С трудом Ника поморщилась.
Было у нас занятие на первом курсе. Препод хотел напугать. Представь: он что-то рассказывает, а сам шьет трупу брюшину. Шьет, шьет, делает последний стежоки перекусывает нитку зубами, Паша расхохотался. Зубами, представляешь? Одна девчонка, как сейчас помню, чуть в обморок не рухнула.
Разве так можно? Ника подавила рвотный позыв. Трупная палочка Господи, фу, какая гадость Тебе правда кажется это смешным?
Да нет, это был прикол Паша перевел дыхание и отер слезу. Он сделал вид, что перекусывает. Но выглядело очень сильно.
Не сомневаюсь, она насупилась. Теперь ясно, почему моя кондитерская кажется тебе такой нудной. Кексы и пироженкибарахло по сравнению с трупными нитками.
Ничего подобного! Нормальный проект. Я плохо разбираюсь в этих тонкостях, но звучит, как стоящее дело, он пристально посмотрел на нее. Просто ты становишься такой Зазнайкой
Что?!
Не знаю, как сформулировать. Бывает, ты настоящая, а когда рассуждаешь о бренде и инвестициях его рот скривился. Такая вся из себя.
Серьезно? Ника изо всех сил пыталась не выглядеть уязвленной.
Не знаю. Может быть. Наверное. Слушай, я не эксперт. Просто мне это кажется игрой в амбиции. Ты не похожа на тех, для кого деньги в жизниглавное. Нет, они не будут лишними, но Ты мечтаешь о подчиненных? Статусе? Роскошной машине? Власти? Ты правда хочешь в этот мир? он мотнул головой. Не верю. Ты слишком белая и пушистая для этой истории. Значит, у тебя другие мотивы. Что-то кому-то доказать? Я догадываюсь, кому.
Ника опешила. И от его внезапной откровенности, и от того, что он так прицельно попал по больному. И, что еще хуже, от того, ей самой показалось, что Исаев прав. Выходит, она так увлеклась цифрами, проектированием и расчетами, что забыла о цели? Вкалывать, уничтожая себя, ради завоевания Марка? Да нет, не настолько же она глупа. И Веселовский больше похож на фантазию. В конце концов, что она о нем знает? Видела ли его хоть раз настоящим? В офис все надевают маски, в том числе и она. Дежурные улыбки, вежливость, безупречная деловая одежда. А что у него там, под галстуком? Какой он, когда спит? Чего боится и что любит? Какой он наедине с собой? Хочет ли семью, детей? И как себе все это представляет? И есть ли там что-то за этой глянцевой обложкой под названием «Марк Веселовский»? Или все, что в нем естьстремление заработать как можно больше, и с шиком и смаком спустить все это на самого себя?
За эти дни рядом с Пашей Ника видела тысячу его эмоций. Злость, хитрость, раздражение, игривость, нежность Каким бы он ни был, он ничего не пытался из себя изобразить. И на контрасте стало очевидно, что все ее представления о Маркене больше, чем иллюзия. Его офисные привычки и повадки не имеют ничего общего с настоящим человеком. С чего же она решила, что влюблена в него? И в него ли вообще она была влюблена или в красивую оболочку, наполненную ее собственными грезами об идеале?
Ведь то, с какой легкостью он предложил подвезти Алину Нет, она понимала, что не имеет на него никаких прав. И была здравомыслящим человеком, чтобы вдруг начать умирать от ревности. Но что-то кольнуло ее. Алина не задумываясь делала то, что взбредало ей в голову, брала все, на что падал взгляд распахнутых лазурных глаз И Марк был в этом похож на нее.
Лежа в реанимации, Ника не раз пыталась представить себе, что случилось бы там, в гостиничном номере, не прихвати ее аппендицит. Тогда ей управляли гормоны и долго культивируемая страсть. А Веселовский? Не успели они перейти на «ты», как он преспокойно решил шагнуть в горизонталь. Что было бы дальше? Секс и офисная неловкость? Или начало чего-то большого и прекрасного, как она всегда мечтала? Чем больше Ника об этом думала, тем сильнее склонялась к первому.
