Но теперь уже ничего не изменить, не поправить. Осталось лишь одно: смотреть в глаза этой правде. И одновременно смотреть в себя.
Бурное море сегодня.
Шаннон вздрогнула от звуков голоса и обернулась. Позади нее стояла старая женщина. Как неслышно она подошла! Хотя ветер и волны такие, что и мотоцикла не услышишь. И, кроме того, ее мысли были так далеки от этого скалистого берега.
Да, очень бурное, согласилась Шаннон, изобразив вежливую улыбку, специально предназначенную для незнакомых. Но все равно, здесь так красиво!
А многие предпочитают лес. Женщина плотно закуталась в плащ с капюшоном, устремив в сторону океана взгляд своих глаз, удивительно ярких на покрытом густой сеткой морщин смуглом лице. Те, у кого на душе поспокойней, вновь заговорила она, те любят лес. На этом свете есть всякоена выбор. Для тех и для других. Она перевела взгляд на Шаннон. Наше дело знай выбирай.
Немного озадаченная, Шаннон молчала, засунув поглубже руки в карманы куртки. Она не привыкла вступать в беседы философского свойства со случайными встречными.
Вот люди и выбирают или то, или другое, все же ответила она. В зависимости от настроения. А как называется это место? У него есть название?
Некоторые зовут его Берег Несчастной Марии. По имени женщины, которая утопилась тут, когда потеряла в пожаре мужа и трех сыновей. Она не дала себе времени подумать, что делает. Забыла, что в этом мире ничтони плохое, ни хорошеене бывает вечным.
Снова этот философский уклон. Какой у нее занятный образ мыслей.
Печальное название для такого чудесного места, покачала головой Шаннон.
Пожалуй, согласилась старая женщина. Однако здесь хорошо постоять да поглядеть долгим взором вдаль, на то, что воистину вечно. Она вновь посмотрела в лицо Шаннон и улыбнулась очень по-доброму. Чем старше становишься, тем дольше смотришь. Она кивнула в сторону бескрайнего океана.
Шаннон улыбнулась в ответ. Сейчас это получилось у нее совершенно искренне, без всякого усилия.
Сегодня я уже смотрела довольно долго, сказала она. А сейчас мне пора возвращаться.
У тебя еще есть время, чтобы идти и туда и обратно, девушка. Но не забывай, где бываешь и что видишь.
«Странная женщина», говорила себе Шаннон, поднимаясь по довольно крутому склону, чтобы выйти на дорогу. Впрочем, возможно, это вообще свойственно всем ирландцамизвлекать тайный смысл из любых, самых простых понятий и явлений.
Когда она очутилась уже на дороге, ей пришло в голову, что быть может, старой женщине трудно будет подняться в гору и нужно помочь. Она быстро пошла обратно, но на берегу уже никого не было.
Невольно она содрогнулась. Ей стало не по себекакое странное и внезапное исчезновение! Но тут же одернула себя: что за нелепые страхи! Просто женщина ушла по своим делам. Ей, живущей здесь не один десяток лет, видимо, не составляло особого труда быстро ходить по холмам и скалам, и она наверняка знает самые короткие и легкие пути. Знать бы их ей самой, Шаннон.
Она снова направилась к машине. Пора возвращаться в «Терновник».
Шаннон застала Брианну сидящей в одиночестве на кухне за чашкой чая.
А, вернулись? Брианна поднялась, чтобы налить ей чай. Хорошо прокатились?
Да, спасибо. Шаннон повесила ключи от машины на крючок в стене. Купила, чего не хватало, чтобы начать рисовать. Думаю, завтра возьмусь. К вам кто-то приехал? Я видела машину перед домом.
Это туристы из Германии.
Ваша гостиница прямо как Организация Объединенных Наций! Произнося это, Шаннон уже заметила, что Брианна чем-то озабочена. Впрочем, может быть, просто плохо себя чувствует или вымоталась до предела. Что неудивительно. И все-таки Шаннон решилась спросить:Вас что-то беспокоит?
Брианна стиснула руки, потом опустила их вдоль тела. Жест, вообще свойственный ей, как успела уже заметить Шаннон.
Присядьте и выпейте чаю, сказала она. Я не хотела в первые же дни говорить с вами на эту тему. Но но, боюсь, придется Вам печенье? Кекс?
Шаннон опустилась на стул.
Не отвлекайтесь, Брианна. Я слушаю вас. Со вздохом Брианна заняла свое место у стола.
