Что за лицо? показва на меня пальцем, интересуется она.
Просто задумался, взяв ее красную ручку, я рисую на подошве своих кроссовок. Я хотел с тобой поговорить.
Похоже, это серьезно.
Да нет, прищурившись, я обдумываю ее слова. Хотя да, кажется, ты угадала. Я просто хотел извиниться.
Отем молчит, и я поднимаю голову, чтобы попробовать расшифровать выражение ее лица. Я знаю Отем, наверное, лучше всех, но сейчас мне трудно понять, о чем она думает.
За что? наконец спрашивает она.
За то, что был слишком сосредоточен на себе.
Это сложный семестр, замечает она. Отодвинувшись назад, Одди рассеянно дергает выбившуюся из моих джинсов нитку. Прости, что в последнее время тоже была тебе далеко не лучшим другом.
Я удивленно смотрю на нее.
Ты о чем?
Вы с Себастьяном подружились, а я, кажется, начала ревновать.
Ой. В голове раздается сигнал тревоги.
Отем громко сглатывает, а когда продолжает, ее голос дрожит:
Просто он занял ту часть твоего времени, на которую раньше претендовала лишь я. И когда вы разговариваете, между вами будто происходит нечто важное, от чего у меня создается впечатление, что он крадет принадлежащее мне одной, она поднимает на меня взгляд. Есть ли в этом хоть доля правды?
Я чувствую, как в груди отбойным молотком колотится сердце.
Думаю, да.
Ее покрасневшее лицо дает понять, что для нее этот разговор не только о дружбе. Иначе она не стала бы краснеть, а скорее устроила мне выволочку. Так что тут есть что-то еще. И даже если Одди не знает, как трансформировались мои отношения с Себастьяном, она все равно ощущает их важность. Просто еще не успела дать им название.
Я ревную, стараясь казаться храброй и поднимая подбородок, говорит Отем, по нескольким причинам, но над некоторыми из них работаю.
У меня ощущение, будто я получил в грудь удар молотком.
Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, да?
Ее щеки вспыхивают ярко-розовым.
Да.
И что ты для меня одна из самых важных людей на свете.
Когда она поднимает голову, в ее глазах блестят слезы.
Да, я знаю.
На самом деле, Отем всегда понимала, кто она и чего хочет. Она всегда мечтала стать писателем. Она пишет; она гетеро; она красивая. Перед ней простирается дорога, которая приведет к исполнению ее желаний, и никто не посмеет сказать, что она чего-то не может или не должна достигать. Мне неплохо даются естественнонаучные дисциплины, но с одной стороны, меня тянет пойти по стопам отца и стать врачом, а с другой, понятия не имею, кем еще я могу быть. Я всего лишь бисексуал и наполовину еврей, влюбленный в парня-мормона. Вот почему мой жизненный путь не такой уж и понятный.
Иди сюда, говорю я ей.
Отем заползает ко мне на колени, и я держу ее в своих объятиях так долго, сколько она мне позволяет. От ее щекочущих мою шею волос исходит запах ее любимого шампуня «Аведа», и в сотый раз мне жаль, что я не чувствую по отношению к ней никакого желания, а только глубокую привязанность. Теперь я понимаю, что имел в виду папа. Сказать, что я сохраню дружбу, легко, но мне нужно делать нечто большее. Мне нужно так же защищать своих друзей, как и они меня. Скорее всего, в следующем году мы с ней окажемся в разных университетах, и сейчас самое время убедиться в прочности нашей дружбы. Иначе потеря Отем меня опустошит.
***
Уорриорз играют в матче-реванше против Кавальерс, и папа по этому поводу врос в диван. Он напряжен всем телом. Такая ненависть к Леброну Джеймсу мне не совсем понятна, но винить отца за преданность любимой команде я все же не могу.
Я сегодня виделся с Отем, говорю ему я.
Согласно хмыкнув, папа кивает. И явно не слушает.
Мы решили тайно сбежать отсюда.
Вот как?
Тебе нужно нарастить пивной живот, раз собрался сидеть перед телеком и не обращать внимания на все остальное.
Отец снова хмыкает и кивает.
У меня проблемы. Мне нужно пятьсот долларов.
Наконец папа поворачивается с ужасом смотрит на меня.
Что?
Просто привлекаю внимание.
