Дуган рассказал Фаре, что его мать служила горничной в доме лэрда Маккензи. Она родила лэрду очередного внебрачного сына, он жил с ней около четырех лет, пока ее не убил другой любовник.
Еще в раннем детстве Дуган понял, что у него есть особенность, отличавшая его от других людей, а именно он запоминал все. Он помнил даже разговоры, которые они с его Феей вели через год, и представлял, как шокирует и обрадует ее, напомнив ей о каком-нибудь из них.
Я совсем забыла об этом! скажет она.
А я никогда не забываю, похвастается он.
Эта способность позволила ему на лету схватывать знания, и он быстро превзошел ее навыки чтения. Однако Дуган всегда внимательно прислушивался к урокам Фары, даже когда ему этого не хотелось. К тому же она выбирала книжки, которые могли его заинтересовать: о кораблях, пушках и череде исторических войн, начиная от римлян и заканчивая Наполеоном. Особой любовью Дугана пользовались истории о пиратах.
Как ты думаешь, я смогу когда-нибудь стать хорошим морским разбойником? спросил он однажды с полным ртом печенья, которое она принесла ему в качестве особого угощения.
Нет, конечно, терпеливо ответила Фара. Пираты злые воры и убийцы. К тому же они не пускают на свои пиратские корабли девушек. Она посмотрела на него увлажнившимися, испуганными глазами. Ты бросишь меня, чтобы заняться морским разбоем?
Дуган привлек ее к себе.
Я никогда не оставлю тебя, Фея! истово поклялся он.
Правда? Ее глаза обрели цвет грозовой тучи, угрожающей разразиться дождем. Даже для того, чтобы стать пиратом?
Обещаю! Дуган откусил кусок печенья и улыбнулся ей с набитыми щеками, прежде чем вновь вернуться к книге. Хотя я мог бы стать разбойником с большой дороги. Разбойники очень похожи на пиратов, только на суше.
Немного подумав, Фара кивнула.
Да, думаю, тебе больше подошла бы жизнь разбойника, согласилась она.
Да, Фея, а тебе придется свыкнуться с мыслью о том, что ты жена разбойника с большой дороги.
Девочка захлопала в ладоши и восхищенно посмотрела на него.
Звучит как обещание приключения! воскликнула она. Но потом ее лицо посерьезнело, словно она вспомнила нечто особенно неприятное.
Что такое? встревожился Дуган.
Только Мне кажется, я должна выйти замуж за кого-то другого, призналась Фара.
За кого? прорычал Дуган, встряхнув ее за хрупкие плечи.
За мистера Уоррингтона. Она продолжила, увидев гнев и недоумение в его глазах: Он он работал с моим отцом, и это он оставил меня здесь. Мистер Уоррингтон сказал, что, когда я стану женщиной, он приедет за мной и мы должны будем пожениться.
Холодное отчаяние пробралось в его кровь.
Ты не можешь выйти замуж за другого, Фея! Ты принадлежишь мне! Только мне!
Так что же нам делать? разволновавшись, спросила Фара.
Дуган лихорадочно размышлял, пока они дрожали, прижавшись друг к другу в скучной библиотеке, потому что угроза будущей разлуки свела их еще ближе. Внезапно его осенила гениальная идея.
Иди спать, Фея! А завтра вечером, вместо встречи здесь, в библиотеке, давай встретимся в ризнице.
Дуган ждал Фару в ризнице с единственным предметом, напоминавшим ему о семье: с обрывком пледа клана Маккензи. Он помылся, отскреб с себя грязь и расчесал спутавшиеся черные волосы, прежде чем перехватить их шнурком на затылке.
Непокорные кудри Фары появились из-за тяжелых дверей часовни, и когда она заметила Дугана, стоявшего у алтаря, освещенного одинокой свечой, сияние ее улыбки осветило ей путь по проходу. Фара надела простую белую ночную рубашку, которая бесконечно ему нравилась, и при каждом ее шаге из-под длинного подола показывались ее босые ножки.
Дуган протянул ей руку, и она без раздумья взяла ее.
Ты отлично выглядишь, прошептала Фара. А что мы тут делаем, Дуган?
Я пришел сюда, чтобы жениться на тебе, пробормотал он.
Да ты что? Она с любопытством огляделась по сторонам. Без священника?
Нам в горной стране священники не нужны, проговорил он с легкой усмешкой. Наши браки благословляются многими богами, а не одним. И они приходят, когда мы их просим, а не когда к ним обращается священник.