Я с рождения трусиха, призналась она. Но должна поговорить с вами о моей матери.
Невольно Шаннон внутренне приготовилась к обороне. Хотя чувствовала силы и для наступления. В ее голосе, когда она заговорила, можно было, наверное, уловить отзвуки и того и другого настроения.
Незачем ходить вокруг да около, решительно сказала она. Мы обе прекрасно знаем, что я приехала сюда не любоваться пейзажами. Хотя, по правде говоря, не представляю, в чем провинилась перед вашей матерью.
Вы злитесь, Шаннон, и я не осуждаю вас за это. Но боюсь, через некоторое время вы разозлитесь еще больше. Брианна замолчала, глядя в свою чашку. Злость и обида другихчувства, которые меня ранят больше всего, горестно заговорила она снова. Но сейчас от них никуда не деться. Моя мать вот-вот будет здесь, Шаннон, и я не могу не хочу лгать ей. Говорить, что вы просто случайная гостья.
Разве она ничего не знает?
В том-то и дело. Все эти годы она пребывает в неведении относительно вашей матери и о вас тоже. Шаннон улыбнулась холодно и недоверчиво.
Как это может быть? Вы сами верите? Насколько я знаю, большинство жен прекрасно осведомлены о шалостях своих благоверных. Даже в огромных городах. У них на это особый нюх. А тут, в небольшой деревне
Не говорите так. И слово «шалость» здесь неуместно. Я знаю совершенно определенно, что матери ничего не было известно. Иначе этим оружием она пользовалась бы много лет. Уж поверьте мне. Ей не хотелось раскрывать перед Шаннон интимные стороны жизни родителей, но она чувствовала, что должна это сделать, чтобы защитить отца. Поэтому сказала:Никогда, никогда я не видела у них маломальского проявления любви друг к другу. Хотя бы интереса, внимания. Только обязанности. А за этимполное отчуждение, пренебрежение, если не отвращение.
Шаннон не очень хотелось слушать эти откровения, они были ей неприятны, хотя, чего греха таить, любопытны.
Но почему они не разошлись? спросила она с удивлением.
Ох, это все очень сложно, ответила Брианна, наморщив лоб. Церковь. Дети. Условности нашей жизни. Вам, американке, трудно представить. Честно говоря, неприязнь моей матери к отцу можно понять. Он никогда не умел зарабатывать деньги, не умел сохранить их, если вдруг появлялись. А для нее деньги значили и значат очень много. А главное, наверно Она в молодости хорошо пела, ей светило будущее певицы, и вот тогда, на свою беду, так она считает, она его встретила. И в мыслях она не имела поселиться в глуши, в фермерском доме. Но, как бы это сказать между ними пробежала искра. Вспыхнуло пламя. Недолгое. В этом пламени родилась Мегги.
Понимаю, задумчиво сказала Шаннон. Оказывается, с некоторым изумлением подумала она, между мной и Мегги куда больше общего, чем я могла предположить. Во всяком случае, в вопросе, связанном с рождением. Насколько могу судить, проговорила она, ваш отец довольно легкомысленно относился к своим половым связям и к рождениюдетей.
Ее удивил гневный блеск в глазах Брианны и ее резкий тон.
Не смейте так судить о моем отце! О нашем отце! Даже у вас нет права говорить такое о немведь вы его ни минуты не знали. Он был человеком огромной доброты и широкого сердца. Больше двадцати лет он наступал себе на горло, забывая о себе самом, о своих надеждах. И все это ради детей. Как он любил Мегги! Мало кто из отцов мог так любить! А мать не любила за это их обоих. Если она и ложилась с ним в постель, то лишь для того, чтобы исполнить свой долг перед богомродить еще одного ребенка. Не в грехе, не до бракакак первого. Как же холодна была их постель!
Вы не можете знать о том, что было до вашего рождения.
Прекрасно знаю. Мать сама говорила об этом. Я стала епитимьей (Епитимьянаказание, налагаемое церковью (в православии и католицизме) за греховные мысли и поведение.) за совершенный ею грех. Ее покаянием. А грехом была Мегги. Но после того, как она меня зачала, общая постель с отцом стала ей не нужна. А ведь он был мужчиной в расцвете лет.
Шаннон в молчании покачала головой. Она понимала, как тяжело и унизительно для Брианны говорить об этом. Почти так же, как ей слушать. Хотя по виду не скажешь: на лице Брианны было скорее возмущение, нежели смущение.