Ты обиделась? Паша вырвал ее из невеселых мыслей. Прости, я не хотел.
Да нет, она поставила остывший чай на стол. Возможно Возможно, в чем-то ты и прав.
Я не ослышался? ликующе воскликнул он. Ты серьезно это сказала?
Паш
Погоди, я должен это заснять, он вытащил смартфон и включил камеру. Итак, со слов «возможно, ты»
Паш, я серьезно! Не надо, она устало провела по лицу рукой.
Он, видимо, понял, что ей не до шуток, убрал гаджет, сочуствующе тронул ее колено.
Да ладно, Ба Ника, Ника, только не злись! поправился он.
Дело не в тебе, вяло отозвалась она.
В нем? Паша помрачнел.
В нем.
Какое-то время они молчали. Исаев вернулся к документам, только теперь его ручка с остервенением царапала бумагу, а сам он беззвучно шевелил губами, словно проговаривая написанное.
Ника знала, каким раздражающим для женщин бывает появление в радиусе десяти метров жеманной красотки. В нее сразу впиваются ревнивые взгляды в поисках хоть какого-то недостатка. У, да у нее прикус неправильный, и ноздри чересчур длинные А все остальноепластика. Вот мымра!..
Но что и мужчины подвержены подобному соперничеству Ника не подозревала. Во всей остальной фаунеда. Вряд ли нашлась бы хоть одна крохотная птичка, самцы которой не соревновались бы яркостью перьев, высотой хохолка или громкостью брачного посвиста. А вот у представителей сильной половины человечества она ни разу не наблюдала столь трепетного внимания к внешности. Особенно у Паши, который всем своим видом демонстрировал пренебрежение к моде. Ладно бы еще какой-нибудь хипстер, еженедельно равняющий бороду в барбершопе, но Исаев? Никогда.
И вот он сидит перед ней и дуется, как мальчишка, потому что разговор зашел о Марке. Едва Веселовский переступил порог ее палаты, на Пашу стало забавно смотреть. Он заглядывал Марку в рот, чуть ли не под микроскопом изучал его стрижку, ногти и логотипы на одежде. И потом Ника долго слышала у себя за спиной его свирепые вопли.
Не будь она так уверена в том, что Исаев считает ее непроходимой идиоткой, и во многом она его отлично понимала, то непременно решила бы, что он ревнует. Ей порой становилось любопытно, она кокетничала, желая получить подтверждение своей неотразимости. Как и всякой уважающей себя девушке, ей не столько хотелось любви, сколько мужского внимания, этой лакмусовой бумажки дамской привлекательности. Паша был для нее вызовом. Столько лет клеймил ее жирной! Ни во что не ставил и издевался Было бы до жути приятно хоть ненадолго увидеть его на коленях. Пусть осознает, как был неправ, оценит, наконец, ее старания и посмотрит на нее так, как она годами смотрела на Марка. И хорошо бы в этот момент она нашла в себе силы взмахнуть ресницами, улыбнуться невзначай и снисходительно произнести: «Ты же не думал, что между нами может что-то быть?»
Конечно, ей было стыдно. Врач, спаситель, хороший человек Но только бы на секундочку ощутить этот сладкий, пьянящий момент триумфа!
Расслабься, Исаев, Ника нарушила тишину. С Марком у меня чисто деловые отношения.
Оно и видно, он ехидно ухмыльнулся, отрываясь от очередной истории. И меня это не касается.
Как скажешь, она грациозно потянулась, точно зная, куда он посмотрит в следующую секунду. Ладно, раз у тебя тут много работы, я пошла к себе.
Три, два, один
Погоди, не выдержал Паша. Я уже почти закончил. Может, еще чаю?
Хочешь, чтобы я лопнула? Или собрался подсыпать успокоительных, чтобы потом снова наврать про мои галлюцинации?