Звучит еще лучше, согласилась Фара, с воодушевлением кивая головой.
Они встали на колени лицом друг к другу перед алтарем, и Дуган обвернул обрывком выцветшего пледа их соединенные правые руки.
Просто повторяй за мной, Фея, пробормотал он.
Хорошо.
Фара подняла на него свои глаза, и он ощутил прилив такой сильной и неистовой любви, которая, казалось, была неуместна в этой святой комнате.
Дуган начал магический обряд, за которым когда-то ребенком наблюдал из-за материнских юбок:
Ты кровь от крови моей и кость от кости моей,
Я тело свое отдаю тебе, чтобы мы двое могли стать одним,
И душу свою отдаю тебе до конца наших дней.
Фаре нужно было иногда подсказывать слова, но она произносила их с таким пылом, что Дуган был тронут.
Надевая своей Фее на палец кольцо из ивовой лозы, он очень четко произносил священные древние клятвы, но ради Фары перевел их на английский язык:
Я делаю тебя своим сердцем.
При восходе Луны.
Чтобы любить и почитать тебя,
Всю нашу жизнь.
И пусть мы возродимся,
Пусть наши души встретятся и все узнают.
И снова будут любить
И помнить.
Мгновение она казалась растерянной и ошеломленной, но потом объявила:
И я тоже.
Этого было довольно. Отныне она принадлежала ему. Вздохнув, словно он сбросил тяжелый груз, Дуган освободил их руки и отдал Фаре обрывок пледа.
Оставь его себе и храни у сердца, сказал он.
О Дуган, а мне нечего подарить тебе! с сожалением воскликнула Фара.
Ты подаришь мне поцелуй, Фея, и на этом дело будет сделано.
Фара бросилась к Дугану и неумело прижала свой маленький ротик к его губам, а затем с громким чмоканьем прервала поцелуй.
Ты лучший муж, Дуган Маккензи, заявила она. Я не знаю другого мужа, который мог бы заставить лягушку так высоко прыгать, придумывал бы такие умные клички для лис, живущих под стеной, или бросать три камня одновременно.
Только мы не должны никому об этом рассказывать, предупредил Дуган, все еще пошатываясь от поцелуя. До тех пор, пока не станем взрослыми.
Фара согласно кивнула.
Мне лучше вернуться, сказала она неохотно.
Дуган согласился и, опустив голову, поцеловал ее еще раз более нежным поцелуем. В конце концов, это было право мужа.
Я люблю тебя, моя Фея, прошептал он вслед девочке, которая, сжимая в руках плед, молча побрела по проходу, украшенному яркими цветами.
Я тоже тебя люблю.
На следующую ночь маленькая Фея разбудила Дугана, приподняв одеяло и проскользнув к нему на узкую койку. Он открыл глаза и в тусклом свете одинокой свечи увидел копну серебристых кудряшек, рассыпавшихся у него на груди.
Что ты делаешь, Фея? сонным голосом спросил он.
Она не ответила ему, просто вцепилась в его рубашку с несвойственным ей отчаянием. Ее тело сотрясала дрожь, а из ее горла вырывались тихие, бессловесные рыдания.
Дуган инстинктивно обхватил ее руками и крепко прижал к себе, паника охватила его до мозга костей.
Что случилось? Тебе больно?
Н-нет, запинаясь, ответила она, не поднимая головы.
Дуган немного успокоился, однако тревога не оставила его: он увидел, что его поношенная ночная сорочка спереди вымокла от ее слез. Он приподнял голову, чтобы проверить, не заметил ли ее присутствия кто-то из двадцати или около того мальчиков, койки которых стояли рядом или напротив, однако все было тихо, насколько он мог судить. Фара никогда не ложилась в его постель прежде, так что привести ее сюда могла только очень серьезная причина.
Слегка изогнувшись, чтобы посмотреть на нее, Дуган в серебристом лунном свете увидел такое, отчего кровь застыла в его жилах.
На Фаре была ее чудесная ночная рубашка та самая, в которой она была прошлым вечером, когда он взял ее в жены, только теперь на ней от талии до кружев на шее не было крохотных пуговок. Она сжимала половинки рубашки одной рукой, а другой вцепилась в него. Безрадостное спокойствие охватило Дугана, когда он принялся укачивать в руках свою десятилетнюю жену.
Расскажи мне. Это было все, что он смог произнести прерывающимся от страха голосом.