Еще раз извините, сказала Шаннон. Но все равно никак не могу понять, зачем два взрослых человека мучились столько лет, вместо того чтобы просто расстаться?
Здесь Ирландия. И то, о чем я говорю, случилось больше двадцати лет назад. А рассказываю вам все это, чтобы вы поняли, какая печаль и боль царили в нашем доме все годы. Во многом отец сам виноват, не отрицаю. Но все же главную роль в этом отчуждении играла мать. А уж если бы она только заподозрила его в измене, то свела бы его в могилу. И себя, наверное, тоже. Она действует прямо, напролом и не умеет вовремя остановиться или хотя бы чуть-чуть изменить свои принципы.
Но теперь ей предстоит узнать. Может быть, не нужно этого?
Нужно, с необычной для нее твердостью сказала Брианна. Мы так решили в нашей семье. Ради себя, ради вас. Ради нее самой. Не надо лжи. Как видим, рано или поздно правда пробивается наружу. И чем позже, тем бывает больнее.
Да, теперь это мне хорошо известно.
Наша мать может оскорбить вас, Шаннон. Наверняка попытается сделать это.
У нее ничего не выйдет. Простите за откровенность, но ее чувства и то, как она их захочет выразить, мало что значат для меня.
Что ж, Брианна глубоко вздохнула, возможно, вы правы. Она помолчала, затем заговорила опять:Сейчас она в более спокойном состоянии, чем раньше. У нее собственный дом в Эннисе, с ней живет компаньонка, очень милая женщина по имени Лотти, медсестра на пенсии. Появление внука и внучки тоже, надеюсь, растопило немного ее сердце. Хотя она не любит показывать этого.
Но вы все же ожидаете скандала?
Не ожидаю, а знаю, что его не миновать. Если бы я могла оградить вас, Шаннон, поверьте, я
Не переживайте. Я могу за себя постоять.
Внезапно Брианна улыбнулась. Она подумала в этот момент, что Шаннонвылитая Мегги. Даже интонации похожи.
Тогда у меня к вам одна просьба, Шаннон. Что бы наша мать ни говорила и ни делала, пускай это не заставит вас уехать раньше времени. Мы ведь еще так мало были вместе.
Я собиралась пробыть у вас две или три недели. Не вижу причин, чтобы изменить свои намерения.
Мне приятно это слышать. А теперьБрианна умолкла, прислушиваясь к звуку открывающейся входной двери и раздавшимся вслед за этим голосам. О, вот они и приехали. Мать и Лотти Салливан.
Хотите сначала сами с ней поговорить? просто спросила Шаннон.
Да, пожалуй Если вы не против. Шаннон поднялась со стула.
Значит, в первом акте я участвовать не буду, сказала она с легкой иронией и спокойствием, которые ей нелегко дались. Выйду в сад через эту дверь.
Она говорила себе, что это глупо: чувствовать себя, как будто бросает тонущий корабль. В конце концов, эта женщинародная мать Брианны, и пускай та разбирается с ней, а ее делосторона. Приехалаи уехала.
Она уже не первый раз повторяла себе эту спасительную фразу.
Да, сейчас там разыграется сценаможно себе представить! Буйный нрав, оскорбленные чувстваи все это по-ирландски. Ей, конечно, совсем ни к чему участвовать в подобном спектакле. Благодарение богу, что она выросла в Штатах, в семье, где всего два человека, и оба спокойные, разумные, без нервных срывов и взрывов, без криков и размахивания руками.
Она обогнула дом, вышла в поле и увидела Мерфи, направлявшегося к их гостинице.
«У него удивительная походка, подумалось ей. Не прямая и чванливая, не враскачку и с ленцой, а нечто среднее между тем и этимполная мужского достоинства, легкая и в то же время твердая».
Оживший рисуноктипичный мужчина-ирландец на своем поле. Длинные мускулистые руки, закатанные рукава рубахи, джинсы, побывавшие не один раз в стирке, башмаки, прошедшие немало миль. Шапка надвинута на глаза, но не затеняет какую-то пугающую голубизну глаз. Лицо мифического красавца из старинных легенд, созданное для того, чтобы быть запечатленным на бумаге или холсте.
Мужчина с большой буквы, не могла не признать она. Стопроцентную фору даст любому изысканному пижону с Мэдисон-авеню в тысячедолларовом костюме и с букетом серебристых роз в наманикюренных ручках!
Как приятно видеть женщину, которая тебе улыбается!
Я подумала, что вы здорово похожи на документальный кадр из фильма «Ирландский фермер обходит свое поле».