Поморгав, он с облегчением вздыхает, и тут как раз начинается реклама.
О чем ты говорил?
Что сегодня виделся с Одди.
Она в порядке?
Я киваю.
Кажется, она встречается с Эриком.
С Эриком Кушингом?
Снова киваю.
Папины мысли идут в предсказуемом направлении:
Я думал, ей нравишься ты.
Ответить на это, не став чуточку мудаком, невозможно:
Кажется, я ей по-прежнему немного нравлюсь.
Ты рассказал ей про Себастьяна?
Ты серьезно? Конечно, нет.
Игра возобновляется, и хотя мне не хочется этого делать, я должен спросить как можно скорей. Если не задам свой вопрос, меня разорвет на части от беспокойства.
Пап, а как отреагировала бабушка, когда ты рассказал ей, что встречаешься с мамой?
Нехотя отрываясь от телевизора, отец берет пульт и выключает звук. А потом поворачивается ко мне, положив одну согнутую ногу на диван.
Это было очень давно, Танн.
Просто хочу еще раз послушать, эту историю я уже слышал, но в детстве детали обычно ускользают, и многое воспринимается не так, как было на самом деле. Рассказ о начале отношений моих родителей как раз такого типа: при первом изложении она казалась романтичной, а трудности, с которыми столкнулись папа и его родныеда и мама тоже, на фоне счастливого конца этой грандиозной истории как-то позабылись.
Мне было тринадцать лет, Хейли десять, поэтому они поведали нам сокращенный вариант: бабуля хотела, чтобы папа женился на дочери ее лучшей подруги, на девушке, родившейся в Венгрии и приехавшей сюда учиться в колледже. Как нам сказали, это было в порядке вещей: когда родители устраивали сватовство. С нами не поделились деталями, о которых я узнал уже позже, в разговорах с тетками и кузенами. Например, что когда семья принимает в твоей жизни активное участие, она делает это по всем фронтам, и правила типа бракэто навсегда, а влечение преходяще, становятся незыблемыми. А найти кого-то из такого же социального круга и с теми же жизненными ценностями гораздо важнее, чем связать судьбу с человеком, с которым ты в течение нескольких месяцев всего лишь занимаешься сексом.
Но в Стэнфорде папа познакомился с мамой, и, по ее словам, она уже знала, что он ее единственный. Папа какое-то время сопротивлялся этой мысли, но, в общем-то, он это тоже понимал.
Я познакомился с твоей мамой в первый свой день в медицинской школе, начинает он. Она работала в одной экстравагантной закусочной рядом с кампусом, куда я зашел, вымотанный и голодный. Я переехал буквально за день до начала занятий, и реальность нахождения вдали от дома сильно отличалась от моих ожиданий. Жить в новом месте оказалось дорого, учебный график получился напряженный, а рабочая нагрузка практически сразу стала невероятно большой. Сделав мне самый лучший сэндвич с курицей на свете, твоя мама поинтересовалась, может ли пригласить меня поужинать.
Эту часть я слышал. И обожаю ее, потому что обычно папа отпускает шуточку про мамины кулинарные таланты, нечестно использованные в качестве приманки. Но только не в этот раз.
Я думал, она просто проявила дружелюбие, поскольку я выглядел уставшим. Мне и в голову не приходило, что она думала о нас как о паре, смеется отец. Но когда она появилась у меня, стало ясно, что у нее есть некие намерения, папа понижает голос. Кажется, мне больше не станут рассказывать поверхностную версию. Это разговор взрослого мужчины со своим взрослым сыном.
Мама всегда была очень красивой. А в сочетании с ее уверенностью в себе и гениальным умом она просто неотразима! У папы не было ни единого шанса устоять. В конце концов, ему был всего двадцать один годдовольно мало для студента-медика, и в тот первый вечер за ужином он сказал себе, что нет ничего дурного в том, чтобы провести с ней время. До нее у него были одна или две подружки, но ничего серьезного. Папа всегда знал, что однажды вернется домой и женится на женщине своего круга.
Они встречались тайно, и, даже когда были вместе уже два года и когда он оставался у нее, отец продолжал настаивать, что женится на еврейке. Каждый раз, когда он об этом говорил, мама скрывала расстройство и отвечала: «Хорошо, Пол».
