Мы должны поговорить, твердит он, и мне не нравится ярость в его глазах.
Не надо нам говорить! у Лилит голос немного охрип от переполняющих эмоций. Мы же не специально! Мы не хотели ничего плохого! Просто забудь, что ты слышал!
Не забуду.
Отпусти! умоляюще просит Лилит.
Поговорим, и отпущу, обещает Лестерс и велит мне идти вон.
А я стою и не знаю, как освободить подругу. Если бы передо мной был обычный парень, я бы просто ударила его кое-какие болевые точки в мужском теле я отлично знаю, спасибо секции по самозащите, на которую меня записал дедушка. Но тогда его адвокаты предъявят мне иск в несколько миллионов долларов, и чтобы его оплатить, мне понадобится продать в рабство половину родного городка.
Нужно что-то другое. Что-то
И тогда я решаюсь. Представляю себя обезьянкой, которой нужно взлететь на пальму за вкусным бананом, и с разбегу вскакиваю на Лестерса, обхватив его руками и ногами и плотно прижимаясь своим телом к его. Он тотчас отпускает подругу. Актер явно не ожидал такого. И Лилит тоже. Никто такого не ожидал. Даже я до последней секунды.
Я не отпускаю Лестерса, слово он любовь всей моей жизни, самый важный человек, последняя надежда на лучшее.
Отпусти!
Я не сделаю этого. Обезьянка сидит на пальме. Если я сейчас начну думать про банан это будет пошло, слишком пошло.
Если на меня заявят в полицию, я скажу, что просто хотела обнять кумира.
Я тебя обожаю! кричу я ему на ухо, чтобы у будущих адвокатов не осталось сомнений насчет моей преданной фанатской любви.
Ты охренела?! кричит обалдевший Лестерс оказывается, звезды делают это не по-особенному, а как все нормальные люди. Я сказал, отпусти меня! Эй! Отвали!
Он пытается спихнуть меня, но это бесполезно. Это мой коронный прием со средней школы. Я цепкая обезьянка. А он теплое дерево. Живое и очень сердитое.
К его чести, Лестерс не бьет меня наверное, где-то глубоко внутри своей души он джентльмен. Или, как и я, боится исков, а еще огласки. Вдруг станет известно, что надежда нации на получение Оскара Дастин Лестерс избил хрупкую студентку Хартли за то, что она помешала его отдыху на крыше. Ха! Журналисты порвут его репутацию на сувениры, а то, что осталось, припечатают клеймом монстра.
Беги! кричу я Лилит из-за плеча актера. Она отчаянно мотает головой.
Только с тобой! драматично изрекает подруга. Ее глаза бегают по крыше, и меня озаряет догадка, что отчаявшаяся Лилит ищет какой-нибудь предмет, которым можно огреть Лестерса. Только не это! Да нас сразу исключат из Хартли, если она ему сейчас по башке заедет какой-нибудь железякой. Но вместо железяки Лилит хватает хлопушку.
Не бей его! ору я перед моими глазами вновь тотчас появляются иски звездных адвокатов. Мы будем расплачиваться еще несколько жизней. Колесо сансары бесконечных кредитов.
Что-о-о?!
Актер, не понимая, что я имею в виду, резко оглядывается назад, видит Лилит с отчаянным лицом и занесенной в руке хлопушкой и непроизвольно делает шаг назад. И, конечно же, спотыкается, не забывая прошипеть что-то злобное.
Кто знал, что он такой неуклюжий?!
Мы теряем равновесие и к неожиданности обоих падаем на мою спину, вернее, должны были упасть. Но не зря говорят, в экстремальных ситуациях человек способен на многое. Не понимая, что делаю, я умудряюсь каким-то неведомым образом перевернуться в воздухе во время короткого мига полета и оказываюсь сверху знаменитого актера.
Я лежу на Лестерсе, как на надувном матрасе, только вместо воздуха в нем теплые кирпичи его тело твердое, и каждая мышца напряжена. Я, не понимая всей глупости происходящего, приподнимаюсь, опираюсь на одну руку вторая покоится на его вздымающейся груди, но не встаю, глядя в лицо Лестерса. И даже не замечаю, как из хвоста выбилась рыжая прядь, касающаяся кончиком его шеи, на которой чуть выступает вена.
Мы смотрим друг другу в глаза. Можно даже сказать, что преданно смотрим. Не отрывая взгляды.
Время застыло прошла лишь пара секунд, а для меня значительно больше.