Значит, догадалась? он виновато поднял брови, хотя в глазах сквозило самодовольство.
Это было нетрудно. И мне еще повезло: Марк сразу объяснил, что в больнице впервые, и не понадобилось рассказывать ему про все твои враки.
Ну, теоретически, я не врал. Ты это говорила, и считала, что говоришь своему боссу. Правда, с чего-то приняла меня за него.
Постой, Ника осуждающе наклонила голову и прищурилась. То есть по твоей логике я предлагала. весь этот кошмар тебе?!
Да, Паша довольно скалился.
И после этого ты меня смог спокойно лечить? Осматривать? Боже, какой ужас!
Ты плохо знаешь мужиков, Карташова. После этого тебя осматривать стало еще интереснее.
Ну тебя! Ника психанула и вскочила. Вечно надо все испортить!
Она хотела выбежать в коридор, но Паша схватил ее за запястье.
Извини, мягко сказал он.
Ее кожу кольнуло статическим электричеством, разряд пробежал по всему телу. Воздух словно сгустился, лишая возможности дышать полной грудью. Пульс сбился, внутри заворочалось что-то тревожное, непонятное. Ника облизнула пересохшие губы.
Все в порядке, хрипло произнесла она, не зная, что делать дальше.
Ей овладела неловкость. Отдернуть руку? Снова сесть? Или все же выйти? Посмотреть в его глаза или лучше не стоит? Она ведь не сможет развидеть то, что в них найдет, и это способно раз и навсегда порушить то хрупкое перемирие, которое воцарилось между ними. Но он не убирает пальцы, они все там же, на тонкой выпуклой венке, а значит, он чувствует, как тревожно толкает сердце кровь. Шу-шух, шу-шух Даже в ушах стучит. А пальцы все там же, словно он понимает, что с ней творится, и не собирается это прекращать. Нет, искушение слишком велико
Ника повернула голову, моргнула для верности и решилась взглянуть в его лицо. И замерла. Ни обычной издевки, не снисходительности, ни раздражения. Паша казался растерянным и беззащитным. Смотрел снизу вверх, словно находился в ее власти и с надеждой ждал какого-то решения. И она не знала, как поступить.
Ноги подвели ее, колени задрожали, заставив обессилено опуститься на диван. Ни за что в жизни она не могла предположить, что прикосновение Исаева произведет на нее такой сокрушительный эффект. Ей захотелось самой дотронуться до него, убедиться, что все происходит наяву. Вытрясти из него клятву, что он не собирается потом смеяться над ней.
Ее тянуло к нему, но в то же время отталкивало. Она боялась, что он вдруг снова презрительно вскинет бровь и скажет что-то вроде «Карташова, возьми себя в руки!» И после этого она никогда не сможет взглянуть ему в глаза.
С слушай, я правда не собирался обидеть тебя или что-то вроде этого, его сбивчивый шепот в этой тишине оглушал, пробирался под кожу и будоражил.
Казалось, если сейчас, вот в сию же секунду что-то не произойдет, Ника потеряет сознание. Ожидание стало невыносимым, она должна была сделать или сказать что-то А мозг отказывался работать нормально, выдавая вместо сигналов конечностям помехи и шум дождя.
Все в порядке, выдавила она и неуклюже хлопнула его свободной рукой по плечу.
Хлопок вышел странным, нелепым, и что самое ужасное, ее ладонь наткнулась на крепкое сильное плечо, в которое так и хотелось вцепиться всеми пальцами и потянуть на себя.
Паша нервно сглотнул и стал похож на человека, которому вкололи серьезную дозу транквилизатора. Рот приоткрылся, осоловевший взгляд пополз вниз от ее глаз к губам, шее, ключице, и она будто чувствовала на себе его прикосновения. От волнения даже шов заныл.
