Мне вот даже интересно, задумалась я после нескольких дней работы и раздумий, что такого секретного мы не должны разглашать? Ничего же не происходит.
Мы с Анькой валялись на моём диване, вытянув гудящие после рабочего дня ноги, потягивали красное вино из стареньких, хрустальных бокалов, которые также достались мне в наследство от бабушки, раз продолжали стоять в её старенькой стенке. За окном три часа ночи, на горизонте проклёвывались первые предрассветные сумерки, а мы только недавно вернулись со своей опасной, суперсекретной работы. И меня потянуло поговорить.
Люди ужинают, разговаривают, уходят домой, продолжала развивать я свою мысль. Никто даже не танцует. Сплошное бла-бла-бла.
Вот об этом нам и нельзя болтать. Вдруг услышишь что-то не то.
Как они бабки делят?
Хотя бы. Анька голову повернула, посмотрела на меня. С подозрительным прищуром. Ты что-то слышала?
С ума сошла? Петрович надо мной, как коршун вьётся!
Проверяет тебя.
Я вздохнула, глотнула вина.
Это же не просто ресторан, сказала сестра после короткой паузы. Это гостиница, там куча всего происходит.
Я заинтересовалась.
Что за куча?
А ты не соображаешь? Анька даже постучала кулаком мне по лбу. В гостинице можно снять номер, изменить жене Или ещё что-нибудь.
Это скучно.
А тебе что нужно? Пять этажей криминала? Лидка, не выдумывай нам проблем. Я хочу там работать.
И я хочу.
Вот и работай. Не подсматривай, и не подслушивай. Хрен с ними, с этими богатыми. Пусть спят, с кем хотят.
Я засмеялась, потом кинула на Аньку любопытный взгляд.
А ты там ни с кем не познакомилась?
Сдурела? Анька глянула выразительно. Да они нас не замечают. Мы для них обслуживающий персонал. И знаешь, пусть так остаётся. Или, думаешь, случаев не было? Вот только со счастливым концом из сказки «Золушка», ни одного. Ольга последняя жертва. Но она, конечно, совсем дура. Связалась даже не с мажором, а с аферистом. Но, правда, он по-английски так лопотал, что не отличишь. Я вот тоже поверила, не раз его в баре обслуживала. Правда, в главном зале он никогда не ужинал. Видно, финансы не позволяли. Она ухмыльнулась, одним глотком допила вино, поставила бокал на пол, и повернулась ко мне спиной, устраиваясь поудобнее. Подложила под щёку ладонь и тут же закрыла глаза. Давай спать. Завтра последняя смена, и выходные!
Я тоже отставила бокал, выключила ночник над головой, и вздохнула в темноте. Врать себе дальше было невозможно: в душе поселилось томление. Ожидание чего-то грядущего. И я с нетерпением ждала развязки.
Знаете это чувство, когда понимаешь, что в твоей жизни давно ничего не происходит, а потом вдруг появляется необоснованное волнение, ожидание, и ты начинаешь ждать перемен. К лучшему они будут, или к худшему, тебе неведомо, но ты знаешь, чувствуешь, что скоро всё изменится. Вот только с Мишкой почему-то не сработало, и я до последнего момента не подозревала, что этот свинтус задумал. Я собиралась замуж, а оказалась на улице с чемоданом. А тут вдруг предчувствие, на ровном месте! Может, мне просто скучно?
Но что-то во мне изменилось, и изменилось видимо, потому что на следующий день Петрович ко мне приглядывался довольно долго, после чего строго поинтересовался:
Что с тобой?
А что со мной? Я взволнованно вскинула руку, проверила, застёгнута ли блузка на груди, даже глаза опустила, но с первого взгляда всё было в порядке. Чисто, застёгнуто и прилично. А начальник пояснил:
У тебя что-то с глазами.
Час от часу не легче. Я повернулась к зеркалу. Глаза, как глаза. Зелёные. Я обернулась к Петровичу и посмотрела на него с непониманием.
Всё со мной так!
А он неопределённо махнул рукой, всё ещё хмурился, разглядывая меня.
Взгляд какой-то мечтательный.
Николай Петрович, раздосадовано начала я, но он рукой взмахнул, останавливая меня.
Не тарахти, Лидия. А из глаз это убери. Ты глазами на работу должна смотреть, а не в себя. Мечтать будешь после работы.
Ни о чём я не мечтаю, обиженно проговорила я. Но что плохого, если у девушки улучшилось настроение?
