Сивка, позвала негромко, и конь повернул к ней голову. Ну ты смотри, шишига серый, пригрозила было Антонина, сызнова начнешь уросить, я тебя
И тут же испуганно осеклась. Конечно, этот паршивый цыган просто пугал, уверяя, будто Сивка может затоптать хозяйку и убить, но что если это так?.. Нет, лучше не испытывать судьбу. Может, и верно говорил дед, мол, надо быть с конем поласковее? А вот любопытно, скажет ли он правду, если Антонина и впрямь спросит спросит про баро Тодора и какую-то Донку?
Да она и спрашивать не станет! Вот еще! Больно надо!
Сивка, Сивушка Тихонько бормоча, Антонина подвела коня к пеньку, встала на него и наконец забралась верхом. При этом она вспомнила легкость, с какой взлетел на спину Сивки Яноро, и даже оскалилась от злости.
Ишь, вскочил, ровно на своего коня! проворчала сердито, но конь недовольно ржанул, и Антонина спохватилась.
Домой, Сивушка, домой, милый, пропела она ласково и легонько тронула коня каблуками. Вспомнила о валявшейся на земле плетке, но возвращаться и поднимать ее не рискнулапохлопала коня по шее, направляя в объезд чужого овсянища.
А вдруг и впрямь цыган не врал и Сивка может взбеситься? А что если он не врал и о Тодоре?
Нет, не может быть! Он врал, конечно, этот проклятый цыган! Ничего не станет спрашивать Антонина у деда!
Однако она уже знала, что не выдержити все-таки спросит На миг сделалось страшно, словно неведомое будущее вдруг встало лицом к лицу с Антониной и насмешливо заглянуло в ее глаза. Но остановиться она уже не могла.
Глава втораяПриметы няньки Дорофеи
Дед, как назло, все никак не возвращался домой. Еще с утра уехал в Арзамас, на свой склад, куда должны были прислать из Нижнего новый товар. И вот уж вечер настал, а его нет и нет!
Ну где он там запропастился?! нетерпеливо шептала Антонина, когда и отобедали, и к ужину накрыли, а дед так и не появился.
Угомонись, милая, ласково увещевала Дорофея. Погляди, какой калабан нынче выпекся: известное дело, коли часть отслоилась от каравая, кому-то поездки не миновать. Знать, Андрей Федорович уже в дороге!
Если тебя послушать, у нас ежедень хлебы с такими горбами должны выпекаться, потому что Андрей Федорович ежедень в дороге, огрызнулась Антонина, нетерпеливо возя ножом по столу.
Не балуй, нечистую силу навлечешь! наставительно изрекла Дорофея и потянулась было забрать у девушки нож, однако Антонина отдернула руку:
Вели мясо нести, я есть хочу! Не буду больше ждать!
Она перевернула каравай уродливой горбушкой вниз (смотреть противно!) и принялась резать хлеб.
Поверни горбом кверху! погрозила пальцем Дорофея. Беду накличешь!
Антонина, неуступчиво сдвинув брови, продолжала кромсать хлеб. Нож противно скрипел в корке.
Экий квёлый!сморщила нос Антонина.
Ломти получались неровные, где толще, где тоньше.
Коли неровно и трудно хлеб режешь, такова и жизнь у тебя будет неровная и трудная! проворчала Дорофея, которая была набита приметами, словно подушка пером. Обычно приходилось выслушивать не меньше десятка предостережений подряд: дед только посмеивался и называл Дорофею бармой бесценной, а Антонина пропускала воркотню няньки мимо ушей, ибо та по старости иногда завиралась, однако сейчас не выдержала и, отбросив нож, воскликнула:
Хватит! Надоела!
Нож слетел со стола и вонзился в пол.
Дорофея громко ахнула и зажала рот рукой, уставив на Антонину вытаращенные глаза.
Что еще? рявкнула та.
Дорофея забормотала сквозь пальцы что-то невнятное, Антонина даже не сразу разобрала, что там пророчит нянька.
Да ведь это к покойнику! Коли выпадет из рук нож, когда хлеб резали, да воткнется острием в пол, жди покойника в доме!
Антонина вскочила, выдернула нож, застрявший острием между половицами, и, поигрывая им, выпалила угрожающе:
Если не перестанешь попусту болтать, примета сбудется. И знаешь, кто будет этим покойником?..
Дорофея так и ахнула, так и замахала руками:
Да ты что, Тонюшка? Не ума ли решилась? Ишь как глазами засверкалану точно цыганка! Вся в отца!