Вот-вот, еще мгновение, он рванет ее к себе, прижмет, поцелует, и Бог свидетель: лучше бы сейчас в ординаторскую никто не входил. Ника смотрела на Пашу почти умоляюще, безмолвно подгоняя его. Ну же, тормоз, давай! Не могла же она в конец опуститься и произнести это вслух?! И в тот момент, когда он дрогнул, его пальцы сжали ее запястье еще сильнее, и он подался вперед, в сознание пробилась телефонная трель.
Ника судорожно втянула воздух, огляделась по сторонам, словно впервые видя это помещение, и попыталась понять, откуда идет звук. Ее смартфон молчал, городской тоже Сигнал раздавался из Пашиного кармана.
Исаев отпрянул от нее, будто она пихала ему сверток с сибирской язвой, вскочил, едва не опрокинув стул, и пулей вылетел в коридор, оставив Нику в полнейшем раздрае.
Она ущипнула себя, пытаясь прийти в чувство, допила залпом холодный чай. Паши не было пять минут, десять, пятнадцать, полчаса. В ординаторскую забежала какая-то женщина с темной короткой стрижкой, потом здоровенный мужик с миниатюрной бородкой. И волей-неволей Нике пришлось вернуться в палату.
До вечера она все ждала, что он появится, напишет, материализуется. Вздрагивала от каждого шаркания в коридоре. Потом не выдержала и сама отправила ему несколько вопросительных и, как ей самой казалось, нейтральных сообщений со смайликами. Он молчал. И только утром, включив на телефоне звук, она обнаружила первую весточку: «Извини, проблемы с сестрой. Работы много, увидимся». Ни желтой рожицы, ни даже скобки. Текст выглядел сухо и обезличенно.
Дежурная сестра с традиционным утренним градусником сказала, что Павел Дмитриевич ушел домой. Просто заполнил Никины документы к выписке и ушел. На обходе вместо него был Евгений Игоревич, тот добродушный дядечка, усами напоминающий француза, который тоже присутствовал на операции. И Нике пришлось отправиться домой, даже не попрощавшись с Пашей.
Неделю она собиралась с духом, пару раз написала ему что-то в духе «Как дела?», а в ответ с большим опозданием получала ленивое «Норм». Он даже слово не мог нормально закончить! Что, в конце концов, это значило?
И так бы продолжалось еще долго, если бы однажды утром Ника не вспомнила отличный предлог увидеть Пашу снова. Благодарность! Она ведь еще не благодарила его за операцию, а он четко и недвусмысленно потребовал от нее торт. И уж тут она превзошла себя. Провела на кухне весь день, собирая свой коронный «Красный бархат». Мягкий, чуть влажный бисквит искушающе алого цвета с терпким привкусом горького шоколада. Фокус-обманка, неожиданность, идеальная для этого случая: последнее, что мог бы предположить человек, глядя на красное тесто, наличие какао. Густой крем из хорошего маскарпоне, а она знала, где достать лучший. И ничего лишнего. Только дразнящий контраст белого с красным, классика, включающая фантазию.
Торт упаковала в прозрачный контейнер, себяв легкое платье до колен на маленьких пуговичках. Чуть старомодное, но очень трогательное. Перевязала хвост атласной лентой и прямо так, без звонка и предупреждения направилась к Исаеву, благо адрес помнила с детства.
За время, что Ника провела в больнице, весна разошлась. Деревья опушились маленькими молодыми листочками, газон пророс и окреп. А в том месте, где под землей шла теплотрасса, зажелтели первые одуванчики. По-летнему теплый ветер приятно трепал волосы, щекотал кожу, пробираясь под платье. И Ника вошла в подъезд уверенной в себе, довольной и очень игриво настроенной. Однако нажав на кнопку звонка, она услышала то, что заставило ее буквально уронить челюсть.
За дверью Исаева надрывался плачем младенец.
Глава 12
21 мая 10:17
#отпуск #большойбрат
Мой психологический возраст93 года.
Странно, что не 94.
Так и хочется сказать: я слишком стар для всего этого дерьма.
