Совершенно ничего не понимала.
Но как же так доктор? Она же еще вчера улыбалась, ходила на работу. У нее мужчина даже появился!
Доктор коротко вздохнул.
Скоротечность многоклеточной раковой опухоли. Наверняка ваша мать замечала недомогание, усталость, ее приступами мучил кашель. Вероятно, это не первый обморок.
Из ординаторской я тогда вышла совершенно раздавленная и морально, и физически. Казалось, будто из меня кто-то вытащил невидимый стержень, что делает нас сильными и устойчивыми к любым испытаниям.
Я просто отказывалась верить словам доктора, что маме отведено на этом свете всего пару месяцев. Мой практически детский мозг не воспринимал эту информацию, как реальность.
Вот я сейчас вернусь в палату. Мама улыбнется и скажет, что злой дядя доктор просто ошибся. У нее просто стресс. А потом мы соберемся и поедем домой, чтобы дальше кушать по вечерам сладости.
Но мама не улыбнулась и не встала с кровати.
Она грустно посмотрела на меня своими теплыми глазами и прошептала:
Мне так больно, Лизонька.
И в тот момент я поняла, что не знаю, как сказать ей о страшном диагнозе.
Голова болит?
Нет, она качает головой и прикасается к груди, ведет рукой по горлу, Дышать больно.
Из больницы маму выписали через две недели. После курса химиотерапии, которую перенесла на удивление неплохо, она хоть и не посвежела, но приободрилась и даже стала вставать с постели.
Я все это время металась между работой, домом и больницей, совсем забросив университет, но не забыв про Алексея Богданова, которого я с того самого вечера, когда он приехал за невестой больше, не видела.
Наши с мамой кавалеры решили синхронно испариться из действительности.
Дядя Витя в больницу к маме так и не пришел и появился дома всего один разрешил забрать свои тапки, треники, предварительно порывшись в холодильнике на предмет съестного. Я, в тот самый первый день только-только вернулась из больницы, и мне было глубоко фиолетово, где там лазит мужчина. Все мысли были только о страшном диагнозе мамы. Поэтому я собственно и не заметила, что вместе с трениками дядя Витя прихватил деньги из маминой шкатулки и мой телефон.
Когда я обнаружила пропажу, было уже утро следующего дня. Немного придя в себя, я хотела было перезвонить Алексею, чтобы, наконец, поговорить о произошедшем и объяснить ему, что я с чужими женихами не встречаюсь. Потянула руку за телефоном, но полка, на которую обычно его кладу неожиданно оказалась пуста.
Я сначала и подумать не могла маминого сожителя. Решила, что он где-то дома валяется. Дядя Витя хоть и был странным, но казался вполне приличным человеком. Дошло до меня только после того, как, не найдя в доме телефон, полезла в шкатулку за деньгами, которых там, естественно, не оказалось.
Это очередное предательство было уже чем-то закономерным.
Странно, но не было злости, ровно как и желания поквитаться с мужчиной.
Ворованное не пойдет ему впрок. Все в этой жизни возвращается. И дяде Вите вернется.
Заявлять в полицию не стала, а просто на оставшиеся деньги, что были у меня на зарплатной карточке, купила новый замок и на следующей же день, его поменял слесарь.
После выписки наша жизнь входила в новое русло. В нем казалась вода течет в искаженном направлении.
Мама с каждым днем слабела, жаловалась на боли и таяла на глазах, а я, стараясь всеми силами не высказывать своего отчаяния, терпела, работала, чтобы прокормить нас обеих и ухаживала за мамой. Она теперь была слабее ребенка. Пыталась ходить по квартире, готовить, но очень быстро уставала и пару раз падала от головокружения на пол. Один раз в ванной, чудом не расшибив об раковину себе голову, а затем на кухне.
А куда делся твой молодой человек? однажды вечером спросила мама.
Какой? вылупилась на нее я.
Ну, тот, которого ты скрывала, но я-то вас видела в окошко.
Мы расстались, сухо ответила, отводя взгляд.
Так быстро? удивилась мама, А из-за чего?
Да, козел он, просто.
Как бы мама ни пыталась выудить из меня больше информации, я терпеливо молчала. Разговаривать о Богданове совершенно не хотелось. Я через несколько дней после кражи телефона восстановила свою симку, но он больше не позвонил. Его номер у меня пропал вместе с ушлым дядей Витей, поэтому к сожалению, а может к счастью, сама ему позвонить не могла.
Атмосфера дома постепенно становилась все тяжелее и тяжелее. Мама, словно предчувствуя исход, стала раздражительной и даже злой. Я на фоне всего этого, тоже стала плохо себя чувствовать. Последнюю неделю так и вовсе стало тошнить по утрам.
После моего очередного утреннего обнимания с унитазом к двери туалета, держась за стену, подшаркала тапками мама и пораженно произнесла:
Лиза! Да ты беременна!
Что за глупости.
Не глупости! Я, когда тобой ходила, тоже вот так обнималась. Давай скорее за тестом иди.
