Именно эта тревожащая неестественность охватила ее сейчас, когда она встретилась глазами с таким непонятным взглядом Дориана Блэквелла. На его лице застыло выражение жестокой безжалостности. В его единственном здоровом глазу горел тот самый янтарный огонек, который она видела в глазах ягуара. Мерцающий свет лампы отражался золотом на его блестевшей коже. Правда, внимание Фары привлек другой его глаз. Начинаясь над бровью и заканчиваясь на переносице острого носа, его лицо уродовал неровный, сердитый шрам, прерываемый лишенным всех пигментов, кроме голубого, глазом, и все из-за раны, что бы ни стало ее причиной.
И в самом деле, он прожигал ее взглядом, как хищник, узнавший свою любимую еду и поджидавший в засаде, пока она, себе на беду, не подойдет слишком близко. Его щека была рассечена, и кровь стекала по ней вдоль его резко очерченной мужественной скулы; еще одна струйка крови капала из его правой ноздри.
Затаив дыхание, Фара оторвалась от интригующего взгляда узника и поискала глазами знакомые аристократические и красивые черты ее работодателя.
Сэр Морли, человек вообще-то сдержанный, казалось, хватался обеими руками за конец изношенной веревки, чтобы удержать самообладание. Совсем не в духе Морли было бить арестованного со скованными за спиной запястьями.
Вижу, вы пришли подготовленной, бросил он. Его тон никак не вязался с мерцанием тепла и тоской в его глазах, когда он коротко ей кивнул.
Да, сэр. Фара заставила себя встряхнуться и устремила взгляд на письменный стол в конце комнаты, надеясь, что дрожащие ноги донесут ее до него и она не уронит чего-нибудь по пути или сама не свалится. Она скрыла свое замешательство под тщательно подобранной маской безмятежности, когда стук каблуков ее ботинок резким эхом отозвался от стен бронированной комнаты.
Как бы я ни одобрял смену вами тактики, Морли, размахивание передо мной этим лакомым кусочком все же не принесет желаемого эффекта. Голос Блэквелла доносился до нее как первые нежеланные покалывания мороза зимой. Глубокий, гладкий, едкий и горький как холод. Несмотря на это, его произношение было на удивление правильным, хотя глубоко скрытого в его языке акцента с протяжными, твердыми «р» было достаточно для того, чтобы намекнуть, что Черное Сердце из Бен-Мора мог родиться и не в Лондоне.
Его шея повернулась на мощных плечах, когда он следил за ее продвижением к письменному столу, стоявшему по диагонали позади него. Он не оторвал от нее тревожных глаз, даже обращаясь к Морли:
Предупреждаю, что более жестокие мужчины, чем вы, пытались выбить из меня признания, и более красивые женщины, чем она, пытались обольстить меня, чтобы выманить мои тайны. Но ни тем ни другим это не удалось.
Стул за столом двинулся навстречу Фаре раньше, чем она ожидала, и она рухнула на него, едва не уронив все, что сжимала в руках. Несказанно радуясь тому, что сидит позади Блэквелла и он не видит ее смущения, Фара раскрыла перед собой блокнот, неуверенной рукой разгладила страницы и, как полагается, поставила перед собой чернильницу с ручкой.
Блэквелл, вы узнаете, что нет более жестоких мужчин, чем я, усмехнулся Морли.
Сказала муха пауку.
Но если я муха, то как вы попали в мою паутину?
Морли кружил вокруг Блэквелла, дергая наручники, сковывавшие тому руки за спиной.
Вы уверены, что верно понимаете происходящее здесь, инспектор? Вы уверены, что это вы используете меня в своих интересах? Блэквелл по-прежнему держался невозмутимо, но Фара заметила, что его широкие плечи под отлично сшитым сюртуком напряглись, а по виску и за подбородком заструились ручейки пота.
Я знаю, что это так, ответил Морли.
Глухой смешок Блэквелла снова напомнил Фаре о темном ягуаре.
«Настоящее знание это знать степень своего невежества», проговорил Блэквелл.
Этот мужчина цитировал Конфуция? Как несправедливо, что такой человек, как он, мог быть таким умным, опасным, богатым, могущественным и эрудированным.
Фара сдержала вздох, а затем, встревоженная собственной реакцией на Дориана Блэквелла, приосанилась и взяла в руку перо, готовая быстро заполнить листок стенографическими значками.