Если все в этом мире имеет свое предназначение, то главная цель существования младших сестерсоздавать проблемы. В этом Пашу никто и ни за какие шиши не смог бы переубедить.
Его Катька была вполне себе милой девчонкой, даже доброй и до какого-то предела щедрой. Но искать приключения на свою задницу умела мастерски. Как только первая попавшаяся мысль прилетала ей в голову, Катька тут же кидалась ее воплощать. Не проведя минимального анализа на дурость.
Захотелось ей на первом курсе искупаться в фонтане торгового центра, а потом с хохотом улепетывать от охраны и полицейских, Паша должен срываться с работы и забирать ее из обезьянника. Решила проколоть нос, как Юлька из десятой квартирывзяла иглу, поперлась в ванную, а Паше возиться с нагноением.
Поэтому когда Катя сообщила, что собралась замуж, а сделала она это громко, чуть ли не топнув ногой, наивно полагая, будто кто-то станет ее отговаривать, как Паша несказанно возрадовался. По чесноку, ему было плевать, что Вадикто еще розовощекое дитя. Главное, как ему тогда казалось, весь ворох проблем перевалится чужую шею. Что ж, блаженны верующие.
В один прекрасный день Катя увидела у подруги малыша, и непременно возжелала завести такого же. Да-да, ее сын Никитка, рожденный сразу после пары по философии, был запланированным. Ждать окончания института? Для слабаков.
Какое-то время Катя справлялась с новыми обязанностями бодро, успешно и со свойственной ей бравадой. Но Паша не расслаблялся, нутром чувствовал, что рано или поздно последствия таки обрушатся на него. И был прав.
Как выяснилось, испорченные по вине сестры свидания в школе и институтеэто еще не потолок. И в разгар самого животрепещущего момента с Никой, когда могло случиться все и даже больше, в Пашину жизнь опять посыпались проблемы сестры.
Он знал, что поцелуи в ординаторской не приведут ни к чему хорошему. Знал, что сто процентов будет жалеть, если сдастся и набросится на Нику, как она того заслуживает. Поедом себя съест. Но, черт побери, тогда хотя бы будет за что! Все муки совести будут трижды оправданы их причиной! За те минуты наедине с Карташовой, за то, чтобы узнать, наконец, какова на вкус и на ощупь ее кожа, он был готов вечность-другую плавать в кипящем масле.
Но позвонила Катя. Он сорвался, ответил, проветрился и остыл. И где-то в глубине души был сестре за это благодарен. С глаз долойиз сердца вон. Заполнил историю, эпикриз, малодушно взглянул на Нику в шесть утра после очередной операции и свалил, чтобы больше ее никогда не видеть.
А дело было в следующем. Катя, по своему обыкновению, навзрыд расписывала, как ей до чертиков необходимо рвануть с мужем Вадиком в Питер. На несколько дней. Какое-то предложение работы, какое-то повышение квалификации Леший знает, что за чепуха. Главное, свекрыв круизе, и оставить мелкого вообще не с кем. Вот если бы Паша пожертвовал недельку, крошечную недельку из своего гигантского врачебного отпуска на родного, кровного племянника, то цены бы ему не было. Сами ангелы воспели бы его мученический подвиг самопожертвования.
Турция, Тунис и прочие курорты растаяли в мареве братской заботы. Конечно, он согласился. И в первый же день отпуска, едва Паша вырубился после долгих суток, в дверь нагрянула вся орава. Катя сгрузила коляску, манеж, памперсы, какие-то мешки с барахлом и погремушками, баночки-присыпки-скляночки и кучу разной дребедени, а главноемирно сопящего в автокресле младенца, что-то протараторила на тему режима дня и исчезла, бросив напоследок «Ну, ты же врач, разберешься».
Ребенок спал, голова с дежурства болела, и Паша рассудил, что проблемы надо решать по мере поступления. Поэтому поставил племянника рядом с кроватью, сам растянулся и, сладко зевнув, погрузился в крепкий сон хирурга.