Я понимаю, что у него отличная, слегка загорелая кожа пара едва заметных шрамов на лбу не в счет, идеально выбритое лицо, широкие скулы, упрямый подбородок, крепко сжатые губы, прямой нос, прямые черные брови гармоничное лицо, которое нельзя назвать кукольно красивым, однако оно выразительное. И сам выразительный и эмоциональный, хоть и кажется отстраненно-надменным. Особенно хорошо это понимаешь, когда между твоим и этим самым лицом всего лишь дюймов шесть, а твоя рука чувствует, как бьется чужое сердце. Мягкий приятный ментоловый аромат завораживает и настораживает одновременно. Но больше всего привлекают глаза широко открытые, странного, никогда прежде мною не встречаемого цвета морозного неба. Зрачки расширены видимо, от ужаса.
Все это я осознаю и замечаю за две или три секунды.
Лестерс неподвижно лежит и таращится на меня, как на боженьку. Почти благоговейно. А может, мне мерещится почему-то уголок его губы подозрительно дергается, и в сизо-голубых глазах ме-е-едленно просыпается вулкан. По-моему, актер просто тормоз. Надо бы встать, пока он не догадался сделать это первым и не скинул меня с себя.
Но все, на что его хватает, протянуть руку и убрать с шеи мою прядь. Видимо, ему щекотно.
Я тебя убью, рыжая, шепотом сообщает мне Лестерс.
Я хочу ответить что-нибудь колкое, но в этот момент вдруг слышу подозрительно знакомый щелчок, а потом еще один, еще и еще кто-то только что сфотографировал нас, лежащих в такой пикантной позе. И тут же до моих ушей доносится топот таинственный фотограф стремительно убегает. И я даже на расстоянии чувствую его ликование.
Получилось!
Дастина Лестерса застукали с таинственной незнакомкой, с которой он изменил своей девушке! Сенсация!
Я птицей взлетаю с актера, как с гнезда, все еще смутно понимая, что произошло и какие последствия могут быть, и он стремительно встает следом.
Твою мать! запускает пятерню в черные волосы Лестерс и выдает такую отборную ругань, что Лилит хлопает глазами от удивления, а я нервно ухмыляюсь. Самое приличное из его тирады это «дрянь», «конский», «помойка» и «проклятые папарацци».
Выругавшись, Лестерс резко срывается с места (я же говорю тормоз!) и несется следом за фотографом, и у меня такое чувство, что если он догонит его, то прикончит. А я ему помогу. Потому что до меня резко доходит если мое лицо появится завтра на первых полосах газет и засветится в Интернете, как лицо подружки Лестерса, у меня будут проблемы. Капитальные.
Нам нужно его поймать! кричу я обескураженной от всего происходящего Лилит, хватаю гитару и кидаюсь следом за Лестерсом. Гитара бьет меня по мягкому месту, но я этого не замечаю мчусь по лестнице вниз. Следом за мной раздается стук каблуков подруга бежит следом.
Мы вылетаем в шумный коридор сначала Лестерс, следом я, а шествие замыкает Лилит. Фотограф мчится впереди я вижу лишь его фигуру вдалеке: темно-синяя водолазка и черные джинсы. На голове кепка, на шее камера. Он усиленно работает руками и ногами, изредка оборачиваясь на погоню.
Весь коридор, забитый студентами, смотрит на нас, и мне кажется, что мы несем с собой тишину там, где пробегает наша четверка, все замолкают и изумленно провожают взглядами. Потом кто-то орет:
Это Лестерс! Это Дастин Лестерс!!!
И наша небольшая компания пополняется новыми любителями марафонов. Но, к счастью, подобных экземпляров на драматическом отделении Хартли немного, и следом за нами бегут всего лишь человек пять, пытаясь воплями остановить Лестерса. Тот же не отстает от фотографа. А фотограф, в свою очередь, не желают быть пойманным несется со всех ног.
Мы преодолеваем этаж, скачем вниз по лестнице, как ненормальные зайцы, и выбегаем на улицу, на которой народа еще больше, чем в здании, по крайней мере, на крыльце. Наша компания пополняется еще парой человек, но бежим мы так быстро, что никто не успевает вытащить телефон и заснять нас на камеру по крайней мере, я надеюсь на это.
В какой-то момент увлеченный погоней Лестерс оборачивается, видит позади себя всю эту толпу и корчится, словно от боли. «Вот дичь!» читается теперь на его лице, однако он и не думает останавливаться. Слишком дорога ему его репутация. А мне моя.