Довольно! Морли подошел к ней. Вы готовы к началу допроса, миссис Маккензи?
Ее имя прожужжало в комнате, как залетевшее туда случайно насекомое, ударилось о сталь и камень и эхом вернулось к прикованному посередине комнаты человеку.
Маккензи.
Фара не была полностью уверена в этом, но ей показалось, что имя было поглощено этим человеком, а затем произнесено им. Но, посмотрев сквозь ресницы на Морли, она поняла, что он, кажется, ничего не заметил.
Конечно, ответила она и демонстративно обмакнула перо в чернильницу.
Морли повернулся к Блэквеллу, на его квадратном лице появилось выражение мрачной решимости.
Скажите мне, что вы сделали с судьей Кранмером? И не трудитесь отрицать, что это были вы, Блэквелл. Мне известно, что он был магистратом, который приговорил вас к заключению в тюрьме Ньюгейт пятнадцать лет назад.
Да, это так. На лице Блэквелла и мускул не дрогнул.
Пятнадцать лет назад в Ньюгейте? Голова Фары рывком поднялась вверх, ее ручка громко царапнула стол. Не может быть, что он был там, когда
И эти пропавшие тюремщики, продолжал Морли. Его голос стал громче, отчаяннее. Должно быть, именно они караулили вас в камере, пока вы там сидели.
Неужели?
Вам это отлично известно, черт побери!
Блэквелл беспомощно приподнял плечо, словно желая сказать: «Я бы помог вам, если бы мог», что привело Морли в безграничную ярость.
Все вы, бобби, для меня на одно лицо, заметил узник. Эти нелепые усы и дурацкие шляпы. Вас почти невозможно отличить друг от друга, даже если бы я захотел.
Слишком много совпадений на этот раз, чтобы суды проигнорировали их! торжествующе промолвил Морли. Всего лишь дело времени, когда вы запляшете на конце веревки, свешивающейся с виселицы перед Ньюгейтом, той самой тюрьмой, из которой вы ускользнули.
Подтвердите, что у вас есть хоть какая-то улика. Мягкое возражение Блэквелла было пронизано сталью. А еще лучше, приведите хоть одного свидетеля, который решится дать против меня показания.
Морли так и ходил вокруг западни.
Всему Лондону известно о вашей склонности к быстрой и жестокой мести. Да я мог бы выбрать на улице любого слабоумного, и он протянул бы руку к богу и поклялся, что это вы прикончили судью, который приговорил вас к семи годам тюрьмы.
Мы с вами оба знаем, что для того, чтобы осудить такого, как я, потребуется нечто большее, чем ересь и репутация, Морли, насмешливо произнес Блэквелл. Вывернув шею, чтобы посмотреть на Фару здоровым глазом, он обратился прямо к ней, отчего у нее сжался желудок, а кулаки затряслись еще сильнее: Добавьте мое торжественное признание в протокол, миссис Маккензи, и отметьте, что я клянусь в его абсолютной правдивости.
Фара ничего не сказала в ответ, как всегда продемонстрировав свой профессионализм узнику, игнорируя его. Хотя, конечно же, он безраздельно владел ее вниманием. Это лицо. Это дикарское, мужественное лицо.
Сплошные углы, интриги и тьма. Красивое, если бы не шрам и этот поразительно голубой глаз, казавшийся ей одновременно неотразимым и отталкивающим.
У меня, Дориана Эверетта Блэквелла, никогда не было эмоциональной несовместимости с верховным судьей лордом Роландом Филиппом Кранмером-третьим. Я был виновен в мелкой краже, за что он приговорил меня к семи годам заключения в тюрьме Ньюгейт, и я торжественно клянусь, что усвоил полученный урок. Разумеется, это было сказано ироничным тоном, что заставляло усомниться в правдивости каждого его слова.
Фара была в состоянии смотреть только на него, она полностью сосредоточилась на том, чтобы понять, что он хочет до нее донести, прожигая ее полным непонятного и тревожного отчаяния взглядом одного здорового глаза. Ей казалось, что сам дьявол одновременно играл с ней и пытался о чем-то предупредить.
Вы ведь понимаете, не так ли, миссис Маккензи? тихо проговорил Блэквелл, едва шевеля жесткими губами, в то время как сила его взгляда пригвоздила ее к месту. Проделки своенравного юнца.
Дрожь опасности пробежала по ее позвоночнику.
Дерьмо лошадиное! взревел Морли.