Сон, однако, продлился недолго. Раскатистый Пашин храп разбудил не подозревающего о новой обстановке карапуза. Никита сонно поморгал, оглядел непривычную комнату, чужую мебель и громоздкого устрашающего мужика, которого в силу возраста не проассоциировал с увиденным несколько месяцев назад Дедом Морозом. И во всю мощь своих юных легких огласил квартиру воплем.
Так Исаева еще не будили никогда. От испуга он подскочил на кровати, в глазах потемнело, сердце заколотилось, как после беготни по лестницам. Не сразу сообразил, откуда этот звук, а когда понял, было уже поздно. Мощнейшая шумовая атака, от которой хотелось проткнуть себе барабанные перепонки, лишала возможности соображать. И Паша моментально забыл все наставления сестры: где подгузники, где пеленки и бутылочки, чем кормить и во сколько. С хриплым и басовитым со сна «Тише-тише» он ринулся к малышу, отчего тот зашелся еще сильнее.
Исаев сначала просто взял автокресло вместе с ребенком и беспорядочно метался с ним по комнате, тряся и раскачивая. Пытался исполнить колыбельную, но что было ждать от полугодовалого карапуза, если даже соседи на Пашино пение в ванной реагировали в лучшем случае стуком по батарее. Тогда пришлось отбросить сомнения и выковырять ребенка из кресла. Провозившись с чудовищным замком и прищемив себе палец, Паша, наконец, извлек племянника, но из рук извивающееся дитя выскальзывало, как намыленный осьминог.
Можно было бы позвонить Кате, но, во-первых, из-за ора было бы ничего не слышно, а во-вторых, Паша понятия не имел, где валяется мобильник.
От не прекращающегося ни на секунду рева остатки самообладания покинули Исаева. Он, взрослый мужик, опытный хирург, который имел дело с буйными пациентами, взмок, как половая тряпка, и сильно захотел заплакать. Им овладела полная беспомощность, и он бы отдал все отпускные Фейгину, окажись тот сейчас рядом со своим волшебным газом. Скоропостижное бегство Катьки становилось все понятнее.
Раскачивая одной рукой хрипящего младенца, утратив надежду понять, где в этом клубке соплей низ, а где верх, Паша свободной правой копался в сумках в надежде отыскать хоть какое-то спасение. Таковым ему показалась было пустышка, и он умудрился вставить ее в рот племянника правильным концом, но Никита тут же прицельно выплюнул ее в дальний конец комнаты, куда-то под шкаф, перевел дыхание и завопил снова.
Из самых недр Исаева рвались наружу ругательства, способные призвать самого Вельзевула. Паша лишь надеялся, что Никита еще не умеет говорить и не передаст потом все это своим родителям.
В ход шло все: погремушки, медвежата, умильные, как представлялось Паше, рожи и игра в ку-ку, мультики по телевизору. Пацан оказался стойким и непреклонным. И тогда Исаев увидел сумку с едой. Достал пачки со смесью, бутылку и попытался прочитать инструкцию. Наивный! Мелкие буковки так и прыгали перед глазами, залитыми по́ том и, возможно, слезами, потому что он не переставал подпрыгивать и трясти Никиту. Вскрыть пакет из фольги одной рукой было непросто, половина белого порошка поднялась облаком и саваном окутала кухню. В отчаянии Паша просто плеснул в бутылку кипяченой воды, сыпанул сверху пару столовых ложек сухого молока и был готов торжественно привинтить соску, но малец изогнулся, попал шустрой ножкой по бутылочке, окатив смесью и себя, и дядю. И в общем, Паше было бы плевать на беспорядок, если бы это чуть-чуть развлекло Никиту, хоть на секунду прекратило бы адский вой, но нет. Оказалось, плакать можно еще громче.
