Мы оба знаем, что они ошибаются, Мэймэй, не слушай их, открой дверь, уговаривал ее брат, убаюкивал бархатным голосом, оседавший в голове мышьяковой пылью.
Нет, помотала головой, сбрасывая наваждение, твердо сказала девчушка.
Тупая пивыругался он, ударив по двери наотмашь, но девушка четко расслышав тихое и грязное ругательство брата, обращенное к ее умственным способностям и гендерной принадлежности.
Из спальни родителей опять раздались крики. Их с Атласом препирательства и шум окончательно разбудили отца, которому теперь не заснуть без лекарств и мучится от боли. Почувствовать приливший с притоком крови к щекам стыд, девушка заткнула уши руками, выронив корзинку на пол и заляпав кровавыми брызгами свои кеды.
Мэймэй, голос из-за двери опять стал громче.
Нет! сквозь едва не пролившиеся слезы твердила она, они велели тебя не выпускать, Атлас!
Патологическая честность сестры никак не играла Атласу на руку, но ее сомнения в принятом Ашером и матерью решение подпитывали надежду, что удастся ее переубедить, в чем ему помогали усилившиеся крики отца.
Так прямо и сказали? уточнил Атлас. Велели меня не выпускать? и начал искать обходные пути к инструкциям, отданным маленькому Церберу.
Велели не открывать эту дверь, и что ты не должен из нее выйти из-за нее, задумалась девчушка и нахмурилась, посмотрев в сторону родительской спальни, откуда доносились стоны боли постепенно переходившие в животный вой.
Ашер и Шарлотта оказались очень последовательны и оставили четкие инструкции, которые девочке не обойти. По крайней мере, они так думали. Это должно было всех обезопасить на время, пока никого из старших не было дома, но мать и старший брат опрометчиво забыли, что Миа и Атлас уже не дети. И, как ни крути, как не запирай монстров даже на самый надежный замок, они найдут выход. Выйдут из заточения голодные, злые, преисполненные решительности и праведного гнева. Сметут все вокруг в кружащем вихре и оставят за собой только пепел. Дверь останется запертой, а спрятанные за ней сущности просочатся сквозь щели и явят себя белому свету.
В моей комнате окно, за ним старая пожарная лестница, тихо сообщила Миа уставшая держать оборону сразу с двух фронтов, где за одной дверью умирающий отец, а за другой взбешенный и голодный брат. По ней ты можешь подняться на крышу, закончила он, и дальше ему не нужно было объяснять. Путь к свободе указан, пусть идет куда хочет.
Атлас последовав словам сестры, вылез через окно в спальне сестры на проржавевший каркас, который даже не скрипнул от его веса, и быстро поднялся на крышу, откуда добежал до двери в подъезд и спустился по лестнице к квартире за считанные мгновения. Вот онасвобода. Уйти и исчезнуть, как он всегда мечтал, но, собравшись с духом, Эванс повернул дверную ручку входной двери, вращая ее на «Slow-quick-quick». Ничего. Заперто. Ему будто намекали, что лучше уйти, но куда уходить, если уходить, по сути, и некуда. Бросить семью и забыть о них, чтобы там, за дверями старой жизни опять столкнуться с теми же проблемами. Нет, он их не бросит. Полуволк не оставит свою семью умирать голодной смертью. Он не желал для себя иной участи, как и для них. Забарабанив в дверь кулаком, Атлас прокричал:
Мэймэй, это я, открой!
Сестра все еще мешкалась, а крики отца стали слышны даже в коридоре.
Миа, черт возьми! не выдержал Атлас и ударил по входной двери, как минутой назад колотил в дверь из их с сестрой комнат.
Атлас, не нужно, сдавлено ответила онанапуганный и заброшенный ребенок, такой же, как и сам Атлас.
Нет, полуволк не бросит свою стаю, не оставит ее на растерзание шакалам. Он сделает то, что должен, если остальные для этого слишком слабы. Он точно нет. Атлас чувствовал, что она все еще колеблется, но ни уговоры, ни угрозы на нее не действовали, как и крики отца, мучавшегося от агонии.
Хватит над ним издеваться, Миа, пора это прекратить! Соберись, черт возьми, Эванс! командным тоном прокричал он, и замок тихо щелкнул в ответ.
«Наконец-то», с облегчение подумал он и буквально влетел внутрь. Времени до возвращения старших оставалось все меньше, и в лучшем случае ему грозит поездка с санитарами во Фросткрик только за одни его намерения. Время действовать, главноене опоздать.
