Освещенные голубым сиянием экрана, мы сидим в гостиной одни, а перед нами на столе стоит почти нетронутая миска попкорна. Поначалу мы не двигаемся и продолжаем держаться за руки под пледом. Время от времени мне в голову приходит мысль: «Интересно, происходит ли с ним то же самое?» Поверить не могу, что Себастьян здесь, что мы снова вместе и что этим вечером мои родители общались с моим парнем, как будто это нечто само собой разумеющееся.
Но внутренний голос, который весь вечер многозначительно покашливал, я больше игнорировать не могу.
Мне нужно тебе кое-что рассказать, начинаю я.
Себастьян поворачивается ко мне. Экран телевизора освещает только левую сторону его лица, а в сочетании с резко очерченной челюстью, острыми скулами и напряженным взглядом Себастьян немного похож на Терминатора.
Давай.
Я лажанулся, сделав глубокий вдох, говорю я. Когда мы расстались, я был в раздрае. На самом деле, большую часть того дня даже не помню. Знаю только, что несколько часов где-то колесил, а потом приехал к Отем. Я плакал и мыслил недостаточно ясно.
Кажется, Себастьян сразу же понял, о чем пойдет речь, потому что, резко втянув в себя воздух, он произносит:
О
Медленно кивая и мучаясь угрызениями совести, я отвечаю:
Да.
Кивнув, он отворачивается к экрану.
Между нами все снова в порядке. Мы поговорили и, несмотря на всю неловкость, справимся с ситуацией. Я просто не хотел скрывать это от тебя.
Давай убедимся, что я правильно тебя понял: ты занимался с ней сексом?
Пару секунд я молчу, придавленный чувством вины, а потом говорю:
Да.
На челюсти Себастьяна пульсирует мускул.
Но быть ты с ней не хочешь?
Себастьян, захоти я быть с Одди, уже давно был бы с Одди. Она моя лучшая подруга, и я поехал к ней, потому что был сильно расстроен. Понимаю, это звучит жутко, но нам внезапно стало настолько комфортно друг с другом, что за разговором последовал секс.
В глубине души я надеюсь, что, несмотря на тему нашей беседы, его это рассмешит. Но Себастьян поворачивается ко мне и хмуро говорит:
Звучит и правда не очень.
Согласен.
Подняв руку, он задумчиво потирает свою грудь. Я наклоняюсь и губами прижимаюсь к костяшкам его пальцев.
Знаю, я сам все испортил, тихо говорит Себастьян. И кажется, у меня нет права на реакцию, которую хотел бы сейчас продемонстрировать.
Есть. И будь я сейчас на твоем месте, то, наверное, спятил бы.
Но ты не стал бы говорить мне, что делать, а что нет, после того как мы расстались, похоже, его природное спокойствие берет верх. Даже не знаю, радоваться мне или же расстраиваться, что он не ревнует.
Думаю, нет.
А если мы вместе, то ты со мной, да? спрашивает Себастьян. Даже если я уеду?
Отодвинувшись немного, я внимательно всматриваюсь в его лицо.
Ты же говорил, что во время миссии вам нельзя состоять в отношениях.
Опустив голову, он отвечает:
Хочу решить, каким правилам следовать, а каким нет.
Не рассказывая при этом никому правду о себе?
Себастьян поворачивается и, прижавшись лицом к моей шее, испускает тихий стон.
Еще не знаю, следующие его слова звучат приглушенно: Все связанное с Церковью значит для меня очень много. А желание говорить с Богом стало инстинктивным. Как будто это уже часть меня. Представить себе не могу, что буду делать, если уйду. Это все равно что стоять посреди поля и пытаться нащупать четыре стены. Кроме религии в моей жизни нет других опор.
Интересно, уйдет ли Себастьян из Церкви? Ведь его выбор либо/либо. Без потерь не обойтись.
В других городах жизнь может оказаться менее напряженной, отношение Церкви в том числе, говорю я. Например, в Лос-Анджелесе.
Себастьян смеется и проводит зубами по моей ключице.
На какое-то время в гостиной воцаряется молчание.
Краем уха прислушиваясь, не начнет ли кто спускаться вниз, в остальном я целиком и полностью сосредоточен на тихих стонах, которые издает Себастьян.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Прислушайтесь к дельному совету: никогда не ложитесь с краю, когда спите с кем-нибудь в обнимку на диване. Во-первых, скатитесь на пол, а во-вторых, разбудит вас даже не это, а судорога в шее. И скорее всего, когда проснетесь в одиночестве на полу, над вами будет стоять отец и с сомнением оглядывать вас полуголого, с прилипшими к груди кусочками попкорна из опрокинутой миски, на который вы и приземлились посреди ночи.