И снова зажала себе рот, и снова вытаращила глаза, и даже не обратила внимания, что нож вывалился из рук Антонины и опять вонзился в пол.
У девушки застучало в висках.
Что ты сказала? пробормотала она, не слыша собственного голоса из-за шума крови в ушах. Что?!
Дорофея растерянно заморгала, заюлила глазами, забормотала:
Да я что да ничего просто так я и раньше говорила, что ты вся в отца, он такой же чернющий был да глазищами сверкал
Да, она так говорила, правда. И дед говорил. Раньше Антонина не обратила бы никакого внимания на обмолвку Дорофеи насчет цыганки, но после утренней встречи, после того, что ей сказали Яноро и Флорика, все изменилось!
Да разве ж Федор Иванович Коршунов, батюшка мой, был цыганом? спросила Антонина как можно спокойнее, чтобы Дорофея тоже успокоилась.
Каким цыганом, окстись, не болтай чего попало! решительно махнула рукой Дорофея, но тотчас опять заюлила глазами, забормотала: А может, и был, откуда мне знать, если я его никогда не видела?
Как не видела? насторожилась Антонина. А на свадьбе? Ты же говорила, что с матушкой моей не расставалась никогда! Была сперва у нее горничной, а потом моей нянькой стала! Кто же ее к венцу прибирал, если не ты?
Лицо Дорофеи перекосилось, из глаз хлынули слезы:
Отвяжись, Тонюшка! Не мучай ты меня! Лучше кого другого спроси!
Другого? возмущенно повторила Антонина. Кого же другого мне прикажешь спрашивать, если и ты, и дедоба рассказывали, что венчались отец с матерью не в Арзамасе, а в Нижнем Новгороде? Что отец оттуда на войну ушел, с которой так и не вернулся, а матушка родами умерла, после чего дед в Арзамас привез ее в гробу, а меня в корзинке плетеной? Кого мне спросить, если никто из наших арзамасских соседей на той свадьбе не был? В Нижний поехать? Там что-нибудь разузнать? Но у кого узнавать, если батюшка мой, Федор Иванович Коршунов, был круглым сиротой и ни одного родного человека у него не осталось? В этом и ты, и дед меня с самого детства уверяли
Да ведь у деда крестильная запись есть! затравленно, исподлобья глядя на Антонину, выпалила Дорофея. В ней сказано, что мать твояГлафира, в девичестве Гаврилова, дочь Андреева, отецФедор Коршунов, сын Иванов, оба православные. А разве цыгане бывают православные? Все нехристи, все язычники!
Запись-то есть, да ведь да ведь крестили меня в Арзамасе, наш батюшка Иннокентий и крестил, напряженно сузив глаза, пробормотала Антонина. Ни матушки, ни отца при этом не былоее уже схоронили, отец погиб Отец Иннокентий записал все с дедовых слов, ему поверил! Они же с самого детства дружили, неразлейвода
Ты чего буровишь?! возмутилась Дорофея. Да неужто твой дед мог священнику солгать?
И отвела глаза так быстро, словно отдернула
Это не я сказала, медленно проговорила Антонина, не отводя взгляда от заалевшего Дорофеиного лица. Это ты сказала.
Чего, чего я сказала? закудахтала та, напряженно сводя брови.
Ты сказала, что дед мог священнику солгать.
Да нет же, я сказала, что он не мог! всплеснула руками Дорофея.
Конечно, не мог, со спокойствием, которого не чувствовала, кивнула Антонина. Зачем? Ведь все проверить можно. Небось в Нижнем, в храме Печерском, где отец с матушкой венчались, в церковной книге запись об этом венчании есть. Или нет?
Что значитнет?! взвилась Дорофея. Ты чего на мать родную наговариваешь, на голубицу мою, на Глашеньку? Неужто она могла нагулять дитя невесть от кого, а Андрей Федорович ее грех ложью бы прикрывал?
Она багровела лицом, она кричала, она всплескивала руками И это Дорофея, которая всегда говорила тихо-тихонько, опасаясь, что «люди подслушают, а людипервый враг господ»! Что и говорить, к прислуге домашней Дорофея относилась недоверчиво, сплетен, которые могут от слуг исходить, боялась как огняи вдруг словно забыла обо всех тех ушах, которые сейчас настороженно ловят каждое ее слово. Забыла, забыла, совершенно власть над собой потеряладо того встревожилась, до того старается убедить Антонину, будто о цыганочке всего лишь обмолвилась, будто эти ее слова не значат ничего! Однако чем больше она старается, тем сильнее щемит у Антонины сердце
Слова Яноро оказались камнем, который был брошен в тихий пруд ее спокойной жизни. Кто знает, может быть, круги разошлись бы, снова воцарились бы тишь да гладь, но обмолвка Дорофеи еще сильнее взбаламутила воду. Поднялись волны, которые уже подмывают берега! Что еще брякнет Дорофея? Что еще пугающе-неожиданного о себе и своих родителях узнает Антонина?