Дориан снова повернулся к инспектору, черные чары, которыми он окутал ее, развеялись, и Фара наконец смогла выдохнуть, хотя даже не заметила, что задерживала дыхание.
Какой стыд, Морли, насмешливо обратился к инспектору Блэквелл. Так разговаривать в присутствии леди?
Она моя служащая, процедил сэр Морли сквозь зубы. И я буду вам благодарен, если вы перестанете донимать ее, если хотите сохранить зрение единственного зрячего глаза.
Я просто не могу удержаться. Такая зрелая, привлекательная штучка.
Прикуси. Свой. Язык.
Фара никогда не видела сэра Морли в таком гневе. Он оскалился. На его лбу запульсировала вена. Это был человек, с которым она раньше не встречалась.
А скажите мне, Морли, спокойно, но безжалостно продолжал Блэквелл, сколько времени она проводит за своим письменным столом, а сколько под вашим, прижимая губы к вашему
Взорвавшись, сэр Морли всадил кулак в лицо Дориана Блэквелла с такой силой, какой Фара в нем и не подозревала. Голова Блэквелла дернулась в сторону, в уголке его нижней губы появился сердитый разрыв. Но, к изумлению Фары, этот большой, темный человек не издал ни единого звука от боли, даже не застонал. Он просто вновь поднял голову, чтобы посмотреть в лицо стоявшего перед ним разъяренного инспектора.
Сэр Морли посмотрел на Фару поверх эбеново-черных волос Блэквелла, и в его взгляде промелькнул отблеск стыда.
Собирайте свои вещи, миссис Маккензи. Вы свободны. Его голубые глаза полыхнули ожидаемым гневом, когда он вновь посмотрел на узника. Вам ни к чему это видеть.
Фара внезапно встала, ее стул резко заскрежетал, когда она стала возражать:
Но, сэр я я не думаю
Уходите, Фара! Немедленно! скомандовал инспектор.
Едва дыша, Фара собрала бумагу, ручку и чернильницу, удивляясь тому, что дрожащие, холодные руки выдают ее. Когда она проходила мимо Дориана Блэквелла, он повернулся в ее сторону, выплюнул полный рот крови на камни рядом с собой, хотя та и не попала на подол ее юбок.
Да, Фара Маккензи, вы должны бежать. Его голос был таким беспощадным и холодным, что Фара решила, будто это разум подшучивает над ней. И что, когда он произнес ее имя, она могла вообразить, будто в его речи прозвучали какие-то теплые, узнаваемые нотки. А мы тут побудем еще немного.
Охнув, она повернулась к нему, но, к ее удивлению, Блэквелл не смотрел ей вслед. Вместо этого он поднял лицо к Морли, стоявшему над ним с опущенными по бокам руками, сжатыми в кулаки.
Улыбка Дориана Блэквелла, полная крови, зубов и откровенного вызова, была самым пугающим из всего, чему Фара стала свидетельницей в своей жизни.
Его глаза были мертвыми, в них не было ни капли надежды или человечности, молочно-голубой оставался совершенно неподвижен, лишь пляшущий отблеск огня факела придавал ему неестественный языческий блеск.
Отвернувшись от этого зрелища, Фара вырвалась из допросной и прошла мимо молчавших инспекторов, следивших за ней с пристальным вниманием. Это отняло у нее все силы, но она сдерживала дрожь, пока не осталась одна.
Глава 3
Три ночи спустя инспектор Эван Мактавиш чиркнул спичкой по серым камням церкви Сент-Мартин-ин-зе-Филдз и, прислонившись спиной к задней части здания, подкормил тлеющий уголек своей потрепанной сигары. Оглядев тени Данканнон-стрит, он подумал, что раз уж он завершил встречу, то можно нанести визит в заведение мадам Реджины на Флит-стрит. Как всегда после этих тайных встреч, инспектору так и хотелось порадоваться жизнеутверждающему ощущению, что он избежал смерти. Понадобится два-три визита к проститутке, чтобы снова стать самим собой.
Думаете об этой новой парижской юбке у мадам Реджины? От звука голоса, преследовавшего Мактавиша в ночных кошмарах, он едва не выпрыгнул из своей кожи.
Господи Иисусе, Блэквелл! прохрипел он и, раздраженно хмурясь, подобрал с сырой земли упавшую сигару. И как только человек вашего размера может пробираться в тени, не издавая ни звука?!