И в эту минуту, когда даже последний день Помпеи по сравнению со страданиями Исаева казался сущим пустяком, в дверь позвонили. Паша ждал кого угодно: разъяренных соседей, грозящих вызвать полицию, или самих представителей закона, или даже продавцов пылесосов. Никто не был страшен ему, он был готов вызвериться на любого, кто окажется на лестничной клетке, однако распахнув дверь и набрав воздуха для ответной атаки, Исаев увидел Нику и замер с открытым ртом. Но, что самое главное, Никита тоже удивленно воззрился на незнакомку и перестал вопить. Паша даже подумал, что, наверное, уже оглох, но взглянул на племянника и убедился: тот действительно закрыл рот. В распахнутых глазах стояли крупные слезы, покрасневшее личико пошло пятнами, но рев прекратился. И Паша понял, что большего блаженства не сможет испытать никогда.
У тебя что, ребенок? ошарашено выдохнула Ника.
От счастья Исаев забыл про нее и про то, что может прийти ей в голову. С ее-то склонностью все переиначивать и накручивать. А она и правда выглядела едва ли не испуганной, словно ей открыл дверь мужик в маске и с бензопилой. Карташова даже сделала шаг назад и теперь стояла на полусогнутых, готовая в любой момент бежать.
Это племянник, тихо объяснил Паша, до сих пор не веря в окружающую тишину.
Только теперь он оглядел Нику целиком: нарядная, накрашенная, с каким-то необыкновенным тортом в изящной коробочке. Это что, она к нему в гости пришла?! К нему? И накрасилась? И прямо сразу домой? Ах, да, торт. Ляпнул тогда в реанимации, чтобы не думать про ее намеки Наверное, решила отчитаться. Конечно: отличница, аккуратистка, еще бы она не выполнила домашнее задание. И он хорош: стоит тут весь грязный, с младенцем на руках и держит ее на пороге. Даже если это всего лишь торт, она ведь спасла Пашу от глухоты и, возможно, помешательства. Может, она и с детьми ладить умеет? Женщина, как-никак.
Ты проходи, проходи, он отступил назад. У меня, правда, сейчас бардак Катька нагрянула, подкинула Никиту на несколько дней и свалила. А я первый раз с ним сижу, понятия не имею, что надо делать.
Мой бедный, почти пропела она таким ласковым тоном, что у Паши побежали мурашки.
Да ладно, не так уж все и плохо, он пожал плечами и только потом сообразил, что она обращается к Никите.
Дядя тебя обижает? сочувственно спросила она, и малыш по-взрослому поджал нижнюю губу. Сейчас мы с тобой все сделаем, да? Паша, где ванная?
Вот это контраст! Чего это она с парнем сюсюкает, а ему раздает команды, как немецкой овчарке?
Там, буркнул он, указывая на нужную дверь.
Карташова скинула туфли, поставила торт на этажерку и спешно вымыла руки.
Ну, иди ко мне, мягко позвала она, вернувшись.
И снова, как ни странно, не Пашу.
Никита с удовольствием потянул к ней маленькие ладошки, и она с удовольствием прижала его к себе.
Кто у нас такой хороший мальчик? Такой большой, такой славный! Никита? Ой, какие пальчики! Ну-ка, где у нас пальчики? вдохновенно ворковала она, тыкаясь носом в детские ручки.
Мелкий довольно хихикал и явно кокетничал. Почему-то Паше она ручки после операции не целовала, а он, на минуточку, ее спас. Женщины!..
Тебе надо переодеться и принять душ, обратилась к нему Ника. А мы тут пока посидим. Давай, пока я не передумала.
Исаева не надо было уговаривать.
Он малодушно исчез в ванной, для верности закрывшись на задвижку. Встал под воду и несколько минут просто отмокал, радуясь, что не слышит ничего, кроме умиротворяющего журчания. Дважды намылил голову шампунем, сосредоточенно отскреб каждый миллиметр тела. Еще разок почистил зубы, нашел старый кусок пемзы и как следует отшкурил пятки. Словом, сделал все, что мог, чтобы иметь достойный повод не выходить. Таким чистым он не был, пожалуй, даже в момент своего появления на свет.