А если и ей самой бросить камень в тот же разволновавшийся пруд? Что если назвать сейчас имя баро Тодора? Может быть, не только дед, но и Дорофея знает, кто он такой и какое имеет к ней отношение?..
Ох, как страшно, как стынут руки, язык немеет Однако не такова Антонина, чтобы бежать от опасности! На Сивке мчится, не разбирая дороги, бесстрашнои сейчас дерзко бросится вперед, навстречу неизвестности!
А скажи, Дорофея, знаешь ли ты, кто такой
Она не договорилавдруг заголосили во дворе бабы, потом с грохотом распахнулась дверь в столовую комнатуи на пороге вырос Никодим, кучер дедов.
Антонина и Дорофея замерли, в ужасе уставившись на кучера, всегда такого спокойного, благообразного, важного. А сейчас каков он?! Весь в пыли да грязи, волосы всклокочены, рубаха в кровище, глаза блуждают, борода трясется, словно у Никодима зуб на зуб не попадает. Еле стоит, вцепившись в дверной косяк
Да что это с ним?!
Они не успели спросить: Никодим вдруг рухнул на колени, ударился головой об пол и завыл:
Прости, голубушка, Антонина Федоровна, не уберег я нашего хозяина, не уберег
Что с дедом? вскричала Антонина. Где он?
Убился! Убился чрез волшебную порчу, чрез того проклятущего цыгана! прорыдал Никодим, не поднимая головы.
Дорофея коротко взвыла, но Антонина сильно топнула, и нянька замолкла. Девушка прыгнула вперед, схватила Никодима за волосы и рывком подняла его голову:
Что ты сказал?! Про какого цыгана речь? Говори!
Никодим залился слезами и кое-как, с запинками, начал рассказывать:
Со счетами Андрей Федорович покончил и заспешил домой. Допрежь такой осторожный был, все меня осаживал, когда я начинал гнать, а тут как подменили его. Проголодался, говорит, я, так что поспешай, Никодимка! И все понукал: шибче да шибче, экий ты, говорит, тенятник, экий лентяй! Ну я как присвистнулпошел было наш Силач, да вдруг замер как вкопанный. Мы с Андреем Федоровичем насилу в возке удержались! Я коня и так, и эдак, и по матушке, и по батюшке нет, стоит неподвижно! Вдруг слышухохочет рядом кто-то, аж закатывается. Глянула там цыган молодой. Сам в какое-то отрепье одет, а на шее, да на пальцах, да в ушах золота небось полпуда! Я Силача охаживаю плетью, аж криком кричу, а он не шелохнется, только пена с него клочьями летит. Я цыгану: «Пошел вон, колдун чертов!» а он опять ржет во всю глотку. Потом пальцами щелкнул и говорит, уставивши на Андрея Федоровича свои глазищи чернющие, бесовские: «Ладно, поезжай, господарь, да только не забудь внучке про баро Тодора рассказать!» И пошел восвояси. Я ему вслед: «Чего ты тут чиликаешь, язва бы тя расшибла?!» А он и не оглянулся. Я на хозяина покосился, а тот сидит белый весь, как стенка беленая, да крестом себя осеняет. Потом прохрипел: «Поехали!» Я Силача ни вожжами не дернул, ни кнутом не тронул, ни криком на него не кричал, а он вдруг ка-ак рванул с места, во всю прыть понесся, словно над землей полетел! А Андрей Федорович все на того клятого цыгана оглядывалсяну и не удержался на выносе И не больно круто поворотили, а хозяину хватило. Я пока остановил Силача, пока выскочила Андрей Федорович уж мертвый лежит, да в кровище весь
Дорофея схватила Антонину за руку, пальцем показала на пол, где между половицами торчал нож.
Вот и покойник! хрипло крикнула она да и рухнула без памяти.