Если бы у Мактавиша был выбор, он хотел бы никогда больше не видеть оскал Черного Сердца из Бен-Мора, потому что еще несколько часов спустя тонкие волоски на его теле продолжали стоять дыбом от ужаса.
Отличная работа, заметил Блэквелл. Вы превосходно выполнили приказы.
Это оказалось непросто, проворчал Мактавиш, которому было трудно смотреть на поразительно расчетливое выражение жестоких черт Блэквелла. Распустить вашу шайку, тайком пронести записи в вашу камеру, да еще пытаясь скрыть это от всего участка. Вам повезло, что я не единственный преданный вам человек в Скотленд-Ярде.
Если смотреть в лицо Блэквеллу было трудно, то встретиться с его жутким, испытующим взглядом было почти невозможно. Никто не знал, насколько хорошо видел голубой глаз Черного Сердца из Бен-Мора, но когда он устремлял его на человека, у того появлялось ощущение, будто с него содрали кожу и обнажили самые страшные его грехи.
У меня много разных качеств, инспектор, но везение никогда не было одним из них.
Мактавишу пришло в голову, что хотел бы он быть таким же невезучим, как этот безупречно одетый мерзавец перед ним. Богатый, как Мидас, как о нем говорили, могущественный, как Цезарь, и безжалостный, как дьявол. Да, у него не было красивого лица, которое восхищало бы женщин, но тем не менее Дориан Блэквелл привлекал женское внимание, где бы ни появлялся. Страх и очарование давнее и мощное орудие обольщения, и женщин тем или иным образом влекло к темному гиганту.
Все-таки зачем вы это сделали? поинтересовался Мактавиш. Зачем призвали своих людей к бунту лишь для того, чтобы прогнать их?
Проигнорировав вопрос, Блэквелл сунул руку в карман своего черного пальто и вытащил оттуда золотой цилиндр. Из него он достал новехонькую сигару и вручил ее Мактавишу, который мгновение таращил на нее глаза, надеясь, что проживет достаточно долго, чтобы выкурить ее.
Благодарю вас, сэр, задумчиво произнес он, взяв сигару и поднеся ароматное сокровище к усам, прежде чем откусить кончик. Блэквелл рукой в перчатке зажег спичку, и Мактавиш с усилием заставил себя придвинуться ближе, чтобы раскурить сигару. Его желание было выполнено, однако он был уверен, что у него больше никогда в жизни не будет повода для такого дорогого удовольствия. Вам только придется скрываться от верховного судьи Синглтона, и можете гулять по улицам, как бродячая кошка. У Морли ничего против вас нет.
Знаю.
Пламя свечи осветило черты Блэквелла, и Мактавиш сочувственно поморщился.
Да уж, он хорошо поработал над вашим лицом. Инспектор заметил заживающую губу и многочисленные синяки на скулах Блэквелла. Какую бы обиду он против вас ни держал, она очень сильная.
Если учесть, как в полиции избивают людей, это можно счесть пустяком, произнес Блэквелл почти добродушно.
Мактавиш побледнел.
Позвольте мне первым принести извинения за
Блэквелл поднял руку, призывая инспектора к молчанию.
Мне нужна кое-какая информация, прежде чем я вам заплачу, сказал он.
Выдохнув свой маленький кусочек рая, Мактавиш согласно кивнул.
Все что угодно.
Черное Сердце наклонился ближе к нему.
Расскажите мне все, что вам известно о миссис Фаре Маккензи.
Затянувшись, Мактавиш уточнил:
О миссис Маккензи, клерке?
Блэквелл был спокоен и молчалив, но его странный взгляд можно было интерпретировать даже в темноте.
Озадаченный, Мактавиш почесал затылок, пытаясь сообразить, что бы такого интересного можно было рассказать об этой женщине.
Она работает здесь, сколько мы себя помним. Она пришла даже раньше меня, хотя я служу в Скотленд-Ярде уже семь или восемь лет. Но, честно говоря, если подумать, я не так уж много знаю о ней. Работает она хорошо, ее любят, но держится она особняком. Спокойная. И это редкая и достойная похвалы женская черта, насколько подсказывает мне опыт. Вкалывает больше, чем два других клерка, но платят ей меньше.
Какого рода работу Морли заставляет ее выполнять?
О, да обычную работу, какую выполняют клерки! Бухгалтерия, записи, делопроизводство, поставки, заказы курьерам, оформление документов в суде и так далее.