Любуясь розовощеким отражением в распаренном зеркале, он не торопясь причесал мокрые волосы на идеальный пробор и только потом решился выключить воду. С опаской прислушался: в квартире было тихо. Напялив футболку, прокрался в коридор с осторожностью, с которой саперы ступают на минное поле.
Из кухни доносился мелодичный лепет, и Паша не сразу понял, Ника это или ребенок. Картина, которую он застал, была воистину идиллической: переодетый и умытый Никита с довольным видом полулежал на руках у Карташовой и пил смесь, пока она мурлыкала какую-то песенку. Кажется, «Львенка и черепаху», но без слов было не разобрать.
А мы уже решили, что ты утонул, пропела она, не поднимая глаз от ребенка. Даже я так долго не принимаю ванну.
Ну, гигиена начал было он.
Залог здоровья, кивнула она и насмешливо взглянула на него. Не включай доктора Айболита.
Ты, наверное, не сможешь задержаться еще немного? с плохо скрываемой надеждой спросил он, подпирая косяк.
Хочешь, чтобы я ушла? она вскинула бровь, хотя явно понимала, о чем он пытается попросить.
Да нет же! Я имею в виду Если у тебя нет дел или свидания или еще каких-то планов может, посидишь еще? он вздохнул. Пожалуйста
Ладно, она улыбнулась. В конце концов, сегодня я планировала только кормить тебя тортом.
О, торт мечтательно протянул Паша. Я бы поел. Поставлю чайник.
Так, погоди. Раз уж тебе рано или поздно придется остаться с ребенком, лучше сразу привыкнуть и во всем разобраться.
Да ладно, успеем. Времени полно. Пока чаек выпьем, посидим отмахнулся он.
Э, нет! Во-первых, малой пошел в тебя. Ты посмотри, какой богатырь! На годовалого тянет, у меня рука затекла. А во-вторых, надо вам друг к другу привыкать. Иначе как вы тут останетесь один на один? Давай, мы как раз доели, бери его. Только держи вертикально и не тряси.
Паша медлил, но руки все же протянул. Племянник смотрел на него с ответным недоверием. Аккуратно, морщась в ожидании новой звуковой атаки, Исаев взял малыша. Тот ощутимо напрягся, застыл, готовый в любой момент расплакаться. Нижняя губа горестно искривилась.
Это дядя, ласково объяснила Ника. Дядя Паша. Он у нас хороший, добрый. Дядя. Да? Смотри, у дяди носик, глазки, волосики, она тыкала пальцем в каждое названное место и сопровождала это веселым «пип».
Никита сохранял некоторую настороженность, но выглядел спокойнее.
Исаев, улыбнись хотя бы, шептала Ника. Давай, вытащи из своих скептических и мрачных глубин доброго дядю!
Паша вздохнул и растянул рот. Сначала вышло натужно. Потом подмигнул, покорчил рожи, изобразил губами моторчик. Это Никите понравилось, и он засмеялся. Паша не поверил своему успеху. Повторил трюкснова звонкий смех и восторг на ангельском личике. И тут уж Исаев сам улыбнулся. Искренне и очень радостно. Как-то разом пришло понимание, зачем люди вообще заводят потомство.
Никита потрогал пальчиками Пашины губы, и тот расцеловал маленькую ладошку, а потом и пальчик за пальчиком. Пахло чем-то теплым и сладким, и он с наслаждением втянул в себя воздух. Теперь можно было спокойно изучить ребенка: глаза совсем как у Катьки, а лоб, волосыот Вадима. Чуть оттопыренные уши, как у самого Паши, и забавные складочки на шее. Надо же, такой кроха, а уже видно, что мужичок. Взгляд осмысленный, нравится звук мотора. И щиплется как больно! Руки сильные. Хороший вырастет парень.