Глава третьяГлашенька
Жизнь изменилась враз, будто черным платком кто махнул. Был у Антонины дедединственный родной человек! и не стало его. Была нянька Дорофеявыросла Антонина на ее руках! и той не стало. Не пережила Дорофея гибели хозяинаумерла, лишь час пролежав в беспамятстве. И как ни была Антонина потрясена, как ни хотелось ей криком кричать, рыдать и головой о стену биться, а делать нечегоей самой пришлось и священника с дьячком звать, чтобы читали над покойными отходные молитвы, и службы поминальные заказывать, и на кладбище посылать с приказом выкопать две могилы в их семейном углу кладбища (верную Дорофею решила Антонина похоронить рядом с дедом, покойной бабкой, которой не помнила, и матерью, которой вовсе не знала), отдавать прислуге наказы, чтобы готовили поминкиотдельно для господ и знатных арзамасцев, отдельно для всей дворни и горожан званием попроще, которые тоже захотят выпить на помин души честного купца Федора Андреевича Гаврилова
Лишь к полуночи все дела были поделаны. Антонина, едва живая от усталости, поднялась в свою светелку и упала на постель. Она была так занята и так потрясена весь этот вечер, что даже не плакала, запрещая себе предаться горю, и вот сейчас, наконец, оказалась с ним наедине, лицом к лицу. Слезы подступили к глазам, и девушка зарыдала, однако тут же уткнулась в подушку: стало стыдно, что кто-то услышит ее громкие всхлипывания. Ведь все равно никто не придет утешатьнекому! Не прислуге же утирать слезы хозяйкины!
«Что же мне теперь делать? в отчаянии думала Антонина. Как же я буду житьодна-одинешенька? Как со слугами и с товаром управлюсь?!»
Но время шло, ночь шла, и постепенно Антонина начала свыкаться со своим горем. «Ладно, в лавке приказчики помогут, а со слугами уж сама как-нибудь дело житейское! Потом замуж выйду, муж будет вместе со мной с торговлей управляться я ведь богатая невеста, со знатным приданым, ко мне женихи ломиться в двери станут!»
Жизнь уже не казалась такой печальной и безысходной. «Выберу среди всех женихов наилучшего! самодовольно подумала Антонина, однако тут же и опечалилась опять: Одна бедамуж всю власть и все богатство себе заберет, а мне только и останется, что его ублажать да детей рожать, как все прочие бабы замужние. Эх, хорошо графинюшке: она вдова, сама себе госпожа, сын у нее по струнке ходит. Вот бы и у меня так было!»
Однако для того, чтобы овдоветь и заставить сына ходить по струнке, надо было сначала все же выйти замуж и ребенка родить. Это Антонина прекрасно понимала. Но замуж-то выйтиза кого?.. Ей уже восемнадцатый год, однако за нее никто еще не сватался. Конечно, Антонина непомерно задирала нос и держалась в стороне от арзамасской молодежи. Ни на посиделки, ни на гулянки носа не казала! Видела она своих ровесников только на церковных службах. К тому же дедов дом находился в часе езды от города. Сам Андрей Федорович наведывался на склады, а Антонине там что делать было? Она предпочитала гонять верхом по полям-лесам, или болтать с прислугой, или шить-вышивать, или учиться грамоте и разным книжным премудростям, как велела графиня Стрешнева.
Елизавета Львовна несколько дней назад приехала в Арзамас к теткам, но Антонина еще не видела ее. Ох, а что же теперь делать с надеждами, которые девушка возлагала на свою покровительницу? Поездка в Москву или жизнь в богатом Стрешневе, знакомство с блестящим молодым графом Михаилом, который непременно приедет из Петрограда навестить мать, и прочие тайные мечты, которым она предавалась с таким упоением
Неужели со всем этим придется проститься?! Ведь теперь жизнь ее навсегда будет связана с Арзамасом, здесь ей придется остаться!
«А почему проститься? вдруг подумала Антонина. Почему навсегда остаться в Арзамасе? Елизавета Львовна частенько жаловалась, что сын ее, граф Михаил, изменился: сделался в Петербурге мотом, картежником, транжирой, что о Стрешневке он позабыл, все о городских развлечениях думает, а в поместье иногда денег на первоочередные нужды не хватает. Как-то проговорилась, что все ее богатое приданое муж начал расточать, а Михаил и вовсе к концу сводит. А что если Ведь у меня теперь тоже богатое приданое Моих денег на многое бы хватило!»
От смелых мечтаний бросило в жар! Антонина соскочила с постели, уставилась в окно. Луна сияла в темном небе, заливая округу голубоватым призрачным светом: словно сияющей кисеей завесила сад, и поля, и дальний лес. Каждый листок старой березы, росшей почти вплотную к стене дома, казался вылитым из слабо звенящего серебра. А озеро, лежащее неподалеку от леса, блестело остро, режуще, словно осколок огромного зеркала, упавший с неба