Послушаюсь твоего совета, сестрица,с языка срывается очередная гадость, а челюсти натурально крошат эмаль.Интересно, за что я тебе так опротивел? Ты ведь меня даже не знаешь,взгляд через плечо, и мне приходится набрать побольше воздуха, чтобы договорить:Мы больше десяти лет не виделись, как ты можешь понять любишь или ненавидишь?
Какая разница?она плачет и смотрит в глаза, пробивая в моей броне брешь.Еще десять не увидимся, ничего не поменяется. Папысглатывает,все равно уже нет.
Очень жаль,с воздухом выталкиваю бесполезные слова и ухожу в коридор.
Хватит. Надоело терзаться. Мне здесь не рады. Это давно не мой дом и оставаться здесь смысла нет. Видимо, отец до конца не осознал свою вину и переложил ее на мои плечи. Я не стану оправдываться. Вот еще, нашли крайнего.
Входная дверь открывается с тяжестью, заношу ногу через порог, но кто-то влетает в меня со спины и тянет назад.
Не уходи Давид, пожалуйсташепчет сестренка, встревая лбом между лопаток. Обнимает за пояс, прижимается и дрожит.
И, обернувшись по оси и приподняв руки, я вижу перед собой не взрослую привлекательную девушку, за которой наверняка бегают толпы мужчин, а малышку-стесняшку с двумя хвостиками и вздернутым носиком. Помню, когда уходил из дома, она также держала меня за спину и просила остаться.
Но я все равно ушел.
Маруська, ну чего ты?обнимаю ее и, притянув к себе, поглаживаю по спине.
Я хотела с т-т-тобой общаться,говорит на выдохе, заикаясь, сминая мое пальто, размазывая пальцами капли слез по серому кашемиру.Папа не разрешал. Ругал меня за малейшее воспоминание о тебе.
Предсказуемо.
А потом я уже не спрашивала, думала ты сам не захочешь, ведь я так и не знаю, почему уехал.
Стерев ее горячие слезы пальцами, заглядываю сестре в глаза. Для этого приходится согнуться.
Не реви, я плавать не умею, еще утопишь. Если хочешь, останусь, но, боюсь, разочарую тебя, а говорить о прошлом не люблю. Пусть папа забирает свои обиды в могилу, я их оттуда доставать не буду.
Маргарита слабо улыбается, вскидывает подбородок, чтобы рассмотреть меня получше. Долго и пронзительно смотрит, хлопает слипшимися ресницами и на выдохе говорит:
Как же вы похожии вдруг улыбается шире, яснее, но все равно сквозь слезы.Маруська так только ты меня называл.
Ага, а ты меня Дависька И перед друзьями позорила, малявка.
Как сейчас помню: один тощий, второйколобок. Слон и моська.
Сейчас эти слон и моська спокойно поконкурируют с твоими женихами.
Ай Думаешь, папа позволил мне личную жизнь? Ага-ага, дважды.
Как неожиданно,хмыкаю.
Марго тянет меня за руку, назад, в кухню. Забрав пальто, усаживает за стол и на несколько минут убегает в коридор. Вернувшись, стыдливо прячет тонкие руки в карманы узких джинс, а потом кивает в сторону бабушкиной спальни.
Злится на тебя, как и я сама не знает, за что.
Бывает,веду плечом.Я любви к себе и не жду, не за этим приехал. Думал, что помощь нужна, материальная, например.
Нужна, но я не возьму,сестра отходит к другой стороне кухни, зажигает чайник и, опираясь ягодицами на стол, спокойно рассказывает:Папа последние годы болел, не могли понять, что с ним. Бизнес запустил, влез в долги. Меня заставил на экономическом учиться, чтобы я смогла дело подхватить, но подхватывать уже нечего
Как на него это похоже. Я об учебе.
Знаешь, я была не против,Марго приподнимает руки, чтобы убрать волосы назад, связывает их в тугой узел на затылке.
Вырастил вместо сына, который отказался встать на вынужденный трон,улыбка получается язвительной, в моем стиле,покорную дочь. В духе папы, ничего не скажешь.
Давай не будем?сестра хмурится.Он был сложным, но меня любил и оберегал.
Я, наверное, слишком резко зыркаю на Маргариту. Она вдруг скукоживается и отворачивается ко мне спиной.
И тебя любил,говорит сдавленно, но тут же замолкает.
Это лишнее. Мне на его чувства с высокой горки плевать. Серьезно. Чай заваришь? Или лучше кофе. А то я сутки почти не спал.
