Она лежала на спине, бессильно опустив руки поверх простыни, которой была накрыта, голос ее звучал почти безразлично. На самом же деле Кейт чрезвычайно остро и болезненно переживала случившееся. А совет не предпринимать новых попыток она, по мнению врачей, восприняла гораздо хуже, чем воспринимают его большинство женщин. Когда Тоби со слов врачей высказал предположение, что, в конце концов, они могли бы взять приемного ребенка, с Кейт произошла истерика и она кричала, чтобы Тоби никогда, никогда, никогда не говорил ей ничего подобного.
Не надо так расстраиваться, утешал ее Тоби. Ты говоришь так только потому, что еще ни разу не думала над возможностью усыновить или удочерить кого-нибудь.
Думала! Думала! Господи, да думала же! Кейт разошлась еще сильнее, и в конце концов в палате появилась медсестра со шприцем в руке, выставившая Тоби за дверь.
Из больницы Кейт возвратилась домой ослабевшая, измотанная и в состоянии беспредельной и непреходящей тоски.
Тоби никак не мог понять причины такого ее состояния и силы ее переживаний. Вот если бы ребенок родился, пожил бы какое-то время, а потом умер это было бы понятно. Но если он все равно должен был родиться мертвым? Кейт не могла заставить себя ни с кем разговаривать, она хотела быть постоянно одна, но в то же время не хотела быть в одиночестве, и она целыми днями плакала. Тоби утешал ее, как умел, но он не мог постоянно находиться рядом с ней: как раз в это время он заканчивал крупный заказ. По иронии судьбы, это был проект санатория, предназначенного для выхаживания детей, выздоравливающих после тяжелой болезни.
Кейт с грустью наблюдала за тем, как ее груди возвращались к обычному объему. Живот у нее снова обвис, хотя еще месяц назад он был твердым и упругим. Ее опять охватили те же чувства, которые она испытала на похоронах отца, чувства безвозвратной потери и замешательства.
Что она сделала не так?
Наверняка она что-то сделала неверно. Иначе откуда же эти постоянные разочарования, когда единственное, чего она хочет, это обычного простого человеческого счастья? У других все в порядке; за что же ей-то постоянное наказание?! Почему она не может ощутить себя полноценной женщиной, хотя бы ненадолго?! Кейт решила избавиться от ощущения перманентной опустошенности тем, что целеустремленно и энергично погрузилась в то своеобразное сочетание деловой, светской жизни и развлечений, которое предлагал в те годы лондонский район Челси. Их небольшой дом располагался всего в пяти минутах ходьбы от Кингз-Роуд, и потому не меньше трех раз в неделю Кейт и Тоби заходили пропустить стаканчик в «Герб Маркхэмов», изысканную пивную, оформленную в стиле времен короля Эдуарда, находившуюся рядом с так называемым «Базаром» небольшим магазинчиком, принадлежавшим Мэри Квант.
«Базар» был чем-то похож на непрерывную вечеринку с бесплатной выпивкой. Самые красивые девушки Лондона таскали сюда своих мужей и любовников. Поскольку в «Базаре» была только одна, притом микроскопическая примерочная, девушки примеряли одежду прямо посреди магазина, и любой прохожий мог любоваться с улицы через витрину открывавшимся ему зрелищем.
Челси стал внезапно модным районом, столь же известным, как левый берег Сены в Париже или Сан-Франциско в Америке. В газетах и журналах всего мира стали писать о его погребках, кофейнях, притонах, где можно было попробовать наркотики, его магазинах мод и манекенщицах. Небольшой лондонский район перестал вдруг быть просто географической точкой на карте и превратился в синоним определенного образа жизни и стиля в одежде. Кейт нравились те новые, возбуждающие импульсы, что шли с Кингз-Роуд в мир моды, дизайна, шоу-бизнеса; ее восхищали новые веяния в манере одеваться, и она носила короткие облегающие блузки с высоко поднятой грудью, сшитые из серой фланели, и белые гольфы с ярко-красными виниловыми сапогами. С кричащим, нарушающим все устоявшиеся представления пальто из черной кожи она могла надеть что-нибудь темно-фиолетовое или, наоборот, рыжее. Ее меховые шляпки были примерно той же величины, что и шапки гвардейцев, несущих караул возле Букингемского дворца. Внешне она выглядела как обычная девушка из Челси: девочка что надо, от которой обалдеть можно, уверенная в себе, вся при сапогах и черных чулках, идущая в авангарде той молодежной волны, что начинала задавать тон во всем и впервые утверждала в общественном сознании мысль, что вторая половина XX века будет принадлежать молодым (по крайней мере, молодые тогда так думали).