Он притащил меня в свой кабинет и начал говорить такие уж-ужасные вещи, прошептала Фара ему в грудь. Ее лицо залилось краской, и она все еще не решалась поднять на Дугана глаза. Отец Маклин сказал мне обо всем, что я искушаю его сделать со мной. Это было ужасно, страшно и неприлично. А потом он усадил меня на колени и попытался поцеловать.
Попытался? Кулаки Дугана, прижавшиеся к ее рубашке на спине, затряслись от ярости.
Я вроде как ударила его в плечо ножом для писем и убежала, призналась Фара. Прибежала сюда. К тебе. Это единственное безопасное место для меня. Ох, Дуган, он за мной охотится! Девочка разрыдалась, и все ее тело содрогнулось от усилий не плакать громко.
Несмотря ни на что, губы Дугана скривились в усмешке: он был удовлетворен поведением своей маленькой жены.
Ты отлично поступила, Фея, пробормотал он, поглаживая ее волосы и желая про себя, что лучше бы она ударила отца Маклина ножом в глаз, а не в плечо.
«Эпплкросс» был большой, древней каменной крепостью с множеством уголков для укрытия, но старому священнику не понадобится много времени, чтобы прийти с обыском в спальню мальчиков.
Я не знаю, что делать, раздался тихий голосок из-под его одеяла.
Под дверью спальни появилась полоска света, и Дуган замер, зажав ей рот рукой и затаив дыхание, пока свет не исчез.
Потом он встал с кровати, открыл свой сундук и вытащил оттуда две пары брюк. Одну пару он бросил Фаре вместе с одной из своих рубашек.
Надень это, шепотом приказал он ей.
Кивнув, Фара принялась неловко натягивать на себя одежду под ночной сорочкой. Дуган быстро помог ей закатать рукава и подол рубашки и подвязал брюки вместо ремня куском бечевки на ее худеньких бедрах.
Надев сапоги с потрескавшимися подошвами, он решил, что они стянут сапоги для Феи у кухарки, когда зайдут в кухню за едой для своего путешествия. Они не могли рисковать и зайти в спальню для девочек за вещами Фары.
Ее маленькая ручка в его руке казалась хрупкой и в то же время весомой, когда они в темноте шли в кухню, то и дело останавливаясь, чтобы заглянуть за угол, и пробираясь сквозь тени. До Рассела на озере Лох-Кишорн было почти десять миль пути. Там они смогут отдохнуть, поспать и полакомиться устрицами на устричной банке, прежде чем продолжить путь в Форт-Уильям. Дугану оставалось только надеяться, что его маленькой Фее хватит сил все это выдержать. Впрочем, это неважно, потому что он был готов при необходимости всю дорогу нести ее на руках.
Оказавшись в кухне, они набрали хлеба, сушеной свинины и немного сыра и потеряли драгоценные секунды, засовывая куски марли в сапоги кухарки. Та была женщиной мелкой, с маленькими ногами, но даже ее обувь Фаре оказалась велика.
Дуган был рад видеть, что его Фея перестала плакать, а ее лицо обрело целеустремленное и решительное, правда, немного встревоженное выражение.
Он надел на нее свою куртку, досадуя, что у него не нашлось для нее одежды потеплее.
А ты разве не замерзнешь? запротестовала она.
У меня на костях больше мяса, похвастался Дуган.
Открывая кухонную дверь, он вздрогнул, когда петли заскрипели так громко, что могли бы пробудить от вечного сна половину душ, покоящихся на кладбище.
Глинистый запах росы напомнил ему, что рассвет близок, но это означало еще и то, что ночь перестала морозить воздух, а это хороший знак.
Вглядевшись в темноту, Дуган определил, в какой стороне находится восток. Они должны идти по прямой, никуда не сворачивая, насколько это возможно, и тогда дорога выведет их прямо на берег Лох-Кишорна. Он был в этом уверен.
Сдавленный вскрик Фары не успел насторожить Дугана, потому что через миг ее ручку вырвали из его руки.
Резко повернувшись, он увидел возвышавшуюся над ним сестру Маргарет, удерживающую вырывавшуюся Фару; в это же мгновение в кухню, пыхтя, ввалился отец Маклин в сопровождении двух крепких монахов.
Не-ет! завопил Дуган, застывая от презренного ужаса.
Дуган, беги! закричала Фара.