Конечно,и пока Маруська возится с чашками, я разглядываю знакомую-чужую кухню. За время моего отсутствия многое изменилось: обои, цветы на окне, посуда и мебель, скатерть и салфетки, но запах остался такой же ванильный, с легкой ноткой корицы, которую так любила добавлять в пряники мама.
Глава 6
Ласточка. Наши дни
Я поняла, что после множества ударов судьбы, ран от обид и падений не могу нормально существовать. Я будто упала в колбу и барахтаюсь там, боясь каждый раз сделать гребок вверх и упереться в пробку макушкой. И говорить искреннеразучилась. И верить без предрассудковустала. И надеяться тоже надоело.
Хочется все отпустить. Но ремни прошлого так стянули горло, что уже никуда: ни влево, ни вправо, ни назад, ни вперед. Ступор. Как вкопанная.
И сердце, как каменьне впускает в себя новые чувства, а старые не вызывают колебаний и не греют грудь. Наверное, это правильно: душа блокируется от внешних ударов, закрывается на всевозможные засовы, только бы никогда. Больше. Не болело
Дописав еще несколько строк, застываю над клавиатурой. Капли беспричинно катятся по щекам. Бесполезные.
Прошлое нельзя ворошитьоно как осиное гнездо. Стоит тронуть, и все. Не спасешься.
Он не вспомнил? Или вспомнил, но не признался? Да и какой в этом смысл, ведь я давно вычеркнула его из своей души, и менять ничего не собираюсь. Пусть он катится подальше. Предатель!
До сих пор перед глазами та сцена, которую не стереть никак из памяти. Она горьким дымом забивает душу, терзает и ворочает остывшие угли моей любви.
А я любила безумно. Спешила тогда, хотела признаться, надеялась, что он чувствует тоже самое, но подонок лишь попользовался, а после метнулся на другую, более опытную.
Моя авторская страница заполнена завершенными книгами, пестрит цашными названиями и хорошими рейтингами. Но есть на этом прекрасном полотне неплохого успеха черное пятнонедописанный роман. Сколько я не пыталась, придумать или вообразить, но эта история жила своей жизнью, а если точнее, моей. Я писала ее о себе. О нас.
Клацнув по названию, открываю читалку Вспоминать, бегло скользя взглядом по строчкам, до ужаса больно, но я помню все, до каждой точки и запятой. Помню на чем остановилась, а теперь знаю, чем могу продолжить, но
Тянусь к кнопке «удалить» и надолго повисаю. Сердце в груди входит в кураж, задыхаюсь от волнения и трепета.
Почему не выходит вычеркнуть эту мразь из своих мыслей?
Поднимаю голову и бросаю взгляд на улицутам сынулька бегает за дочкой, изображая летучую мышь, а малышка смеется и верещит задорно, мне не слышно, но я знаю, что это так. Они хоть и дерутся бесконечно, ругаются, как кот с собакой, но брат за Юляшку горой.
Убираю руку от кнопки, не в силах нажать. Это не надеждыэто какое-то жуткое желание поставить в этой истории точку. Но не так, сбежав, как трусиха, будто «делейт» избавит меня от страданий. Хочу отмщениязавершу финал по-своему. Дам героине, не мне, а той, из книги, хороший финал и забуду об этом навсегда.
Давид никогда не узнает, кто я. И никогда не узнает о сыне.
Но открыв файл книги, долго медитирую на курсор, а потом за час выписываю бессознательный поток мыслей. Убираю руки от клавиатуры, когда понимаю, что текст снова остановился. На словах: «Я помню наши поцелуи, нашу первую ночь. Нашу каждую ночь. Я помню все А он нет».
Захлопнув крышку ноута, встаю и отхожу к стене. Долго прижимаюсь лопатками к холодным обоям, дышу в потолок и смаргиваю слезы. Нет. Из-за него я уже наплакалась.
Пошел нахрен!шепчу яростно и, прикрывая ладонями лицо, взрываюсь:Тварь! Ненавижу
С продаж книг за несколько дней получается скопить небольшую сумму. Я примерно посчитала, сколько Давид заплатил за продукты, но накопленного не хватало и на десять процентов долга. Деньги, что он всунул мне в карман в подъезде, я бросила на счет и перевела по реквизитам частной клиники им. Аверина.
Мне не нужны его подачки.
С утра детям было значительно лучше, и я отпустила их немного погулять во дворе, но так, чтобы из окон могла их видеть. Они у меня послушные, пояснять не нужно, почему волнуюсь. Да, много лет меня никто не трогает, будто забыли, но я знаю, что все это видимость. Стоит расслабитьсяи придется опять бежать.