Они сказали, что ты не должен выйти, шептала она, испуганно посматривая на рассвирепевшего брата.
«Выйти, но не войти», догадался Атлас, как именно сестра обошла запрет матери и Ашера.
Атлас, не надо, так нельзя, девчушка подбежала к нему и схватила его за руки, разбитые в кровь руки, сжимала их в своих маленьких ладошках.
А так можно? он кивнул в сторону спальни. Неужели ты не сходишь с ума от этих криков, Ми? Неужели ты не понимаешь, что пора это прекратить? удивлялся он ее сомнениями. Своих Атлас давно не имел, отчего и оказался запертым в комнате.
Нет, не так, не надо, взмолилась она, уже пожалев, что выпустила северный ветер из его временного заточения, вцепилась в брата худыми ручками и не пускала в комнату, понимая, что сильно поторопилась с решением.
От воплей отца и причитаний сестры нервы Атласа сдали окончательно. Он со всей силы ударил сестру по лицу, хрупкая девушка отлетела назад и упала навзничь, прочертив спиной по полу.
Тупая пипроворчал он, когда девчушка приземлилась прямо перед ним, не устояв на ногах от точного удара.
Едва мир перестал вертеться, девушка почувствовала железистый привкус во рту. Голову заломило, кожу лица жгло, а от места удара пульсирующей волной растекалась боль.
Атлас перешагнул через нее, как через незначительное препятствие, и вошёл в спальню родителей, где супружеское ложе стало смертным одром. Уверенно шагнув внутрь, он так и не оглянулся, чтобы посмотреть на сестру, лежавшую на полу. Оглушенный стонами умирающего человека, подросток встал у подножья кровати и замер. Сомнений больше не было, они умерли в тот день, когда им всей семьёй пришлось съесть первого в их жизни голубя.
Атлас, тихо позвал его Артур, никак не сориентировавшийся, кто сейчас перед ним, и, шаря затуманенным болью взглядом, выхватил из окружения угловатое тело субтильного подростка, замершее возле кровати.
Артур Эванс умирал в страшных муках, но, к своему сожалению, все еще находился в сознании. Непонятно, что было для него было бы хуже: осознание собственной участи или забвение от последствий болезни. Увы, второго он не знал, а перед первым был бессилен.
Отец, откликнулся подросток и поднял подушку с кровати, стискивая ее в худых и жилистых руках.
Ты выпустила его? взгляд полный понимания и смирения был послан Атласу за спину.
Подросток оглянулся и увидел сестру, совершенно неслышно вошедшую в спальню. Губы девушки были разбиты, на щеке и скуле с левой стороны лица начинал растекаться бордовый синяк от руки старшего брата.
Миа кивнула и стала выглядеть бледнее обычного, хотя, казалось, что бледнее уже некуда, а синяк на ее синеватой, почти прозрачной коже проступил еще отчетливее. Артур только ехидно усмехнулся кривившимся от боли ртом и покачал головой.
Мне очень жаль, отец, Атлас сделал шаг, приблизившись к нему, и поднес подушку к желтоватому изможденному лицу.
Ты мне не сын, презрительно скривился Артур, на что Эванс младший лишь коротко кивнул, понимая и принимая его слова.
Атлас не раз себя спрашивал, насколько было бы проще это сделать, если бы отец находился в беспамятстве. Этот ответ он знал точно: ни на сколько. Для Атласа точно нет, для отцаможет быть.
Выйди, Миа, приказал Атлас, тебе не обязательно на это смотреть.
Девушка не двинулась с места, а только оглянулась на открытую входную дверь, прислушиваясь к звукам и гомону в коридоре.
Поторопись, тихо шепнул она, утирая кровь с лица, и четко обозначила, что выходить из комнаты не собиралась, лишь косилась за спину с опаской.
Атлас недовольно сощурился, сверкнув темными и холодными глазами, но не стал тратить время и выпроваживать сестру. Времени и так было в обрез. В конце концов, это и ее выбор тоже. Он его уважает. Если она теперь перестанет уважать самого Атласаего это волнует не больше, чем отец, отрекшийся от него на предсмертном одре.
Давай сопляк, или кишка тонка? вздрогнув от очередного приступа боли, Артур протяжно застонал, а потом еще и ещё, пока не отключился, и опять заметался по постели.