А когда к отцу на три недели приехала бабуля с папиной сестрой Бекой, мама с ними не встречалась. Он им о ней ничего не рассказывал, и все время, что они были в городе, папа у мамы не показывался. Будто исчез. Не звонил и не заглядывал. И она рассталась с ним, когда бабушка с теткой уехали, с чем папа спорить не стал. Пожелал ей всего хорошего и просто стоял и смотрел, как она уходит.
В то время как отец не особенно распространялся о том времени, мама со смехом называла его «Темный год». Но если отставить шутки в сторону, то я видел их фото того периода, и они заставляли меня беспокоиться. Мягко говоря. Мои родители были Влюблены друг в другас большой буквы. Папа считал маму красивой и талантливой и души в ней не чаял. В свою очередь, она считала его самым умным и самым замечательным человеком на земле. Я уверен, время, проведенное порознь, заставило их больше ценить друг друга, но их чувства зародились еще до разрыва. А на тех фото у них обоих заостренные черты лица и пустой взгляд. Синеватые круги под глазами папы кажутся темными фазами луны. Мама и так всегда была худенькой, но в «Темный год» стала похожа на скелет.
Папа рассказывает мне, что не мог уснуть. Почти год он каждую ночь спал около двух часов. Редко найдешь студента-медика, который не учился бы ночь напролет, но папа всегда был организованным, целеустремленным и лучшим среди остальных. И не спал он, потому что был влюблен в маму. В тот год он чувствовал себя вдовцом.
Поэтому он пришел в ее старую квартиру и умолял принять его обратно.
Об этом я ничего не знал. Слышал лишь, что они якобы случайно снова столкнулись в кампусе, и папа понял, что больше жить без нее не сможет.
А почему ты рассказывал, будто вы с мамой случайно встретились в кампусе?
Потому что именно это я рассказал бабушке, тихо говорит он. Я и так расстроил ее, женившись на Дженне. А говорить, что пришел сам и умолял вернуться, было бы еще большим предательством.
От его слов у меня сердце ноет. Видеться с Себастьяном ощущается предательством мамы. Просто до сих пор я не называл это таким словом.
Дженна усадила меня на стул, продолжает папа, и кричала на меня целый час. Говорила, как это больнооказаться в позиции, где ты ничего не решаешь. Говорила, что будет любить меня всегда, но доверять мне не может, он смеется. А потом выгнала меня и сказала, чтобы я реабилитировался в ее глазах.
И что ты сделал?
Позвонил бабушке и сказал, что влюблен в женщину по имени Дженна Петерсен. Потом купил кольцо и, снова придя к ней, попросил выйти за меня замуж.
Видимо, мама поинтересовалась, когда именно. А папа ответил: «Когда хочешь». Так что на следующее утро они поженились в здании суда, еще одна деталь, о которой я не знал. Я видел огромное количество фотографий с их официальной свадьбы: подписание ктубы [еврейский брачный договорприм.перев.]; мама в плотной фате, готовящаяся пойти по проходу; папа, разбивающий стакан под хупой [балдахин, где совершается церемония бракосочетания у евреевприм. перев.]; множество фото почетных гостей и членов семьи, произносящих Шева Брахот [«семь благословений», читает раввин или избранный гость свадьбыприм. перев.]; мои родители, сидящие на поднятых вверх деревянных стульях и друзья, танцующие вокруг. Все эти фото висят в коридоре наверху.
Я и понятия не имел, что на тот момент они уже год были законными мужем и женой.
А бабушка знает, что ты уже был женат?
Нет.
Ты чувствуешь себя виноватым?
Папа улыбается.
Ни капли. Твоя мамамое солнце. Во всем моем мире становится теплее, когда она рядом.
Даже не знаю, каково тебе было, опустив взгляд на свои руки, говорю я. Не представляю себе, как смог бы держаться подальше от Себастьяна. Если бы вообще смог, пусть мне и страшно услышать ответ, но я должен спросить:Ты рассказал маме, что застукал нас с Себастьяном?
Рассказал.
Она злилась?