Себастьян провел у нас ночь?
Э-эя сажусь и смотрю по сторонам. Даже не глядя в зеркало, я уверен, что волосы стоят торчком. Заметив прилипший в опасной близости от соска острый кусочек попкорна, стряхиваю его на пол. Точно не знаю. Наверное, его здесь уже нет.
Как и твоей футболки, да?
Пап
Таннер.
Из-за того, что на папе пижамные штаны с изображением Коржика, которые ему пару лет назад подарила Хейли на Рождество и Хануку разом, серьезно отнестись к его суровому тону немного трудно.
Ты опаздываешь, говорит он и отворачивается, но я успеваю заметить улыбку. Одевайся и поешь что-нибудь.
Прихватив с кухни миску хлопьев, я несусь в свою комнату. Мне многое нужно успеть записать.
***
Себастьян не ответил на эмодзи с изображением курицы, попкорна и песчаного пляжа, которые я отправил ему, прежде чем поехать в школу, и днем не появился на Семинаре. Тогда по возвращении домой я отправил письмо на его личный почтовый ящик:
«Привет, это я. Просто хотел узнать, как ты. Все нормально? Если решишь зайти, сегодня я дома.
Танн».
Ответа не последовало.
Я стараюсь не обращать внимания на уже знакомую тянущую боль в груди, но к ужину аппетит не появляется. Мама с папой обеспокоенно переглядываются, когда на вопрос, разговаривал ли я сегодня с Себастьяном, отвечаю им невнятным мычанием. Даже Хейли предлагает помыть посуду вместо меня.
На следующий день я отправляю ему наш давний аварийный позывнойэмодзи с горой, но в ответ по-прежнему тишина.
За обедом звоню. Сразу же попадаю на голосовую почту.
И в этот момент фон моих отправленных сообщений становится зеленым, как будто его iMessage отключился.
***
Сегодня ничего.
По-прежнему ничего.
С тех пор как Себастьян приезжал ко мне, прошло четыре дня, и только тогда я наконец получаю от него письмо по электронной почте.
«Таннер,
мне очень жаль, что я ввел тебя в заблуждение насчет своих чувств и идентичности. Надеюсь, отсутствие объяснений не причинило тебе слишком много боли.
Желаю тебе всего самого замечательного и успеха в будущей учебе в UCLA.
С наилучшими пожеланиями,
Себастьян Бразер».
Когда заканчиваю читать, не знаю, что и думать. Я перечитываю письмо раз десять, потому что во время первых девяти не могу поверить, что правильно понял написанное.
Потом открываю папку, где хранятся письма от Себастьяна. Передо мной совсем другие фразы, не похожие на формальные и отстраненные из последнего письма.
«Это странно, что я хочу проводить с тобой каждую секунду?
Иногда мне трудно не таращиться на тебя в классе. Все время кажется, что мои взгляды заметят и всё поймут.
Я все еще ощущаю твой поцелуй на своей шее».
Так что нет, Себастьян не ввел меня в заблуждение насчет своих чувств.
***
На письмо о моем зачислении в UCLA я отправляю в администрацию университета ответное, дрожащей рукой подписав соглашение, что поступление будет зависеть от моих оценок за этот семестр. Переехать я должен седьмого августа. Первый ознакомительный учебный деньдвадцать четвертого августа. Отправляю сообщение Себастьяну, где рассказываю об этом, но он не отвечает.
Сегодня я понял, что за прошедшие шесть дней написал ему двадцать смс с эмодзи. Безумие, да? Но сколько было других, со словами, которые я написал и удалил, так и не отправив?.. Рядом со мной Одди, мама и папа, всегда готовые выслушать, если мне это понадобится. С Мэнни мы как-то раз пообедали и провели время в комфортном молчании. Даже Хейли со мной чрезвычайно мила.
Но поговорить я хочу лишь с ним.
***
Завтра день сдачи моей книги, а я понятия не имею, что делать. Во второй главе появляется Себастьян. Фудзита сказал, что мне нужно сдать как минимум сотню страниц, чтобы он мог поставить оценку, но ему прекрасно известноу меня написано гораздо больше. Даже если я сдам ему эту сотню, то там как раз Себастьян говорит мне, что ему всегда нравились парни. И Фудзита прочитает про наш поцелуй.