Моя земля окончилась там, за оградой, ответил он и несколько смущенно протянул ей букет полевых цветов. Но они с моего поля.
Спасибо. Как сделала бы любая женщина, она окунула в них лицо. Это ваш дом виден из моего окна? Большой, каменный и весь в трубах?
Да.
Не слишком он велик для одного человека? А другие постройкиэто что?
Амбары, сараи. Если придете в гости, я вам все покажу.
Возможно, приду.
Она услышалаили ей показалось? голоса из дома Брианны и подумала: началось!
Мерфи перехватил ее взгляд и пробормотал:
Приехала Мейв? Миссис Конкеннан?
Да, она там. И вы тоже пришли. Скажете, это случайно?
Нет, не скажу. Мегги звонила мне и говорила, что назревает крупный разговор.
Лучше бы она сама пришла, а не оставляла
Брианну одну.
Она уже там. Это ее голос вы услышали. Непринужденным жестом он взял Шаннон за руку и повел подальше от дома, продолжая говорить:Мегги и мать кидаются друг на друга, как два терьера. Мегги сделала все возможное, чтобы сестра могла спокойно жить, находясь подальше от матери. Купила для Мейв дом в городе, автомобиль.
Почему эта женщина воюет с дочерьми? изумилась Шаннон. Что они сделали ей и в чем провинились?
Мерфи ответил не сразу. И то, что он сказал, не было ответом.
Вас любили родители, Шаннон?
Да, конечно.
И вы никогда не сомневались в их любви? Не взвешивали, много ее или мало?
Нет, нетерпеливо ответила она. Мы просто любили друг друга.
Вот, у меня было точно так же. Мы не думали, что нам как-то особенно повезло, потому что не считали, что может быть иначе. А у Мегги и Бри было по-другому. С самого детства. Для Тома, их отца, они были главным в жизни. Но не для матери. Мерфи не выпускал руку Шаннон из своей, легко перебирая ее пальцы. И чем больше он любил их, тем дальше отходила от них мать. Словно нарочно хотела наказать всех. И себя тоже.
Страшная женщина!
Под это бурное восклицание Шаннон наконец отобрала у него свою руку.
Нет, несчастная женщина, поправил ее Мерфи. У вас тоже произошли несчастья, одно за другим, но вы достаточно сильная и разумная, и вы отодвинули их в свои воспоминания, так я это понимаю, а не живете ими все время. Ежедневно и ежечасно. А Мейв наполнена ими, как воздушный шар воздухом.
Опять ее удивила ясность и образность его мыслей.
Не знаю, правы ли вы в отношении меня.
Зато я знаю. Он снова взял ее за руку. Пойдемте к дому. Там все стихло. Они уже, видно, наговорились.
Но это совсем не мое дело, Мерфи. Думаю, всем будет лучше, если меня ни во что не вмешивать.
Он посмотрел ей в глаза. Прямо, серьезно и решительно.
Будьте со своими сестрами, Шаннон, сказал он. Не делайте того, о чем станете потом жалеть.
Проклятие! Его взгляд раздражал, но и прибавлял силы. Ладно, черт возьми. Я иду туда. Но вы мне не нужны, мистер защитник!
Я все равно с вами.
Он еще крепче сжал ее руку и повел к дому.
Глупо бояться, говорила себе Шаннон, пока они шли по саду. Что ей может сказать или сделать эта женщина? Какое бросить обвинение? Но мышцы были напряжены и чувства тоже, когда она входила в дом через кухонную дверь, сопровождаемая Мерфи.
Первым ее впечатлением было, что женщина, сидевшая у стола, никак не была похожа на чью-либо жертву. Глаза у нее вызывающе блестели, на лице были написаны твердость и непреклонность судьи, только что огласившего строгий, но справедливый приговор. Пальцы рук, без всяких украшений, сцеплены и лежат на скатерти, как если бы женщина молилась. Но она не молилась, а судила.
Рядом с ней была еще одна незнакомая Шаннон женщина, более полная, чем первая, с более мягким, не таким колким взглядом. А напротив них сплоченной, монолитной стеной стояли две сестры Конкеннан со своими мужьями.
Вся эта сцена при другой ситуации могла бы выглядеть довольно забавной.
Мейв Конкеннан метнула яростный взгляд на Шаннон и крикнула, скривив рот:
Вы привели ее сюда, в этот дом, когда я здесь? До странности спокойным голосом Брианна сказала: