Ты, конечно, дерьмово играешь в футбол, с безобидной усмешкой сказал как-то Эльдар новому товарищу.
Мне уйти? серьёзно спросил Май.
Да ты достал! засмеялся Лёша, стоявший рядом. Шуток не понимаешь? Он петлёй накинул руку на шею друга и стал прижимать его к земле.
Занялась ребячья разборка. Оба смеялись, валяя друг друга в пыли.
Харэ уже! крикнул Ваня.
Май и правда плохо играл в футбол, и когда к ним присоединялись ребята постарше (в некоторые дни приходили Ванины друзья), он предпочитал наблюдать за игрой со стороны, сидя на корточках в углу «коробки», рядом с разбросанными вещами: куртками, школьными рюкзаками. Сильнее всего он сдружился с Сашей. Точнее, этот светленький, весёлый паренёк необъяснимо тянулся к нему сам. Они были полной противоположностью друг друга. Открытый, лёгкий на общение Саша и закрытый, погружённый в себя Май. И неизвестно как бы их отношения складывались дальше, если бы Саша не был главным двигателем этой дружбы.
Осень стремительно рвала последнюю листву с деревьев, живописно устилая землю под ногами. Май наслаждался уходящей красотой парков и аллей. Он продолжал свои долгие пешие прогулки, растворяясь и вдохновляясь всем, что его окружало, пребывая в возвышенных чувствах своего сердца. В нём уживались две крайности одиночество души и радость общения со сверстниками. Душевное одиночество он заполнял прогулками и мечтами. В эти часы он впитывал всё, что давали ему город и городская суета. Фантазии смешивались с реальностью и дарили вдохновение. Он мечтал, что станет известным музыкантом, и когда это произойдёт, Юлия сможет открыто признаться, что любит его. Он был уже почти уверен, что его чувства взаимны, потому что она заметила его, украдкой наблюдала за ним, легонько улыбалась при встрече. Она не может открыто сказать только потому что он младше. Но это сейчас, а потом, когда ему будет двадцать, он приобретёт известность. Тогда всё будет проще и будет по-другому. Он грезил о ночи любви с ней. Наверное, после того как этот мечтатель-подросток влюбился, он не мыслил своей близости ни с кем, кроме неё. Хотя до сих пор поглядывал на других девочек, но не испытывал ничего, помимо физического влечения, на которое он бы сейчас в жизни не пошёл, потому что не терпел самообмана. Слишком уж он лелеял свои чувства, чтобы предать их. Май знал, что ещё слишком юн, чтобы посягать на высоту, которую занимала его любовь. Ему всего лишь пятнадцать. Шестнадцать будет через полгода. К тому времени он уже закончит девятый класс (ах если бы он родился на полгода раньше, ему бы уже было шестнадцать, как многим ребятам из его класса! Хоть какой-то вес в её глазах). Он страдал от своего малолетства, и в его душе разливалось сладкое чувство одиночества. Что-то приятное было в этих страданиях.
Общение с приятелями-футболистами заземляло его, привнося в жизнь простую ребяческую действительность. Оно дарило ему радость подростковых дней, непринуждённость общения, некую телесность, которой он лишался в своих мечтах, творческих полётах. В эти моменты он отрывался от своих дум, и казалось, что даже лицо светлело, глаза наполнялись задором, их озаряла улыбка. Май никогда не искал дружбы, но был не против, если бы она нашла его сама. С Сашей они пока общались только в пределах футбольного поля, и он даже представить себе не мог, что это общение перерастёт в крепкую и длительную дружбу.
С первым снегом ребята оставили игру. И на время прекратились их встречи. Май снова проводил вечера, бренча на гитаре или за письменным столом, за которым всё время что-то писал, изучал, либо рисовал, либо читал. Ему было интересно копошиться в своём мире, из которого он выныривал неохотно, даже когда ему звонил друг. Саша несколько раз тревожил своего приятеля, они о чём-то коротко говорили, точнее, говорил в основном Саша. Потом Май возвращался в свой сладкий придуманный мир и продолжал оставленную на время работу.
В своей любви к учительнице английского молодой человек продвигался маленькими, аккуратными шажками, боясь выдать свою тайну и слабость. Но цепкие глаза ребят, которые раньше задирали неугодного одноклассника, раскрыли его тайну. Май был слишком откровенен в своих чувствах к молодой учительнице, чтобы это осталось незамеченным. Юлия ещё не раз проводила уроки в девятом «А», и каждый раз ученик не мог скрыть своего волнения. Он запинался, отвечая на вопросы, нервно теребил ручку, проглатывал буквы в английских словах. Бледнел, краснел, делал вид, что его не существует: садился за последнею парту и утыкался в книгу по самый лоб. В эти моменты одноклассники взрывались приступами хохота, как если бы он делился своими фантазиями, как это бывало в младших классах. С урока молодой человек всегда уходил, чувствуя себя раздавленным и униженным.