Кейт чуть-чуть благоговела и трепетала от страха перед Мэри Квант, невысокого роста рыжеволосой девушкой, почти постоянно хранившей таинственное молчание. Она сама и другие Девочки-Что-Надо из Челси казались Кейт потрясающе утонченными, знающими, опытными, одаренными. Рядом с ними Кейт чувствовала себя безнадежно тупой и бездарной. Боже, они же учились в Художественной школе! Они были способны, как эта Мэри, не только придумать новый Стиль Момента, но и с апломбом носить все, что ему соответствовало, будь это Стиль Лолита, или Стиль Школьница, или Кожаный Стиль, или даже Стиль Дождливая Погода: желтая пластмассовая юбка и клеенчатая рыбацкая зюйдвестка.
Кейт старалась изо всех сил. Она обесцветила волосы, подстригла их и завила кудряшками, как носили все сексуальные кошечки Челси. Она обводила глаза черной краской и мазала губы розовой помадой, которую надо было обязательно наносить на слой белой. И при этом она продолжала чувствовать себя совершенно несчастной, заброшенной и одинокой. «Я подумываю о том, чтобы поступить в Художественную школу Челси и научиться рисовать», робко сказала Кейт Тоби, когда они как-то вечером спешили под дождем в «Герб Маркхэмов». Тоби поглубже засунул руки в карманы шерстяного пальто, накинутого прямо поверх черных, дудочками, брюк и свитера он одевался, как Одри Хепберн, уставился на свои бежевые замшевые сапожки, нахмурился и весьма дружеским тоном заявил: он не думает, что у Кейт есть для этого необходимые данные.
Потом Кейт узнала, что Пэйган уже давно вернулась в Англию и живет здесь. До Кейт и Максины и раньше доходили слухи о том, будто брак Пэйган распался. Обе они писали ей письма и в Каир, и, на всякий случай, на адрес имения Трелони, но ни одна из них ни разу не получила ответа. Кейт слышала от кого-то, что Пэйган якобы живет в Бейруте, и пыталась представить ее себе в мешкообразных розовых шароварах, вкушающей турецкие сладости, сидя на горе пышных шелковых подушек. Максина же была слишком занята собственной семьей и собственными делами, чтобы заниматься розысками Пэйган, особенно если сама Пэйган явно не хочет поддерживать с подругами контакта. «Если Пэйган хочет меня увидеть или написать мне, рассуждала Максина, она знает, где меня можно найти».
Но однажды вечером, на открытии какой-то художественной выставки, Кейт встретила Филиппу длинноносую, с копной рыжих волос, любительницу бриджа, с которой она не виделась со времени своей последней поездки в Каир. Кейт сразу же узнала ее. Филиппа принадлежала к тому типу людей, которые смысл всей своей жизни видят в поддержании связей и отношений с массой самых различных людей, не позволяя никому из них как-либо избежать получения очередной рождественской открытки, причем непременно на бланке ООН. Филиппа рассказала Кейт, что Роберт уже давным-давно развелся с Пэйган и что та вернулась в Англию и похоронила себя где-то в деревенской глуши.
Никто не удивился, когда они разошлись, добавила Филиппа. Роберт всегда был невыносим. А какой грязный трюк он сыграл с вами! Причем для Роберта это абсолютно нормальное и обычное его поведение.
Какой грязный трюк? удивилась Кейт.
Господи, неужели вы ничего не знаете?.. По мере того как Филиппа рассказывала ей о проделке Роберта, намеренно отделившего друг от друга Пэйган и Кейт много лет тому назад, удивление Кейт все больше перерастало в возмущение, а потом и в яростный гнев. Об этом знал весь Каир, уверила ее Филиппа: к востоку от Гибралтара скрыть что бы то ни было от слуг совершенно невозможно.
Кейт сразу же легко представила себе, каково сейчас Пэйган в Трелони, и внезапно ей страшно захотелось снова увидеться с давней подругой, оказаться в ее обществе, всегда таком спокойном, приятном и лишенном каких-либо элементов соперничества. Сидя на прозрачном надувном пластиковом кресле, одном из тех, что Тоби придумал специально для этой выставки, Кейт вдруг подумала, что в ее тоске по обществу Пэйган есть что-то общее с тоской по обычному и удобному старому креслу, сидеть в котором куда удобнее и приятнее, чем на этом изувеченном детском надувном шарике.