А так не хочется, все-таки у детей должно быть хоть какое-то, но детство, а у меня тихое уютное гнездышко, где могу чувствовать себя в безопасности.
Немного успокоившись, все-таки возвращаюсь к ноуту и долго смотрю на стол не в силах вернуться к работе. Этот подонок занимает все мысли, крошит последние силы, что у меня еще остались за многолетнюю борьбу за жизнь. Я не помню, когда отдыхала, нормально спала или ела. Все время пишу-пишу-пишу, чтобы выкарабкаться из тьмы и беспросветной бедности.
Но это мой выбор, никто не принуждал меня так жить, я сама решила, и теперь не в силах признать поражение. Да и отец не примет беглую дочь, ведь пошла против его мнения.
И мужа я никогда не любила. Доверяла, но не более, а теперь и этого нет. Разве мог нормальный мужчина оставить семью с кучей долгов? Он бросал мне раз в месяц кость на содержание детей и ни разу не заикнулся, когда вернется. О том, что малыши нуждаются в отцовской поддержкевообще молчу. Они уже давно не спрашивают, где папа.
Если откровенно, я даже радовалась, что его нет рядом, потому что давно испытываю к этому человеку презрение и неприязнь. Да он и не муж мне, такбывший сожитель. Сам решил не оформлять наши отношения, я и не настаивала.
Привычно бросаю взгляд в окно и не сразу понимаю, что не вижу детей. Может, в дом побежали? Но глаза цепляются за шикарное темное авто на стоянке около нашего подъезда. Рядом стоит знакомая высокая фигура в сером пальто. И вокруг него вьются мои дети.
Твою ж дивизию Опять Аверин! Да что ему от нас нужно?
* * *
Ласточка. Ранее
Никогда! Слышишь, никогда не поворачивайся ко мне спиной. Я не договорил!
Замираю у двери, но не оборачиваюсь. Папа сегодня перегнул все возможные палки и перешел нещадно все границы. Не стану это терпеть. И соглашаться с его дуростьютоже.
Молчу. Мне больше нечего сказать. Так наговорилась, что голос почти пропал. И теперь я беспомощно жму горло ладонью, чтобы не лишиться еще и чувств. Папа, оказывается, выдать меня замуж собрался. Здесь и сейчас. Немедленно. Мол, пора. Мол, ему этот брак выгоден для бизнеса. А меня кто спросил?
Прекрасная партия, хотя жених и старше меня на пару десятков лет и у него уже есть взрослые дети, зато папин друг и партнер. Представить невозможно такое, я этому старперу понравилась с первого взгляда!
Уму непостижимо.
Была бы мама рядом, она бы сказала папе пару ласковых за это предложение, за одну мысль об этом, а так
Мне самой придется отбиваться от отцовских идей.
Куда собралась?летит грозное в спину.
Я устала от его приказного тона, от постоянного угнетения моей воли. Туда не ходи, это не учи, это не носи
Хватит!поворачиваюсь и впиваюсь в лицо отца яростным взглядом.Я не маленькая, чтобы ты приказывал,последние слова затихают, сорвавшись в шепот. Папа смотрит на меня так, будто собирается убить.
Пошла воншевелятся его тонкие губы.Или выходишь замуж, или ты мне больше не дочь.
Кажется, пол накренился и пытается втащить меня в подвал. Качнувшись, отступаю от единственного родного человека в этом мире.
Папа
Я все сказал. Ты знаешь, как для меня важно сейчас удержаться на плаву, знаешь, как я тяжело шел к этому.
Но при ч-ч-чем т-тут я?приходится сцепить руки перед собой, потому что пальцы ходят ходуном.
Ты очень понравилась моему бизнес-партнеру. Это выгодный союз. Я должен отчитываться перед тобой?
Да! Должен, если пытаешься меня продать, как вещь. Этот брак для тебя выгодный. А мне, как жить? Спать со стариком ради твоего успеха?
Он фыркает и, нервно открыв бар, достает бутылку коньяка, но не наливает, а отставляет ее в сторону.
А почему бы и нет? Я ради тебя и матери делал все, даже слишком. Не вижу ничего осуждающего, сейчас многие бабы так живут, хватаются за кошелек потолще и
Я не одна из твоих шлюх!
Он лишь усмехается на мой вскрик, мол, что за представление.
Поэтому мама умерла, да?не получается угомонить сердце, оно словно не моестало крупнее и бьется до оглушительной боли в ребра.Потому что ты так старался? Да? Так пыхтел на молодых кобылицах, что не успевал штаны натягивать
Замолчи!повернувшись, отец бросает в меня гневный взгляд, сжимает в руке стакан и трясет им.Ничего ты не знаешь.