Ничего, согласился начальник. Вот только ты не девушка. Ты администратор. Он даже коротким пальцем ткнул в стойку ресепшена, за которой я стояла. Твой взор должен быть ясен и чист.
И неподкупен, добавила я негромко. Но он услышал, как издёвку не воспринял, и с готовностью кивнул.
И неподкупен, повторил он вслед за мной. Хорошо, что ты это понимаешь. Постучал пальцем по стойке. Замечу, вылетишь с работы.
Николай Перович, а может, вы меня на эту самую работу уже возьмёте? Официально? А то я волнуюсь.
За что ты волнуешься?
За себя. За ресторан. И за вас тоже. Мне так тут понравилось, я уже душой прикипела, я приложила открытую ладонь к груди и взглянула со всей честностью. А вот Николай Петрович головой качнул, видимо, не проникся.
Цветы в вазе у входа проверь. А то от безделья закипишь. Сказал это, и направился прочь. Я Петровичу вслед смотрела, на стойку облокотилась, и пыталась представить его жену. Неужели этот маленький человечек и ею дома так командует? Я бы с ума сошла.
Время приблизилось к обеду, начали подъезжать гости, но днём в ресторане было не столь оживлённо, как вечером. И особо делать мне было нечего. Поэтому я решила исполнить распоряжение начальства, подошла к распашным дверям, и для начала с интересом выглянула в холл гостиницы. Там было куда многолюднее, даже гул стоял, от людских голосов и работающих телевизоров в диванной зоне. Но ничего интересного не происходило. Люди, как обычно, приезжали и уезжали. И я повернулась к цветам. Поправила розы, оторвала увядший листик, заглянула в вазу, проверила достаточно ли воды. А когда сделала шаг назад, налетела на кого-то. Испугано обернулась, и оказалась лицом к лицу с мужчиной. Он смотрел на меня с лёгкой усмешкой, руки с моей талии поспешил убрать, потом улыбнулся. И добавил дурацкое:
Пардон, барышня.
Я глупо кивнула. Пробормотала:
Ничего.
Он прошёл мимо меня в ресторан, а я продолжала стоять и смотреть ему вслед, совершенно позабыв о том, что за порогом ресторана именно я обязана его встретить, пленительно улыбнуться и проводить к свободному столику.
А внутри у меня, наверное, как раз в душе, если для неё отведено специальное место, что-то треснуло. Будто стекло. Несколько дней жило ожидание, волнение, незнакомый трепет, а потом стекло треснуло, от одного вида особи мужского пола, и теперь весь этот коктейль растекался внутри горячей лавой, заполняя каждый свободный уголочек. Меня кинуло в жар, загорелись щёки, уши, и всё, что я могла, это глупо моргать и мысленно гадать, что же такое внезапно приключилось.
В чувство меня привёл окрик Петровича. Который подоспел к стойке администратора, встречать гостя, а сам искал меня взглядом. А когда нашёл, якобы позвал, а на самом деле рыкнул:
Лидия!
Я очнулась, и поспешила на его зов. Сердце моё оглушительно стучало. Причём, не в груди, а где-то в районе желудка, и отдавалось в ушах. Я с трудом слышала слова и незнакомый голос. А взгляд мой сам по себе избегал подниматься к лицу незнакомца. Понятия не имею, что такое со мной творится, но это неприятно. Хотя, до чёртиков волнительно.
Петрович, Пономарёв уже приехал?
Нет, Давид, не приехал. Хотя, звонил, звонил. Лида, Виктор Иванович звонил?
Я бестолково листала книгу заказов. Но кивала.
Звонил.
Значит, я его подожду. Мужчина кинул на меня любопытный взгляд. Наверное, его внимание привлекли мои горящие щёки. А я, практически ничего не видя перед собой от волнения, вздёрнула подбородок повыше и заученно улыбнулась.
Добро пожаловать в наш ресторан.
Мужчина весело хмыкнул, всё ещё разглядывал меня.
Спасибо. От меня отвернулся, а у Петровича, совершенно меня не стесняясь, спросил: Новое приобретение?
Мой начальник бессильно развёл короткими ручками.
Что поделать, Давид. Свету забрали в гостиницу. Лизавета в декрет ушла.
Серьёзно? ухнул посетитель. Как у вас всё интересно. А меня всего месяц не было.
Как поездка?
Замечательно. Дед результатами доволен.
Всё это я уже слышала с расстояния, про меня больше никто не вспомнил, и к столику гостя повёл сам Николай Петрович. А я позволила себе ненадолго зажмуриться.
Бывает же такое. Наваждение.