Завтра же, решила Кейт, она позвонит в Трелони.
Из поездки к Пэйган и недолгого пребывания в ее доме Кейт вернулась, преисполненная вновь вспыхнувшей любовью к подруге и желанием помочь ей. Нереализованные, подавленные материнские инстинкты Кейт наконец-то обрели предмет, на котором они могли проявиться, сосредоточиться. Она потратила бешеные деньги на телеграммы, а когда у Пэйган начался быстротечный, под хмельком развивавшийся роман, Кейт волновалась и переживала так, будто была ее матерью.
Когда, выйдя замуж, Пэйган переехала в Лондон, Кейт, к своей радости и облегчению, обнаружила, что их дружба по-прежнему крепка и сильна, как будто они никогда не расставались и как будто их не разделили в свое время годы, расстояние и взаимная обида. Они сразу же снова заговорили друг с другом теми странными односложными словами, оборванными фразами без сказуемого, полунамеками не разговор, а какая-то устная стенография, как привыкли общаться друг с другом еще со школьных лет. Понять эту речь не могли ни их мужья, ни кто бы то ни было другой, кто не был с ними знаком на протяжении последних двадцати лет.
36
Телефон Джуди зазвонил в три часа утра. Еще не проснувшись окончательно, она на ощупь нашла трубку и сняла ее.
Я вас разбудил? спросил обаятельный и заботливый мужской голос.
Да.
Отлично! Потому что вас и надо привести в чувство. Это Том Шварц из «Эмпайр студиоз». Вы только что имели нахальство сообщить в печати о том, какие фильмы мы закупили на 1963 год, даже не проконсультировавшись предварительно с «Эмпайр». Совершенно верно, я говорю о нашей сделке с Джо Сэвви. Вам не пришло перед этим в голову, что крупнейшая студия, возможно, захочет сообщить свои новости сама? Или вы ждете от нас благодарности за то, что сделали за нас нашу работу? Или, может быть, я чего-то не понимаю? Вы такая крупная фигура, что мы сами должны были бы позвонить и посоветоваться с вами?
Слушай, ты, тип, сонным голосом ответила ему Джуди, если тебе хочется поскандалить, я не возражаю. Самая хорошая концовка скандала, от которой все приходят в бешенство, это бросить трубку. Именно это я сейчас и сделаю. Завтра около десяти я к вам заеду. Тогда сможешь поорать на меня ровно семнадцать с половиной минут, потому что я действительно поступила опрометчиво. Я буду одета во власяницу; пепел принесешь сам.
Она бросила трубку, отключила телефон и снова провалилась в сон.
Неужели же вы полагаете, что я могла намеренно ставить своей целью разозлить столь важную персону, как вы, мистер Шварц?
Они уже в течение семнадцати минут со все большим удовольствием орали друг на друга в элегантном кабинете Тома.
Я уже сказал: плевать мне на то, что вы могли или хотели. Если вы действительно собираетесь извиняться, то нацепите очки на нос, чтобы видеть хоть крышку моего стола. Я видел снимки, на которых вы с этим французиком, и вы там везде в очках. Если женщина фотографируется в очках, значит, без них она ни черта не видит!
Джуди вытащила из сумочки свои огромные очки в черной оправе и с сильно выпуклыми стеклами, водрузила их на нос, выпрямилась на стуле и бросила на собеседника смиренный взгляд, сопроводив его улыбкой раскаяния. Обычно, когда она становилась в позу виноватой, ее чаще всего прощали. Но Том привык к тому, что его обхаживали обаятельные звезды и женского и мужского пола.
Бросьте эти штучки, сказал он. Не будем терять время.
После того как они проработали вместе два месяца, Том пригласил Джуди на обед в ресторан «Котэ Баск» и там сказал ей:
А вы толковая.
Я знаю.
Я тоже толковый.
И это я знаю. Из нас двоих получилась бы сильная команда.
Так почему бы не попробовать? Том наклонился через стол и положил свою руку на ее.
Тогда уберите руки. Если вы действительно говорите это серьезно, должна предупредить: вы тот человек, с которым я никогда не лягу в постель.