Что не знаю? Что у тебя денег не хватило на лечение мамы, зато находились средства водить сучек по ресторанам? Что ты, вместо помощи и поддержки, гулял и заливал глотку напитками покрепче?
Я пытался заработать!его крик оглушает, а звон стекла заставляет вздрогнуть и отступить к выходу.Неблагодарная дрянь. Бери паспорт, повторять не стану. Ты выйдешь замуж.
Нет. Зато я повторю. Я не подчинюсь. Никогда.
Тогда,папа ступает ближе, хруст осколков под его тяжелыми каблуками до ужаса пугает,не держу.
Я же твоя дочь,пячусь.Неужели ты выгонишь меня из-за этого?
Не только выгоню, но и оставлю ни с чем. Выходишь за порог, и считай, что отца и дома у тебя больше нет. И денег на твои развлечения тоже.
Киваю, до конца не осознавая, что он и правда так сказал. Да это просто понты, игра такая жестокая. Папа пытается мне угрожать и припугнуть, чтобы я согласилась.
Хорошо. Я соберу вещи и уйду.
Э-э нет. Ты уйдешь голая и босая, потому что твоего здесь ничего нет,он бьет себя кулаком в грудь.Это мой дом! Я его выстроил, кровью харкал, чтобы заработать на каждый кирпич.
Возьму хотя бы телефон и документы,поворачиваюсь к лестнице, чтобы подняться в комнату, но меня тормозит приказ, направленный в сторону, на охранника.
Егор, возьми эту залетную девицу и вышвырни отсюда. И не впускай. Никогда.
Но,молодой высокий мужчина, что стоит в тени коридора, на миг теряется.
Ты что, Меркулов, глухой? Вышвырни эту шваль из моего дома.
Папа, пожалуйста дай мне взять документы. Я ведь не смогу на работу устроиться
Отец ступает ближе и, наклонив голову, смотрит в глаза. Я его не узнаю. Чужой, жестокий человек. Он бывал несдержан и груб, но чтобы вот так
Я дал тебе выбор,на миг его выражение смягчается, но ноздри все так же угрожающе раздуты.Еще не поздно передумать.
Это выбор без выбора,качнув головой, отступаю. Мне страшно, что он меня ударит, разобьет лицо и нос. Как в тот раз, когда я не хотела ехать с ним в столицу, на встречу с его партнерами.Я говорюнет.
Папа жестко кривится, словно это слово перечеркнуло наши прожитые вместе годы и его любовь ко мне, если она была И, повернувшись ко мне в профиль, он широким жестом показывает на дверь.
Вон пошла.
Глава 7
Давид. Наши дни
Что ты хочешь этим сказать?
На мягком стуле словно гвозди насыпаны, неудобно и твердо. После заданного вопроса встаю и отхожу к распахнутому окну. Соколовжаркий парень, ему осень нипочем, в кабинете натуральный дубарь, но моему урагану в штанахэто даже на пользу.
А то и хочу,Данька отклоняется на спинку стула и закидывает ноги на стол.Не существует такой. Арина Ласточкина, видимо, живет по подделанным документам.
Вот-те раз
Угу,друг тянется к телефону и показывает мне «минуточку».Яна, пробей еще двоих.Данька прикрывает ладонью трубку и спрашивает у меня:Малышню, как звать?
Миша и Юля, но если имя не настоящее у мамы, то
Соколов хитро улыбается.
Детей-то она все равно как-то регистрировала. Они же в школу ходят?
Должны. Я не знаю.
Поднимаюсь. Стул досталнамял бедра, теперь все внизу горит и тянет. Лучше постою.
Пока Данька передает информацию помощнице, я смотрю на город. Райончик здесь гиблыйсерый и зашмыганный, чем-то напоминает двор, где Ласточкина живет.
Что-то с этой женщиной не так. И мне до того интересно все узнать, что я лишаюсь сна на несколько дней, но в одиночку, в сети, ничего о ней не могу найти. Она будто призрак пришедший из сумеречной реальности. И такой желанный призрак, что я даже сейчас, вскользь думая о Ласточке, не могу сдержать либидо. Встряхнувшись, оборачиваюсь к Даньке через плечо.
У тебя есть выпить чего-нить?
Ты же не пьешь.
Скоро начну, жопой чувствую.
Баба довела? Та самая, Ласточка?
Отмахиваюсь. Мол, все-то ты понимаешь, а Данька понимает как никто лучше.