Но что бы ни творилось в его душе, любовь требовала действий. Ему уже было мало просто наблюдать, жить мечтами и короткими школьными встречами. Хотелось большего, хотелось прикоснуться. И в своей любви он сделал новый шаг. Это произошло, когда Юлия поднималась по лестнице на третий этаж, а Май спускался. Быстрыми шагами, почти летя по ступенькам вниз (он сам не понял, как это произошло), пробегая мимо учительницы, выставил руку и скользнул, будто нечаянно задел, по её бедру. Юлия почувствовала этот специальный выпад, но не обернулась. Май летел вниз, на первый этаж, на крыльях счастья. Он ощущал, как его любовь стала более явственной, более плотской. Он был безмерно счастлив от своей дерзости.
Молодая учительница догадывалась о чувствах этого паренька и старалась их не ранить. Она замечала мучения и томления его сердца, которые отображались на его лице, в его вопрошающем взгляде. В больших тревожных глазах, которыми он смотрел на неё. И часто корила себя за то, что стала причиной этих томлений. Будучи такой же нежной, сложной и романтичной натурой, она воображала себе ситуацию ещё сложнее и глубже, чем она есть. Её притягивала чистота и искренность паренька, покорность, готовность отдать всего себя. Это то, что отличало Мая от других ребят учеников, писавших Юле любовные записки, которые она находила в тетрадях, на рабочем столе, в классных журналах. Она слышала о тех пошлостях, которыми обменивались старшеклассники, знала, что её осуждают другие учителя, видела взгляды, которыми её провожают в школьных коридорах. И всё это не давало ей покоя. Заставляло ещё сильнее отказываться от своей молодости, красоты. Ещё сильнее прятаться за серым, брючным костюмом, не разрешая себе снимать даже пиджак. Она была к себе очень строга, считая, что тем самым не позволяет греху и соблазну через неё входить в мир.
Дочь священника, Юлия была очень строгого, целомудренного воспитания. И своё призвание она нашла в педагогике. Поэтому её коробило, что она не по своей воле будоражит незрелые, исковерканные и, как итог, пошлые умы. Но также она не желала быть причиной страданий для романтических, душевно неокрепших юнцов. Была ли в её чувствах хоть капля лести в отношении себя? Возможно. Но найти её можно было, только тщательно исследовав потайные уголки её души или ослабив бдительность воспитанного в строгости ума. Может быть, просто не пришло время?
Юлия наблюдала за влюблённым подростком, как мать наблюдает за младенцем, чтобы тот не споткнулся по дороге. Она будто взяла на себя ответственность за него, словно в её силах было указать ему правильный путь.
В своих чувствах к нему она ощущала то родительскую нежность и заботу (не имея ещё своих детей), то достраивала его образ, придумывая свой идеал, взращивала его в своих ещё незрелых фантазиях, поскольку сама была ещё молода и неопытна, и пугалась того, что получалось. Ей, ещё одинокой в любви, нестерпимо хотелось чувствовать и знать, что существует такая чистота сердца, такая глубина души, которой не страшно отдаться. Этот юнец дарил ей то, что никогда не будет облечено в плотскую форму. Он дарил платонические чувства, которые возвышали обоих, но истощали физические силы, не привыкшие пребывать на такой высоте.
Исходя из всего этого невидимого, чувства Мая не были безответны. И не могли быть. Чистая и искренняя любовь всегда связывает сердца невидимой нитью. Даже если любит кто-то один. Май ощущал это, но не мог объяснить.
После затяжного молчания и кажущегося безразличия со стороны драчливых одноклассников Май снова их стал занимать. Они подняли головы и начали исподтишка наблюдать за ним. Им был нужен лишь удобный случай, чтобы выступить. Который вскоре нашёлся.
Незадолго до зимних каникул Саша позвонил приятелю.
Привет, ты на школьный дискач идёшь? спросил он.
На чей? не сразу понял Май.
Да блин, на твой. Я думаю прийти к вам в школу. Тайка собралась, я и спрашиваю идёшь или нет?
Иду, наверное.
Отлично. Тогда увидимся там, поспешно сказал Саша.
С девятого класса ученикам разрешалось ходить на школьные дискотеки, которые устраивались два раза в год: первая за неделю до новогодних каникул, вторая весной, в апреле. Май решился пойти, в надежде увидеть Юлию. Многие учителя в день дискотеки оставались в школе до самого вечера, чтобы следить за порядком. Также в этот день намечалось празднование Нового года.