Дай вам палец, вы и руку откусите, ехидно произнес Том. Вы это говорите всем, кто приглашает вас на обед?
Непременно. Не хочу, чтобы меня потом считали неблагодарной: дескать, гамбургер съела, а в ответ ничего. Я всегда откровенна, но вежлива.
Ну что ж, тогда я отказываюсь от своих коварных планов и скажу вам, чем, по моему мнению, мы могли бы заниматься вместе. Я бы хотел уйти со своей нынешней работы, начать постоянно работать вместе с вами и расширить ваше дело, превратить его в небольшое агентство, которое занималось бы рекламой по всей стране, от побережья до побережья.
Вы сказали небольшое?
Да. Штаб-квартира в Нью-Йорке и представительства для связи с другими рекламными агентствами и фирмами во всех крупных городах.
А что другие будут с этого иметь?
Деньги. И контрагента в Нью-Йорке, с которым у них будет постоянный и тесный контакт. Лучшие годы своей жизни я потратил на то, что возил по стране темпераментных звезд, работавших на «Эмпайр студиоз». И я знаю, как это надо делать. Если мы станем организовывать такие поездки, то люди на местах будут заниматься не только рекламой стиральных порошков. У них появится возможность встречаться с интересными людьми. Том сделал знак рукой, чтобы им принесли еще одну бутылку минеральной воды. Я бы ориентировался и на разовые контракты, и на то, чтобы обзаводиться постоянными клиентами. Хотел бы добиться того, чтобы другие фирмы передавали своих клиентов нам, когда сами они окажутся перегружены работой или когда звезда нуждается в особом внимании. «Эмпайр», безусловно, мог бы воспользоваться нашими услугами, если, конечно, они не слишком сильно обидятся на меня, когда я от них уйду.
А с чего бы вдруг звезде соглашаться, чтобы организацией ее поездки занимались именно мы?
Если вы попытаетесь организовать такую поездку из Нью-Йорка, это будут понапрасну потраченные время, деньги и усилия. Потому что одно отделение не в состоянии знать все, что творится в средствах массовой информации по всей Америке. А местные отделения всегда в курсе всех местных дел и особенностей. Они знают, кто в их городе обладает наибольшим весом к влиянием.
А почему вы выбрали меня? спросила Джуди.
Я в течение какого-то времени уже искал подходящего человека. Мне кажется, что вы сможете.
Своих нынешних клиентов мне придется бросить?
Нет. Они станут основой нашей дальнейшей деятельности.
Мне придется вкладывать какие-нибудь деньги?
Немного, безусловно, придется. Нам надо будет обзавестись приличными помещениями и нанять людей.
Тогда я вынуждена ответить «нет», потому что деньгами я не располагаю.
Возьмите кредит в банке. Я буду вашим поручителем.
«Наверное, в выражении моего лица есть что-то честное», подумала Джуди.
А вы откуда возьмете деньги?
Я с девятнадцатилетнего возраста постоянно вкладываю десять процентов своих доходов в акции на бирже.
Мне кажется, я все равно должна сказать «нет». Я только что выбралась из долговой ямы, и мне не хочется снова поймать на крючок банку. Хочу несколько ночей поспать спокойно.
Те три года, что Джуди вела свое собственное дело, стали для нее годами непрестанных финансовых забот. Она, естественно, знала рекламное дело. Но, за исключением той простой бухгалтерии, которую она вела для Ги, Джуди никогда не сталкивалась с деловым миром, и для нее стало подлинным открытием, что в этом мире есть люди, которые не платят по счетам потому, что они не могут, не хотят или даже и не собирались платить с самого начала. Это открытие буквально потрясло ее. Дважды ей угрожали, что выселят из квартиры за неуплату. В первый раз ее задолженность погасила ее бывшая начальница Пэт Роджерс, давно уже ставшая надежным другом Джуди. Во второй раз Пэт настояла на том, чтобы Джуди наняла себе нового бухгалтера, после чего она стала поручителем большого банковского кредита, который взяла Джуди, и потихоньку подсунула ей несколько небольших заказов: на рекламу мастики для полов и на организацию поездки молодого и честолюбивого певца, которого звали Джо Сэвви.
Никто меня за нелояльность не выгонит, уверила Пэт Джуди. Мне только что предложили писать статьи и заметки в «Харпере». Так что я со всех ног лечу назад в журналистику.