Атлас только и ждал очередного момента забвения и прижал подушку и его лицу. Сжимал крепко и уверенно. Никаких сомнений. Сомнения умерли уже давно вместе со всем его подростковым задором и уверенностью в завтрашнем дне. Тело на постели задергалось в конвульсиях, а Атлас только крепче прижимал подушку к голове отца. Минута, двери, три Тело обмякло и раскинулось на кровати, и только спустя еще пару минут Атлас отпустил. Воздух вышел из легких Артура с посмертным хрипом, и в комнате наступило долгожданное тихо. Их тихо с сестрой на двоих.
Нужно позвонить в 911, Миа, убедившись, что на этот раз сообщит диспетчеру о смерти, а не попросит о помощи, которой они так и не дождались, вышла из комнаты, где старший брат сел возле кровати отца, сжимая голову худыми руками.
Никто, кроме них, не знает об этом и никогда не узнает. Иначе он убьет ее, об этом сестре тоже не обязательно напоминать. Мать поймет, а Ашер убьет брата, если когда-нибудь обстоятельства произошедшего будут преданы огласке в их узком семейном кругу. Теперь Ашер вожак их осиротевшей стаи. Король умер, да здравствует Король. Атласа вполне устраивает роль палача, избавляющего мир от слабых и больных.
Запертая входная дверь распахнулась. Мать успела раньше приезда парамедиков, но не раньше Атласа, выбравшегося из заточения. Надо отдать ей должное, она пыталась. Она почти успела. Несла в руке заветную дозу, чтобы продлить его жизнь еще хотя бы на день. Не смогла. Наверное, ей было жаль. Атласу же было жаль только мать, убитую горем по убитому супругу. Атлас бы оценил бы каламбур, да что-то сегодня было не до смеха, как, собственно, и всю его прожитую жизнь.
Мэм, детектив Закари, убойный отдел, в груди у женщины все похолодело, и глаза цвета дымчатого кварца дрогнули и остекленели. Ваши дети позвонили в 911, молодой детектив поправил очки и стыдливо прятал взгляд от супруги скончавшегося мужчины.
Следов насильственной смерти не обнаружено, черноволосый мужчина в резиновых перчатках со значком экспертной службы на цепочке вышел из спальни и пробежался настороженным взглядом по комнате, задержав его на двух подростках, забившихся в угол.
Но ваша дочьдетектив замялся, стесняясь задать вопрос новоиспеченной вдове. Что у нее с лицом? поинтересовался коп и осуждающе посмотрел на Атласа, а затем на Шарлотту.
Я ловила голубей, на улице скользко, уклончиво ответила девушка и кивнула в сторону корзинки, на что детектив только кивнул, брезгливо сморщив нос.
У меня нет дочери, детектив, пусто и безжизненно произнесла Шарлотта и прошла в комнату, бросив ампулы на диван, у меня больше нет дочери, шелестом шелковых крылышек бабочек донеслось следом.
Детектив не ответил. Поджал губы и вышел за дверь, закуривая на ходу. Ашер вернулся, когда тело уже увозили. Стоял перед копами с дозой героина в кармане и не дрогнул, когда детектив из убойного допрашивал и его. Как и Атлас. Тот состроил из себя напуганного подростка и к нему даже не подошли люди из социальной защиты, теребившие Мию по поводу следов на ее лице. Та же настойчиво отвечала на все вопросы: «Я ловила голубей!», и когда ее спросили, трогал ли ее кто-то из братьев где-то там, та еще актриса пустила слезу и вцепилась в Атласа, имитируя настолько натуральный плачь, что и он на мгновение поверил.
Когда все вокруг стихло, а на город опустились сумерки, Миа общипывала голубиные тушки и бросала их в раковину под хиленькую струю жижи из местного водопровода и отмывала от перьев и сора. Смерть приходит внезапно, но жизнь продолжается, и им всем нужно что-то есть. Или кого-то. Мать не сказала ей ни слова с той минуты, как вошла, и вряд ли теперь вообще скажет. Атлас же лишь недоверчиво косился то на сестру, то на запертую дверь, то на Ашера, цедившего слова сквозь зубы, но решительных действий относительно брата Эванс теперь уже самый старший не принимал. И то верно, хватит им одних похорон за неделю.
Голубиные грудки уже шкварчали на сковородке, а в квартире стояла все та же тишина. Уже не гнетущая, уже не гробовая, скорбная, горькая, но такая желанная. Он подарил ее им. Им всем и себе в частности.
Ты все правильно сделала, Мэймэй, по привычке тихо сказал Атлас, хоть будить теперь было уже некого.
Я знаю, подбрасывая мясо на сковородку, согласилась девушка. Стоило бы продолжить: «И буду молчать», но оно и без этого понятно.