Самое смешное, что какие бы изменения в сюжете я ни сделал, они не будут иметь значения для тех, кто наблюдал за мной в классе дольше двух минут. Я могу переместить сюжет в альтернативную вселенную на какую-нибудь планету Скайтрон-1, назвать его Стивом, а себя Баки [Стив Роджерс и Баки Барнс, персонажи вселенной Marvelприм. перев.], выдать каждому по суперспособности, но все равно будет очевидно, о ком эта книга. Как не мог контролировать выражение своего лица, когда Себастьян находился со мной в одном помещении, так теперь не в состоянии спрятать чувства, которые описаны на каждой странице, какими бы деталями я ни нагрузил книгу.
Если по этому предмету получу низший баллчто мне и светит, когда сдам Фудзите только двадцать страниц, то год я все равно закрою, правда с гораздо худшими результатами, и заодно потеряю свой оценочный рейтинг. Но UCLA все равно меня примет. Наверное.
Понимая, что концовка книги совершенно идиотская и слабая, я даже не пытаюсь сочинить нечто стоящее, и потому это все, что у меня есть.
Каким идиотом я был, когда начал писать книгу про то, как писать книгу, и решил, будто у нее будет хэппи-энд? Изначально я планировал относительно сюжета оставаться в следующих рамках: счастливая концовка, ничем не обремененная жизнь. Но, видимо, лучше выучить этот урок сейчас, нежели потом, когда буду жить вдали от родного дома и среди людей, не настолько добрых и принимающих.
Я был счастливым засранцем, не знавшим, как устроен мир.
***
Я стою возле кабинета Фудзиты. У него сейчас посетительДжули, которая плачет и, наверное, расстроена из-за сдачи своей книги, а я чувствую онемение. Нет, не совсем так. Я чувствую облегчение, потому что оба моих страхачто отношения с Себастьяном снова закончатся и что нужно сдавать книгуулетучились, и беспокоиться мне по этим двум поводам уже не нужно.
Когда подходит моя очередь, я вхожу в кабинет. Фудзита бросает взгляд на ноутбук в моих руках.
Ты не распечатал книгу?
Нет.
Теперь он выглядит озадаченным.
Мне нечего сдать.
Есть что-то почти эпичное в том, когда учитель при тебе говорит: «Это что еще за херня?».
Правда нечего, я переминаюсь с ноги на ногу, ощущая дискомфорт от его пристального взгляда. Кое-что я написал, но сдать рукопись не могу. Даже сто страниц.
Почему?
Я не могу объяснить ему и это. Отвожу взгляд и смотрю на царящий на его столе беспорядок.
И что ты ожидаешь от меня?
Что вы поставите мне двойку.
Сядь, говорит Фудзита. И подумай минут пять. Ты спятил?
Видимо, да, спятил. А какое еще тут может быть объяснение?
Я сажусь, ставлю на колени ноутбук и начинаю писать.
Из-под пальцев льются слова,
слова,
слова
и слова
Себастьян
Уже которую ночь подряд Себастьян не может заснуть. Он лежит и смотрит в потолок, чувствуя при этом, как тело словно прожигает насквозь. Это ощущение, похожее на черный клубящийся дым, начинается ровно под грудной костью, а потом распространяется по всему организму, оплавляя ткани тела, как горящая спичка целлофан.
В первую ночь он решил, что это расстройство желудка.
Во вторую понял, что это не оно.
Третью ночь Себастьян ждал с ужасом, а на четвертую отправился спать пораньше, рассчитывая, что недомогание начнется с легкого толчка, который трансформируется в бурлящую обжигающую волну, горечью разливающуюся в животе. Как ни странно, на этот раз ощущение накатывает, едва голова Себастьяна соприкасается с подушкой. Раньше его отход ко сну вызывал в памяти образы Таннера: его улыбку и смех, изгиб ушной раковины и худые плечи, как тот прищуривался, прежде чем его шутки становились насмешливыми, и как виновато округлял глаза. Теперь же, когда Себастьян кладет голову на подушку, он вспоминает, что Таннер больше не его. А после не чувствует ничего, кроме боли.
Ему не хочется быть мелодраматичным, но боль лучше, чем чувство вины. Она лучше, чем страх и сожаление. Лучше, чем одиночество.