3 ГЛАВА
На следующий день у нас с Анькой был выходной. После недели, проведённой в стенах ресторана, это казалось странным, оказаться на воле, предоставленной самой себе. Правда, мы этот день решили провести не совсем на воле, решили почтить память родственников и отправились на городское кладбище. Купили цветов, для мамы я купила букет разноцветных живых хризантем, и направились на могилки. Анька болтала без умолку, и совсем не про вечное и печальное. Снова прицепилась к Полинке и к её папику. Где-то ей повезло с ними встретиться вчера вечером, видимо, по пути с работы домой. И теперь разговоров и возмущения ей должно было хватить на весь день. Она даже не замечала, что я больше молчу, лишь киваю в ответ и иногда поддакиваю. Аня сгребала облетевшие листья в кучку, и трещала про то, какая Полинка циничная и продуманная особа, раз согласна с пожилым мужиком, за деньги
Я же присела на скамеечку, смотрела на фотографию мамы на памятнике и вздыхала. Затем поднялась и фотографию протёрла. Голову склонила на бок, так можно было подумать, что мама мне улыбается. Именно мне.
Не заметила, что сестра остановилась, наблюдает за мной. Потом она негромко и осторожно спросила:
Грустишь?
Конечно, грущу, созналась я. Всегда буду грустить.
Анька подошла и в порыве чувств обняла меня со спины. Вот за это я сестру и люблю. Она может казаться резкой, несдержанной, может кричать и ругаться, но вот в такие моменты, важные и трудные, никогда не оставит. Подойдёт и обнимет, и останется рядом.
Я запретила себе плакать, но глаза всё-таки вытерла, затем сделала глубокий вдох, сбрасывая с себя печаль. Сказала:
Всё хорошо. И переспросила: Так что ты говоришь?
Анька махнула пыльной тряпкой.
Да я про Полинку, пробормотала она. Это не важно.
Почему это не важно? Она нам родня. Хоть, и названная.
Я бы сказала: не званная. Но, знаешь, она ведь за этого папика замуж собирается. Я тебе точно говорю.
Может, она его любит?
Анька голову подняла, посмотрела на меня, после чего выдала сокрушительное:
Ага, любит! Устроиться она поудобнее хочет.
Я пожала плечами.
Имеет право. Ей с ним жить, и ей с ним спать. Пусть поступает, как хочет.
Это, конечно, но всё равно несправедливо.
Это чем?
Лида, она ни дня в своей жизни не работала. Только и мечтает о том, чтобы поудобнее устроиться. И побогаче. Разве мы с тобой такие?
А предложи тебе олигарх замуж, усмехнулась я, ты бы тоже о любви рассуждала?
Олигарх? Где их взять, олигархов? Ты хоть одного вживую видела?
Нет.
Вот именно. А ты в Питере жила!
Ань, я на метро ездила. А олигархи в метро не спускаются.
Спускаются, я читала. Некоторые специально за женой.
Сказки ты читала, отмахнулась я.
Анька отвернулась от меня, походила вокруг, высматривая, что бы ещё сделать полезного. После чего вдруг вздохнула. А Анька вздыхала редко, это была моя дурацкая привычка, а не её.
А так иногда хочется, сказала она.
Я через плечо обернулась. Насторожилась от её мечтательного тона.
Чего?
Любви. Сестра ко мне обернулась. Знаешь, такой, как в кино или в романе. Чтобы не спать, не есть
Мозгами не пользоваться, подсказала я.
Лид, а ты когда-нибудь так влюблялась? Сестра смотрела с любопытством, потом вдруг указала на фотографию моей мамы. Скажи, как на духу. Признайся.
Да в чём признаваться? удивилась я. Чтобы не спать, не есть? Не помню такого.
А Мишка? Замуж же хотела.
Ну, хотела. И ты за Витьку своего хотела, и даже вышла. Тоже не спала, не ела?
Ага, кисло отозвалась Анька. На десять килограмм с этим обалдуем поправилась, не помнишь что ли?
Да я то помню.
А так хочется, чтобы раз и всё, она щёлкнула пальцами почти перед моим лицом. А я вдруг вспомнила, что этой ночью как раз-таки спала плохо. И странно подумать из-за кого. Из-за мужика, которого видела первый раз в жизни.
Кстати, о мужиках, не удержалась я. Расскажи, из-за кого мне вчера Петрович взбучку устроил? Выговаривал потом минут десять, словно, я президента проворонила.
А кого ты проворонила?
Я прикинулась задумчивой, хотя, отлично помнила и имя, и как выглядит.