Отец Маклин подошел к сестре Маргарет и с усмешкой потянулся к тонкой, узловатой, окровавленной руке, чтобы помочь в усмирении Фары с помощью порки.
Не смейте прикасаться к ней, черт возьми! приказал Дуган. Она моя! Вынув нож, который он стянул с кухонной доски, Дуган предупреждающе замахнулся им на двух своих противников. Если только не хотите влипнуть дважды за ночь. Он сделал угрожающий шаг вперед, и отец Маклин оторвал тонкие губы от своих острых, неровных зубов. Его лысая макушка блестела в свете факела, который держал в руке один из монахов.
Девчонка слишком дорога, чтобы отпустить ее. Быстрый, как ястреб, Маклин вцепился длинными, костлявыми пальцами в тонкую шею Фары. Тебе надо было выбрать другую принцессу себе в добычу.
Принцессу?
Хищник тут не я, а вы! обвинил отца Маклина Дуган, будучи не в силах оторвать глаз от полного ужаса взгляда его Феи, которая извивалась, пытаясь вырваться и вздохнуть. Отпустите ее, или я вас обоих зарежу.
Фара сдавленно всхлипнула, и Маклин полностью перекрыл ей воздух.
Дуган выдохнул. Бросившись вперед, он замахнулся ногой и ударил своим сапогом прямо в слабое колено отца Маклина. Тот упал с надрывным воплем, и, не успев понять, что делает, Дуган вонзил нож в грудь священника. Раздались женские крики слишком низкие для его Феи, хотя Дуган был уверен, что слышит и ее крик тоже. Внезапно он понял, что пришла пора отомстить от имени его Феи за все побои и голод. Дуган выхватил нож как раз вовремя, чтобы замахнуться на приближавшегося монаха, который успел отскочить в сторону. Он был так сосредоточен на этом человеке, что не заметил, как второй монах занес руку с факелом для удара. Сопротивляться было поздно. Последним, что услышал Дуган, был голос его Феи, его жены, которая выкрикивала его имя. Его последней мыслью была мысль о том, что он подвел ее. Он потерял ее навсегда.
Глава 2
Лондон, 1872 год
Семнадцать лет спустя
Уже почти десять лет назад у миссис Фары Ли Маккензи вошло в привычку проходить до работы пешком одну милю. Она выходила из своей небольшой, но модной квартиры, расположенной над одной из многочисленных кофеен на Феттер-лейн, прогуливалась по Флит-стрит, пока та не сворачивала на Стрэнд, печально известную авангардным театром и искусством улицу. С Темпл-Баром и театром Адельфи слева, районом Ковент-Гарден и Трафальгарской площадью справа, каждое утро становилось настоящим праздником для ее чувств.
Фара часто пила утренний кофе в компании хозяина ее квартиры и владельца кофейни «Букенд» мистера Пьера де Голя, который радовал ее рассказами о знаменитых поэтах, писателях, художниках, исполнителях и философах, нередко заглядывавших в его заведение вечерами.
В то утро разговор зашел о странном парижском авторе Жюле Верне и о споре, который у них как-то зашел об их общем знакомце, недавно скончавшемся Александре Дюма.
Фара была особенно заинтересована, потому что являлась большой поклонницей произведений мистера Дюма и стеснялась признаться, что еще не читала работ мистера Верна, но чувствовала, что ей следует добавить их в постоянно растущий список книг для чтения.
Не беспокойтесь, произнес де Голь со своим сильным французским акцентом, который так и не уменьшился за те десять лет, что Фара была с ним знакома. Это еще один претенциозный писатель-деист, который считает себя философом.
С улыбкой оставив де Голю месячную ренту и расцеловав его толстые щеки, Фара взяла себе на завтрак круассан и отщипнула от него кусочек, пробираясь по людному Стрэнду. Единственными домами на ее пути, которые не могли похвастаться красочной компанией постоянных посетителей, были дома для отдыха и развлечений, которые, как и многие их служащие, казались обманчиво привлекательными по вечерам, когда освещение было более подходящим.
Утренняя прогулка показалась Фаре удручающе скучной, несмотря на ошеломляющую суматоху самой известной рыночной улицы Лондона. По крайней мере до тех пор, пока она не срезала путь по Нортумберленд-стрит, чтобы миновать Чаринг-кросс и попасть к задней части дома номер четыре на площади Уайтхолл, знакомой всему английскому обществу как «задний холл» штаб-квартиры Полицейского управления Лондона, известного также как Скотленд-Ярд.