По утрам боль исчезает, а ароматы завтрака настраивают на череду однообразных ежедневных действий. Встать. Помолиться. Позавтракать. Почитать. Помолиться. Отправиться на пробежку. Сходить в душ. Сесть за стол и поработать над книгой. Помолиться. Пообедать. Еще какое-то время поработать над книгой. Помолиться. Поужинать. Почитать. Встретить боль. Заснуть.
Окончательные оценки должны быть выставлены через пару дней, и Фудзита дает Себастьяну три книги на прочтение и написание рецензий. Этот семестр оказался урожайным: все ученики курса сдали книги объемом больше чем шестьдесят тысяч слов. И, естественно, одолеть более миллиона страниц за пять днейслишком много для одного учителя.
Книгу Таннера ему Фудзита не дал, но сколько бы раз Себастьяну ни приходило в голову попросить, в итоге он расстался с этой мыслью. Прочитав невнятно написанный манифест Эшера, безграмотный детективный роман Буррито-Дэйва и триллер про ЦРУ с очень хорошо продуманными деталями авторства Клайва, Себастьян по каждой книге составил отзыв, описал сильные и слабые стороны проделанной работы и предложил оценки.
Управившись всего за два дня, тем самым он оставил Фудзите время пробежать глазами тексты, если это потребуется для выставления оценок.
Когда днем Себастьян возвращается домой, готовый перейти к очередному шагу своего распорядка, на пороге видит Отем.
На ней толстовка с эмблемой Когтеврана, джинсы и шлепки.
Неуверенно улыбаясь, Отем держит что-то в сложенных руках.
Привет, Отем.
Ее улыбка становится совсем уж нерешительной.
Извини, что я просто взяла и пришла.
Себастьян не в силах скрыть ответную улыбку. Неужели у нее не возникала мысль, что люди время от времени приходят без приглашения?
Видеть сейчас Отем ему почти мучительно, ведь она общается с ним так часто, как только захочет.
Может, зайдем в дом?
Себастьян качает головой.
Наверное, лучше поговорить здесь, предлагает он. Дом, словно гигантский микрофон, усилит звуки их голосов. Там тихо и душно, а атмосфера довольно напряженная. В редкие свободные минуты Себастьян проводит время в интернете и ищет съемные квартиры в Атланте, Нью-Йорке, Сиэтле и Лос-Анджелесе.
Итак. Во-первых, тихим голосом начинает Отем, я хочу извиниться. Знаю, Таннер рассказал тебе о произошедшем. Надеюсь, ты понимаешь, как сильно он был расстроен и поэтому мало что соображал. Я воспользовалась его состоянием, и мне очень жаль.
На щеке Себастьяна дергается мускул. Напоминание о случившемся между Таннером и Отемне лучшая тема для разговора. Зато теперь у него есть ответ на вопрос, который он без конца прокручивал у себя в голове: вместе ли они теперь?
Спасибо, но в этом нет необходимости. Никто ничего объяснять мне не должен.
Какое-то время Отем изучающе смотрит на Себастьяна. Как он сейчас выглядит со стороны, ему хорошо известно. Конечно же, Отем уже приходилось видеть чье-то горе, но теперь Себастьян знает, что оно завладевает теми частями лица, которые не участвуют в создании вымученной улыбки. Под его глазами залегли темные тени, а кожа не то чтобы бледная, но с нездоровым оттенком, будто он давно не выходил на солнце.
Ладно. Но я все равно хотела это сказать, произносит Отем, а затем поворачивает руку ладонью вверх, демонстрируя маленькую розовую флешку. По ее лицу и шее разливается смущенный румянец. А еще хотела отдать тебе книгу.
Разве ты не сдала ее Фудзите? срок сдачи был несколько дней назад, и Отем уж точно не могла его пропустить.
Она в замешательстве смотрит на него, а потом отвечает:
Это не моя книга.
Та боль еще ни разу не приходила при свете дня. Сейчас впервые. И на солнце она распространяется быстрее лесного пожара в ветреный день. Себастьяну приходится сделать над собой усилие, чтобы заговорить.
Где ты ее взяла?
Из его ноутбука.
Сердце сжимается в груди, после чего трепещет и бьется с удвоенной силой.
Как я понимаю, он не знает, что ты ее скачала.
Ты правильно понимаешь.
Отем, тебе нужно ее удалить. Это нарушение его границ.
Таннер сказал мистеру Фудзите, что сдавать ему нечего. Мы с тобой знаемэто неправда. Даже Фудзита догадывается, что Таннер соврал.