебе подбросили, все с той же непринужденной живостью стала объяснять дочь. Зачем тебе лишний раз по магазинам таскаться? Грипп
Вы же знаете, я ничего не возьму, сердито сдвинул брови Тулубьев. Сейчас же забирайте обратно!
Папа! Это же глупо! бросились дочь в атаку, и глаза ее слегка разъехались. В конце концов, сколько можно упрямиться. Ну что ты своим воздержанием докажешь?
Ба! Что это с тобой, Вика! изумился Тулубьев, пристально вглядываясь в лицо дочери с выступившим на щеках неровным румянцем. Разумеется, спасибо, благодарю за внимание, хотя, право же, мне совершенно ничего не нужно, я ни в чем не нуждаюсь.
Ты известный всей России человек, папа, Москва тебя знает! не сдавалась дочь. Ты не замечаешь, а тебя многие сотни людей видят, ты ведь на телевидении раньше был частым гостем! Да только позавчера меня одна знакомая спрашивает: а что, говорит, Виктория Родионовна, выхожу я недавно из Кропоткинского метро, гляжу, книгами торгует с рук человек, ну так на вашего батюшку, знаменитого писателя, похож. Один к одному! Бывает же Такое сходство! Вот змея! Конечно, говорю, не может, Анастасия Федоровна, мало ли, говорю, на Москве сходных лиц? Да сколько угодно! Кого мне дорогой папа выслушивать, она даже не скрывала особенно, что ни одному моему слову не верит!
Неожиданно придя в отличное настроение, чем еще больше распалил и раздражил дочь, Тулубьев приветственно махнул рукой и отправился принимать душ, а Вика решительно приказала мужу распаковывать ящики, грузить продукты в холодильник, оказавшийся совершенно пустым и звонким, а сама стала хозяйничать на кухне, и скоро там был накрыт стол, дымился кофе, на большом блюде красовались бутерброды с лососиной и красной икрой, стояла бутылка хорошего кавказского вина, а на плите на двух сковородках шипели и скворчали телячьи отбивные. К тому времени забитый до отказа холодильник был уж включен на полную мощность и натруженно гудел, но за семейным столом, где Тулубьев и его дочь с мужем собрались, наконец, позавтракал разговор по-прежнему не клеился, и Вика, после тщетных попыток разговорить отца, опять, не смотря на иронические взгляды мужа, бросилась в рукопашную, доказывая необходимость беречь себя и свое имя, а Тулубьев, потягивая вино и с удовольствием вспоминая забытый вкус, с иронией поглядывал в сторону дочерираньше за ней такой горячности он что-то не замечал.
Ну, хорошо, хорошо, Вика, остановил он её. Не понимаю, куда ты клонишь? На содержание к вам я не пойду
И не надо, не надо, папа! перебила его дочь. Дорогой родитель, тытоже не подарочек! Сам это знаешь, не обижайся Мы с Игорем