Идти за ним я поначалу не хотела. Из-за полноты у меня часто бывали гормональные сбои, и месячные никогда не бывали регулярными. Отмахнувшись от маминых слов, уверила ее, что точно не могу быть в положении, а сама тайком купила тест и, закрывшись на работе в туалете, решилась.
Несколько минут, что надо было выждать до результата, нервно грызла ногти, а после того как его увидела, захотелось и вовсе выдрать себе волосы.
На тесте четко выделялись две яркие красные полоски.
Вечером дома, после уже, ставших, привычных медицинских манипуляций мы с мамой сидели за нашим кухонным столом, и мирно пили чай. Вернее, его пила мама. Мне же кусок в горло не лез. Я была настолько обескуражена и напугана свалившейся на меня беременностью, что и не знала верить или нет. Беременной я себя не ощущала и уж тем более не испытывала по этому поводу какую-то радость.
Тебя что-то гложет? спросила мама и кивнула на печенье, что я взяла в руку, но так и не откусила, Ты совсем не ешь.
Глупо было бы скрывать от матери правду. Она все равно узнает.
Ты была права, мам. Я беременна, вдохнула, глядя на свой остывший чай.
Ох, Лизонька! воскликнула мама и прижала руку к груди, будто у нее прихватило сердце.
Я была уже заранее готова к проповедям о моем разгульном образе жизни, поэтому вжала голову в плечи, словно пытаясь, как страус, спрятаться от гневных слов. Но вместо этого услышала только легкое:
Ты же сама еще ребенок, Лизонька. И как ты теперь? Ты же совсем одна, без помощи останешься.
Я молчала.
Я все прекрасно понимала.
Выход из ситуации был только один.
Не думай, Лиза! вдруг резко произнесла мама, Не бери грех на душу. Потом за всю жизнь не отмоешься.
И что же мне делать? прошептала я, чувствуя, как эмоции, что я так долго пыталась сдержать, рвутся наружу.
Рожать, естественно. Отец ребенка знает?
Я покачала головой.
Ты должна ему сказать.
Мама мы расстались, попыталась объяснить я, Я даже номера телефона его теперь не знаю.
Ты должна! с нажимом сказала мама, Если он ответственный парень, то позаботится о тебе и ребенке, когда когда меня не станет.
Не говори так!
Это правда, Лиза. И ты должна с этим смириться. Я уже смирилась.
Я знала, что она права. Во всем.
Нобоже, как же мне было страшно.
Каким образом я должна найти Богданова и сообщить ему о ребенке?
У него невеста красивая, прошептала я, сквозь слезу.
Да хоть двадцать невест! Если откажется от васподелом ему. Все в этой жизни возвращается. И добро, и зло.
На следующий день я отправилась в университет. Пора было выходить из тени. Нельзя больше прятаться.
Отчаянно храбрясь, я натянула привычные джинсы, водолазку и неожиданно поняла, что они мне велики. Радости это не доставило совершенно.
Еще несколько месяцев назад я визжала бы от восторга, а сейчас я смотрю в зеркало и вижу только свое осунувшееся лицо, потускнувшие глаза и темные круги под глазами.
В универе было оживленно, как и всегда. Знакомые девочки, стоило мне только появиться в аудитории, сразу подсели ко мне за парту.
Ну, ты чего пропала?
На учебу не ходишь?
Что случилось-то? На тебе лица нет.
Рассказала вкратце девочкам про болезнь мамы. Все поохали, посочувствовали и разбежались по своим местам, так как в аудиторию вошел преподаватель.
Вынужденные прогулы, пусть и по необходимости, плюсов в глазах учителей мне не добавили. Каждый счел своим долгом поднять меня из-за парты, выяснить причину столь длительного отсутствия, а после, скрипя зубами задать дополнительный курсовой проект на каверзную тему.
Я не перечила, молчаливо кивала, хотя и понимала, что никакие курсовики я сдавать не буду. В одночасье мне стало глубоко плевать на мнение преподов, одногруппников. Больше я здесь не хотела учиться. Жаль, что это понимание пришло ком не только сейчас.
После окончания лекций быстро собрала тетради в рюкзак и поспешила на кафедру к декану. По дороге забежала в местный кафетерийнекстати очень захотелось кушать.
Пока стояла в очереди, мимо продефилировала знакомая блондинка. Шлейф ее духов удушливым ароматом заполнил мои легкие, так что есть перехотелось. Я, зажав рот рукой, чуть прислонилась к стене и услышала разговор стоящих рядом девушек:
Говорят, Богданов, ее бросил, сказала одна миловидная девочка с темными кудряшками на голове.
Да ты гонишь, ответила ее подруга, Глянь на колечко. Сверкает на пальчике.
Да у Майки этих колечек, хоть попой ешь, фыркнула кудряшка, Я сама слышала, как он у ректора заявление на зачет практики писал.
Свечку держала?
Тьфу на тебя! Зачетку забирала.
И что?