На город опустилась ночь, и хищники выходили из своих укрытий. Им всем пора было заступать на смену: ейфасовать дурь по пакетикам, емувместе с одноклассниками разбирать угнанные тачки, Ашерувышибать карабином двери должников Дона Романо. Семьдесят баксов, что черноволосый эксперт сунул ей в руку перед уходом, грели душу, но доверие матери они не вернут и колледж ей не оплатят, а иначе отсюда не выбраться. Не переплыть этот проклятый залив и не перебежать мост Первопоселенцев навстречу другойлучшей жизни. Главное, что ей еще долго не придется ходить на охоту. Голуби забудут, что их ждет на старой крыше, поднаберут массы, будут еще жирнее и громче шкварчать на сковородке.
Знаю, шептала она, в ужасе вспоминая лицо отца, сделавшего свой последний вздох.
Недоброе утро
Если у первого наследника одного из богатейших семейств Штатов, любимчика городской общественности, завсегдатай заголовков светских хроник, будущего американской нации, а, по мнению его материи, еще и сына, который замечательно рисует, да и вообще, существа без единого намека на изъян Адама Ларссона после сегодняшнего его прибытия на работу спросить, знаком ли тот с феноменом «недоброго утра», то испепеляющий взгляд зеленных глаз скажет сам за себя. На все пожелания доброго утра Адам, конечно же, отвечал своими, не менее любезными, а порой и более искренними, но, несмотря на близившийся канун Рождества, все пожелания коллег не исполнялись, и утро добрее не становилось. Только наоборот. Атмосфера давила со всех сторон, угнетала и раздражала.
Чтобы составить полную картину и понять глубину красок его мрачного настроения, стоило начать с самого пробуждения Адама в спальне родительского особняка поместья Пэлисейдс. Да, он было отвратительным, сон в разбивку определенно был его не самой лучшей идеей, но ночевать он все же предпочел дома, где его ждал отвратительный завтрак из несоленой каши, пуговиц и битого стекла, хотя, возможно, Адам немного драматизировал, и в каше были только пуговицы. Насыпал же их туда один его знакомый, происходивший из семейства, которое обычно кашу заваривало и свинчивало куда подальше, а остальным предлагало разбираться с последствиями. Так вот, Ашер Эванс в лучших традициях своего семейства испортил Адаму завтрак и исчез подобно фантому, попутно угнав отцовскую машину. И черт бы с нимс завтраком, черт бы с нейс машиной, черт бы с недобитым полуволкомАшером Эвансом, но то, что Адам умудрился натворить накануне, заставляло его не на шутку задуматься о здравости его рассудка.
Манипуляции. Ими была пропитана вся его жизнь. Он впитал способность к ним с молоком матери и с годами учился, оттачивал, совершенствовал свое мастерство, пока никто из его знакомых не смог сравниться с ним. Почти никто. Получение полного, абсолютного контроля над всеми было главной цель его жизни, к которой он успешно шел. Вот только вчера Адаму отчетливо дали понять, что идет он ровно и по прямой до поры до времени, и пока ему это позволено. Ткнули носом, словно мелкого нашкодившего котенка, причем дважды. Было немного обидно, но вполне закономерно. Обижаться за это Адам мог только сам на себя, поскольку сам натаскал брата и его бывшую вечно быть начеку и не доверять ни единой живой душе.
«Будь проклята эта предновогодняя суета», думал он, окинув вестибюль штаб-квартиры Larsson Industries придирчивым взглядом. По всему холлу на стенах, на стойках ресепшена, на дверях и даже на рамках металлодетекторов были разрешены рождественские украшения. В воздухе витал царивший кругом дух предстоящего праздника с запахом пирогов и еловой хвои, уже начавший порядком надоедать. Адаму грех было жаловаться на уходящий год. Он бы оставил в нем все плохое, но сейчас его окружало только хорошее. Путь на политическую арену расчищен, свадьба с одной из самых завидных невест Нордэма не за горами, как и выборы в Конгресс, в убийстве Томпсона поставлена точка вместе со смертью Буна ОБрайена. Стоя почти у вершины горы, Адам не мог недооценить проделанный им путь от самого ее подножия. Шаг за шагом, ступень за ступенью, и он почти на самом верху практически без потерь, Томпсон не в счет. Ему определенно стоило этим гордиться. Ларссон был не из тех, кто приписывал себе чужие заслуги, но все же в команде многое зависело от лидера, в данном случае от самого Адама, что только тешило его разросшееся до небес эго, преуменьшая заслуги остальных. Все в лучших семейных традициях Ларссонов.