Кажется, он называл его Давидом.
А, Давид. Анька лицом просияла. Да, Давид вчера вернулся, видела его в зале. Его несколько недель не было, даже скучно. Он хоть улыбнётся, «привет» скажет, не то что некоторые. Снобы.
Кто он такой?
Давид Кравец. Его дед антиквар, говорят, богат, как Кощей Бессмертный. Но об этом никто ничего достоверно не знает, потому что он из дома не выходит много лет. Кажется, это какая-то болезнь.
Агорафобия, подсказала я негромко.
Вот, точно, она! Представляешь, сидеть в четырёх стенах годами? Бр-р. Но при этом он отлично управляет семейным бизнесом, у них династия. Их главный магазин находится в исторической части города, можно сказать, под стенами Кремля. И деду Давида ещё от его деда достался. По крайней мере, так говорят. Может, врут. Анька равнодушно пожала плечами.
А внук, значит, на дедушкином содержании?
Давид? Анька, кажется, удивилась моему высказыванию. Нет, он у деда правая рука. Тот в доме сидит, под охраной, со всеми своими цацками и сокровищами, а Давид по городам и весям разъезжает, и даже по заграницам. Вот сейчас, говорят, где-то в Европе был. Сестра снова вздохнула, и это уже начинало тревожить. У некоторых жизнь интересная.
Да уж.
А ты чего заинтересовалась им? Понравился?
У меня вдруг в горле запершило, я даже кашлянула. А на Аньку посмотрела ошалевшими глазами.
Ты что? Я его и видела-то мельком, со спины!
Но впечатление произвёл, да? Анька толкнула меня локтем. Затем примирительно сказала: Он на всех баб впечатление производит, раз и навсегда. И на меня тоже. Я его как увидела, так думала, у меня рот от удивления никогда не закроется. Хорош, чертяка.
Хорош, согласилась я негромко, и, к своему неудовольствию, увидела перед своим внутренним взором Давида Кравеца, как живого. Высокого, смуглого, коротко стриженного. Волевой подбородок, размах в плечах, а глаза ясного голубого цвета. И смотрит с намёком и обещанием. Анька права, любая женщина на этот взгляд поведётся без всяких оснований. Я прекрасно помнила, что мне после первой его улыбки, причём ничего не значащей, захотелось бухнуться ему в ноги, глупо задрать голову, и смотреть, смотреть на него. Но, всё же, есть чему порадоваться. Не я одна такая. Значит, это первое впечатление наверняка можно пережить.
Уверена, что при нашей следующей встрече, я уже не стану так реагировать. Уже буду готова и к взглядам, и к обезоруживающим улыбкам. Он, уверена, всем так улыбается и официанткам, и стюардессам, и домработницам.
Интересно, каково это работать в его доме домработницей? Для этого, наверное, надо быть полуслепой престарелой тёткой, иначе через неделю окажешься в психушке с переизбытком феромонов в организме.
Никак он у меня из головы не шёл. Вернувшись в город, я отказалась от приглашения сестры поехать обедать к ним. Вместо этого я приехала к себе, переоделась и решила прогуляться по городу, благо погода радовала. И деньги были, хоть и немного. Петрович, несмотря на свои угрозы оставить меня на две испытательные недели без копейки, ещё позавчера выдал мне небольшой аванс. Хорошо, что позавчера, а то после вчерашнего он вряд ли бы задумался о моей непростой доле. Из-за любимого посетителя он на меня разозлился не на шутку. Я весь оставшийся вечер мило и старательно улыбалась всем, входящим в двери ресторана, пытаясь заслужить прощение у начальства.
Но, конечно, я себе врала. Примерно час врала. Приехала в старую часть города, гуляла по набережной, даже мороженое съела. Дошла до стен Кремля и пошла вдоль них. Говорила себе, что гуляю. Вспоминаю великую историю родного города, исследую новшества и преобразования, а сама стреляла глазами по сторонам, в надежде увидеть вывеску «Антиквариат» или что-то в этом роде. Вот только сама не понимала, для чего мне всё это нужно. Я не искала встречи с этим самым Давидом, мне просто было любопытно. А встречи с ним я откровенно побаивалась, вспоминая вчерашнюю реакцию своего сознания, точнее, полное его отсутствие на какой-то период времени. Я не могла припомнить за собой подобного поведения, и повторения не хотела. Но история, рассказанная мне сестрой, интриговала. Дед-агорафоб, несметные богатства, клады и драгоценности. Кто бы ни заинтересовался, правда?