Да то, что Богданов в Германию на стажировку уехал. А королеву нашу на родине оставил.
Как уехал? это уже была я.
Девушки медленно повернулись ко мне и с интересом посмотрели.
А ты кто такая?
Л-лиза, промямлила я и решила, что обойдусь печенькой, что у меня в рюкзаке с Нового года валяется.
В деканате я уверенно и без малейшего сожаления написала заявление на академический отпуск в связи с болезнью матери. Декан нашего факультета мудрая женщина в годах посочувствовала и отправила со спокойной душой домой.
Уже почти дойдя до двери деканата, я остановилась и, вернувшись обратно, полушепотом произнесла:
Светлана Леонидовна, можно вас попросить об одном одолжении.
Ну, попробуй, Алеферова, сняла изящные очки женщина и потерла уставшую переносицу, Я сегодня на редкость благодушна.
Мнеяочень надо
Говори, прямо. Не мямли!
Мне очень надо узнать домашний адрес Алексея Богданова, выпалила я и чуть не задохнулась от собственной смелости.
Под пристальным и слегка удивлённым взглядом Светланы Леонидовны я вся покрылась пятнами от стыда и нервно задрожала, когда услышала ее гневное:
Только не говори, Лиза, что ты из тех глупых влюбленных дурочек, что станет караулить его под окнами?
Я молча опустила голову. Что я могла ей сказать?
Уехал твой Богданов. На стажировку. И вернется месяца через два. Если папаня ему там у фрицов теплое местечко не приглядел. А он приглядел.
Мне очень надо с ним связаться, прошептала я, не помня себя от унижения, Очень.
И на кой тебе сдался этот Богданов. Иди домой и о матери подумай! еще больше разозлилась женщина.
Но я упрямо приросла к паркетном полу деканата и сверлила умоляющим взглядом Светлану Леонидовну. А та пыхтела, как чайник на плите, только что не подпрыгивала.
Подлюка, Богданов. Всех девок на кафедре оприходовал, бормотала она, но все же лезла куда-то вглубь своего письменного стола.
Женщина порылась там, потом достала пухлую папку на резинках и перелистав листы в ней, отрывисто сказала:
Пиши, непутевая.
Чего я конкретно хотела добиться, получив адрессама пока не знала.
Если Алексей уже улетел в Германию, то эта записка с номером ничего мне не даст.
Или даст?
Мне казалась, что он говорил, что живет с отцом.
Я даже боялась себе представить, как буду объяснять Богданову старшему: кто я такая и зачем мне так срочно понадобился его сын. Злые слезы предстоящего унижения так и норовили собраться в уголках глаз.
До элитной многоэтажки, где жил Алексей, я добралась не так уж и быстро. День уже перевалил за обед, и я выползла из маршрутки, слегка пошатываясь от усталости. Спасибо потом до дома добираться будет недолго. Мы живем в одном районе. Он в целом благополучный. Только у нас с мамой старая, обшарпанная хрущевка, а дом Богдановых выстроен рядом с парком, окна смотрят на большую новогоднюю елку, каток. Красивое место.
У порога квартиры меня ждет разочарование и облегчение одновременно. Облегчение оттого, что не перед кем унижаться, а разочарованиепохоже, хозяина квартиры дома нет. После долгих нажатий на дверной звонок я выжидаю время и медленно выдыхаю.
На улице ярко светит солнце и, несмотря на легкий мороз, оно как-то по-особенному греет душу.
Я пристраиваюсь на лавочке напротив елки и, глядя на мерцающее праздничное убранство красавицы, принимаю самое важное в своей жизни решение.
Буду рожать.
Хорошо это или плохо покажет время.
Запрокидываю голову, и яркий луч уже опускающегося за горизонт солнца слепит глаза. В них снова скапливается влага, но уже не от боли и унижения, а от облечения. Я тихо плачу, пряча лицо в теплых варежках, что буквально вчера довязала мама, не замечая рядом с собой какое-то движение.
Тетя, а почему ты плачешь?
Выпрямляюсь и вижу перед собой мальчика лет пяти. Он одет в теплый и явно добротный комбинезон синего цвета. Он смотрит на меня с неподдельным интересом.
Просто потому что грустно, говорю севшим голосом.
Как грустно? с неподдельным участием ужасается мальчишка, Новый год же!
Уже прошел, с сожалением, понятным только мне одной, говорю я.
Это да, поникает мальчик и садится рядом, Это тебе.
Он вытягивает маленький кулачок в теплой варежке, разжимает егоа там сладкий леденец.
Спасибо, сквозь слезы улыбаюсь и принимаю угощение.
Вкусно? весело спрашивает мальчик.
Очень.
Карамелька и вправду очень вкусная, но чем дольше я ее сосу, слушая болтовню малыша, тем больше начинаю беспокоиться о том, где же его родители. Оглядываюсь вокруг, но замечаю только снующих мимо прохожих.
И тут из-за елки слышится громкий мужской голос:
Миша! Миша!
Папа! откликается мальчик, Я здесь!