Погоня продолжается по аллейке, я чувствую, как начинаю задыхаться, и как гудят мышцы в ногах, но не отстаю от Лестерса и даже сокращаю дистанции между нами, тогда как Лилит на своих каблуках безнадежно отстает. Возможно, это потому что у нее просто нет такой мотивации, как у меня.
Пытаясь еще увеличить скорость, я думаю, что здорово, что мы не наткнулись на других журналистов, и тут, как назло, из-за угла выруливает толпа фанатов. Наши уши обжигают их восхищенные вопли. А проклятый папарацци зачем-то забегает в здание библиотеки. Мы несемся следом.
В холле библиотеки прохладно, светло и очень тихо, и мы, словно понимая, где находимся, бежим теперь в полной тишине. Я надеюсь, глупый журналюга заскочит в какой-нибудь читальный зал, и мы поймаем его, загнав в угол, но нет, он пересекает холл и забегает в пустой мужской туалет. Лестерс за ним, и я тоже. Только я успеваю закрыть дверь изнутри, чтобы вся остальная толпа не ломанулась сюда же. В дверь, естественно, начинают ломиться, но мне все равно.
Папарацци ловко выпрыгивает в открытое окно прямо на аккуратный газон. Лестерс следом за ним. Я, собрав последние остатки сил, тоже: сначала аккуратно спрыгиваю с подоконника, а затем тяну за собой гитару. Если бы актер не поймал фотографа в это время, я бы точно отстала от них, но он все-таки напрягся и, как большая дикая и немного сумасшедшая кошка, прыгнул на папарацци, повалив его на землю.
Камера! кричит тот. Отпустите меня, я ничего не сделал! Вы нарушаете закон!
Лестерсу плевать, что он там нарушает. Он сидит сверху, своим весом придавливая фотографа к земле и профессионально скрутив руки. И выглядит так, будто полицейский, который только что поймал мелкого продавца травки и вот-вот зачитает ему права. Я с некоторым трудом припоминаю, что «Беглец» фильм про полицию.
Карта памяти, отрывисто говорит мне Лестерс, и я с полуслова его понимаю. Тотчас поднимаю валяющуюся на земле увесистую крутую камеру, которая не повредилась, и начинаю искать карту памяти. Я делаю это медленно, потому как раньше не держала в руках такие камеры, и актер нервничает.
Быстрее, подгоняет он меня.
Я стараюсь, огрызаюсь я.
Отпустите! кричит папарацци, молодой мужчина лет тридцати со светлыми спутанными волосами. Вы не имеете права! Я вас засужу!
Заткнись, отвечает ему Лестерс. Свои права будешь качать в другом месте и в другое время, усек?
И почему-то он опять напоминает мне полицейского интонациями, жестами, повадками, что для меня крайне странно. Я продолжаю копаться в камере.
Ты долго? спрашивает Лестерс. Мне надоело его держать.
Нет карты памяти, наконец догадавшись включить камеру, говорю я, хмурясь.
Так ты ее спрятал, мой маленький друг? ласково спрашивает Лестерс. А вы умнеете с каждым годом. Слушай, приятель, мне неохота тебя обыскивать. Так что давай меняться ты нам карту памяти, мы тебе камеру.
Она и так моя! хмыкает злосчастный папарацци. Он все еще пытается вырваться, но ему не дают.
А теперь ее, пожимает плечами Лестерс. И она в любой момент может ее разбить. Потому что она очень зла, верно?
Верно, бросаю я, хотя не уверена, что хочу бить эту дорогую штуку. Нет, это, конечно, по деньгам она не сравнится со звездными исками, однако если на меня повесят выплату этой штуки, будет кошмарно. Но говорю другое:
Я сейчас на фиг размозжу ее об асфальт.
Это не моя камера, она принадлежит редакции! орет папарацци, потому что его тоже пугает перспектива выплачивать за нее деньги.
Давай карту памяти, и камера не пострадает, тут же говорит Лестерс. Или мне тебя обыскивать, сукин ты сын?
Я щелкаю ногтем по закрытому объективу.
В заднем кармане, нехотя отвечает парень, поняв, что ему некуда деваться.
Доставай, тотчас говорит мне актер, и я, закатив глаза, сую руку в чужой задний карман, что меня ужасно смущает но уже постфактум. В этот же момент мне просто хочется уничтожить фотографии.
Я нахожу карту памяти и торопливо вставляю ее в камеру, чтобы проверить, та она или нет. Естественно, нас обманули она пуста, и я, понимая это, замахиваюсь камерой.