Она не удивилась, но была согласна с тем, что я тебе сказал, папа подается вперед и целует меня в лоб. Рядом со мной Дженна всегда чувствовала себя в сильной позиции, даже если у нее возникало ощущение, будто я не осознаю ее важность в своей жизни. Ты не беспомощен в своих взаимоотношениях. Но тебе нужно проговорить, на что ты готов соглашаться, а на что нет, положив палец под мой подбородок, отец приподнимает его. Ты готов оставаться его секретом? Возможно, пока что да. Но это твоя жизнь, и она у тебя впереди. Поэтому единственный человек, который решает, как она будет выглядеть, только ты сам.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Себастьян пишет мне каждый вечер перед сном и по утрам, едва проснется. Иногда его сообщениеэто простое «Привет».
В другие моменты они чуть длиннее, но не особо. Вот, например, в среду после ужина он прислал сообщение, в котором написал: «Я рад, что мы с тобой смотрим на ситуацию одинаково».
Я так понимаю, это значит, что мы вместе.
И тайно.
И получается что мы немного бездомные. Мой дом для встреч не подходит. Дом Себастьянатем более. Мы могли бы проводить время в моей машине, правда это не только выглядит подозрительно, но и попросту опасно, ведь мы будем сидеть в ней, как в аквариуме, ощущая ложную приватность.
Поэтому, начиная с тех выходных, когда к нам в комнату вошел папа, мы с Себастьяном как минимум дважды в неделю ходим гулять в горы.
Что не только позволяет скрыться от любопытных глаз, поскольку в это время года в горах никого нет, но и сжечьпо крайней мере, мнеизлишек энергии, которой я переполнен. Иногда бывает жутко холодно, но результат того стоит.
Что мы делали, с тех пор как сквозь поцелуй Себастьян шепотом произнес слова «мой парень»:
отпраздновали неделю, а потом и две недели наших отношений самым скучным образом: капкейками и сделанными вручную открытками;
обменивались многозначительными взглядами во время занятий Семинара;
тайком передавали друг другу письмакак правило, под видом сдачи ему глав «моей книги» на прочтение (заметка на полях: моя книга просто струится из меня, но я в который раз напоминаю себе, что пора остановиться и перестать писать. И при мысли об этом меня охватывает паника. Но я стараюсь оставаться спокойным);
перечитывали письма, до тех пор пока бумага не протиралась до дыр;
находили креативные варианты использования эмодзи в сообщениях.
Чего мы не делали, с тех пор как сквозь поцелуй Себастьян шепотом произнес слова «мой парень»:
не целовались.
Я знаю, что нам обоим трудно переносить эту близость, отказываясь от настоящей близости, но все остальное ощущается невероятно хорошо, так что я не позволю отсутствию объятий (и не только) спустить меня с небес на землю.
Отем берет себе лист бумаги из пачки раздаточных материалов и бросает эту стопку на мою часть стола, тем самым вытаскивая меня из размышлений. Себастьян стоит перед классом, склонившись над блокнотом вместе с Клайвом и Буррито-Дэйвом. И в этот момент мне не важно, что Клайв встречается с Камиллой Харт, а Буррито-Дэйвсо всеми одиннадцатиклассницами подряд. Под ребра вонзается ревность.
Будто почувствовав на себе мой обжигающий взгляд, Себастьян поднимает голову, а потом, покраснев, снова склоняется над блокнотом.
Как тыначинает Отем, а потом мотает головой. Ладно, неважно.
Ты о чем?
Она подается вперед ко мне и шепотом спрашивает:
Как считаешь, ты ему нравишься? Себастьяну.
От ее вопроса сердце на секунду замирает, и, заставив себя посмотреть на экран стоящего передо мной ноутбука, я несколько раз набираю одно и то же слово:
четверг
четверг
четверг
четверг
В четверг, через три дня, мы снова пойдем гулять.
А я откуда знаю? спрашиваю я. Небрежно. И равнодушно.
Наверное, все-таки стоит пригласить на выпускной Сашу.
Фудзита ходит по классу, останавливаясь около каждого, чтобы оценить прогресс в выборе слов, развитии сюжета и характеров героев. Сегодня 10 марта, и на этот момент у нас должно быть написано порядка двадцати тысяч словкак и у критиков, которых подобрали в пару каждому участнику. Я написал сорок тысяч слов, но показать главы не могу никому.
Отем со мной в паре работать отказаласьвсех, кроме меня, это удивило, так что из-за отсутствия партнера я старался не особо светиться. Но мне стоило бы раньше догадаться: несмотря на свой взбалмошный писательский вид, Фудзита очень придирчив к деталям.