Прости, чувак, говорю я ему. Но ты сам этого хотел.
Черт! шипит он. Хорошо. Карта в чехле телефона.
Теперь мне приходится шарить в его кармане, чтобы найти телефон, одетый в чехол-книжку, в котором действительно есть карманчик, и в нем внезапно! лежит еще одна карта памяти. На этот раз нужная.
На снимках, которые успел сделать этот верткий парень, я и Лестерс кажемся влюбленной парой: я лежу на нем и смотрю в его глаза, а он не отрывает от меня зачарованного взгляда. Весьма выразительные фото, а главное, и меня, и его видно более чем хорошо. Я вытаскиваю карту памяти и сую ее в карман джинсов.
Готово, говорю я.
Лестерс встает и поднимает фотографа. Полицейский дух испаряется из него, и он вновь становится угрюмо-надменным.
Придурок! Да для тебя же это лишний пиар! злобно усмехается папарацци. Мы тебе имя делаем!
Имя? переспрашивает Лестерс. Имя я себе сделал сам, а вы мне имя только черните. Как шакалы собираете остатки с нашего стола.
А ты кто? Благородный лев? Нет, приятель, ты ничем не лучше нас с отвращением говорит парень и выхватывает у меня камеру без карты памяти. Уже с безопасного расстояния он кричит:
Сыграл пару ролей и возомнил себя лучшим актером страны? Твоя популярность идет на спад, и скоро ты станешь никем!
У Дастина едва ли не пар из ушей начинает валить из-за этих слов. И он вдруг начинает смеяться. Я никогда не слышала такого злого черного смеха. Мне еще больше начинает казаться, что актер с приветом. Папарацци, кажется, тоже, потому что он замолкает и смотрит на Лестерса с большим недоумением. А потом вдруг довольно улыбается. Я ловлю его взгляд и понимаю, что из-за угла библиотеки к нам бегут другие журналисты. О нет. Нет-нет-нет.
Бежим! кричу я Лестерсу прямо в ухо, хватаю за руку и тяну за собой, потому что хорошо знаю территорию кампуса. Он, понимая, что сейчас нам будет несладко, мчится так быстро, что я за ним с трудом поспеваю.
И мы вновь несемся вперед только теперь не за кем-то, а от кого-то. Хорошо, что преследователи далеко. Но погоня продолжается недолго, потому что на перекрестке он вдруг выдергивает руку и бежит влево, к корпусу со студиями, оставляя меня одну. Журналисты теряются, большая часть бежит за ним, меньшая за мной. В голове у меня ветром проносится мысль, что он придурок, потом я заскакиваю в корпус, в котором сдавала сегодня экзамен, и успешно теряюсь среди студентов, а куда делся Лестерс, понятия не имею.
Я забегаю в женский туалет, тяжело дыша и чувствуя, как подкашиваются ноги, умываюсь и, сидя на подоконнике, звоню Лилит. Она в шоке, ничего не понимает, задает тысячу вопросов и обещает сейчас же найти меня. Пока я жду подругу в коридоре, понимая, что время до экзамена существенно сократилось, в голове у меня то и дело появляется образ Лестерса. С одной стороны, он надменный козел, который теперь раздражает не только Лилит, но и меня. А с другой, наверное, ему тяжело живется под столь пристальным постоянным вниманием, в плену объективов, направленных со всех сторон. Звездам тоже нужна свобода даже если эта звезда тусклая. И я почему-то начинаю понимать Октавия, одного из музыкантов «Красных Лордов», который никому и никогда не показывает свое лицо. Столь пристальное внимание лишь со стороны кажется чем-то невероятным, однако на деле эта обратная сторона славы слишком утомительна.
Лилит находит меня через десять минут она запыхавшаяся и раскрасневшаяся. С огромными глазами, в которых плещется любопытство, она начинает допрос, и приходится все рассказать ей в самых мелких деталях. Она не верит в происходящее, и ей, одновременно, как и мне, смешно.
Будет, что вспомнить, подытоживает она, и я понимаю, что эту историю скоро в различных интерпретациях услышит половина школы. Но тут же улыбка исчезает с ее лица, и между бровей появляется хмурая черточка. Слушай, Санни, а он сильно на нас разозлился, да? Вот же придурок подслушал чужой разговор и обиделся.
Надеюсь, что не сильно, отвечаю я. В конце концов, я же ему помогла. Можно сказать, спасла репутацию.