Школьные танцы проходили в актовом зале. В основном там собирались ребята из старших классов. Девятиклассники ещё стеснялись танцевать; их вечно шпыняли ученики постарше, и весь вечер они проводили на стульях в углах зала, сбившись в свои маленькие, тесные компании. В такие дни жизнь школы творилась только на четвёртом этаже, где царил полумрак, разбавляемый бегающим светом от зеркального шара, подвешенного к потолку. На стенах зала висели старые, наполовину сдувшиеся воздушные шары (нет более жалкого зрелища, чем праздник, покрытый пылью забытья). Огромные окна с забранными по бокам шторами глядели на жилой дом, стоявший через дорогу от школы. Его окна, как шахматная доска, перемежались черными и жёлтыми квадратами. Громкая музыка лилась из двух больших колонок, вынесенных на сцену; в общем шуме слышался смех и выкрики молодёжи. Среди школьников всегда находился кто-то более активный и деятельный, кто заведовал музыкой, создавая настроение зала, сегодня это был Максим из десятого «Б».
Придя на дискотеку, Май, как и многие девятиклассники, держался скромно, словно бы просто зашёл посмотреть на чужое веселье. Так оно и было. Его ничего не интересовало, кроме входной двери, из проёма которой вовнутрь рвался свет школьного коридора. Иногда в зал входил какой-нибудь учитель и молча стоял на пороге, как тень, блуждая глазами по школьникам, блюдя порядок.
Молодой человек поджидал Юлию и боялся, что ошибся, что её нет в школе, а значит, он зря пришёл. Иногда он отрывал взгляд от входной двери и смотрел на танцующих. Под некоторые песни старшеклассники, обутые в тяжёлые ботинки на тракторной подошве, устраивали настоящее буйство: прыгали, сбивая друг друга с ног, и кричали, раздирая глотки. В такие моменты девочки с визгом отбегали в сторону и истерически хохотали, глядя на это сумасшествие.
Несколько раз Май выходил в коридор, по левую руку которого располагался класс по химии. Его двери были настежь открыты. На первых партах валялись наваленные куртки, сумки, портфели. Из класса тянулся поток холодного воздуха где-то было открыто окно. В этот кабинет часто бегали школьники, незаметно опустошая на последних партах принесённый алкоголь: коктейли в жестяных банках или пиво. В остальном школьные коридоры и классы были пусты. Лишь на третьем этаже в учительской горел свет, и за закрытыми дверями шло своё веселье, выдававшее себя громкими разговорами присутствующих учителей, иногда смехом.
Молодой человек вышел из зала и увидел поднимающегося по лестнице Сашу. Тот, просияв широкой улыбкой, прокричал:
Здоров!
Затем подошёл и приветственно подал руку. Май был рад его видеть как никогда.
Тайку ищу, куда-то с девчонками умотала. Ты давно здесь? Я думал, ты не пришёл. Что-то тебя не видел.
Минут двадцать уже торчу, ответил друг.
Пойдём бухнём тогда, задолбался я её искать. Главное, пришли вместе, а потом усвистала, колбаса!
Они направились обратно к выходу и на первом этаже повстречали Таю. Девушка только что вернулась с мороза. На её длинных тёмно-каштановых волосах таяли ажурные снежинки. На круглом личике красовался лёгкий румянец и блестели частички пудры. От её куртки, которую она отряхивала от снега, струился холодный дух зимы, а от неё самой исходило тепло. Девушка взглянула на подошедших ребят слегка озорным взглядом. На тонких губах блеснула улыбка. Тая была очень хорошенькая, и помимо воли Май с удовольствием разглядывал её. Эмоциональную и капризную, о чём говорил весь её облик. Он видел её раньше, но так близко никогда.
Тая! громогласно встретил подругу Саша. Где ты всё шляешься?
Девушка лишь мельком взглянула на своего друга.
В курилку бегала. Там наши девчата коктейли попивают, быстро ответила она и остановила взгляд на Сашином спутнике.
Ты же из параллельного класса? спросила она, улыбнувшись.
Май заметил, что над правым уголком её верхней губы выпирает маленькая светло-коричневая родинка. Он кивнул.
Ты всё время один ходишь. Классно, что вы подружились. Сашка как сказал твоё имя, я сразу поняла, о ком он. Ты один такой на всю школу.
Наверное, пожал плечами Май, с интересом глядя на Таю.
Они прошли в зал и встали возле окна. Тая была очень суетлива. Она часто отходила, возвращалась, шепталась с Сашей, постоянно запускала руку в волосы, поправляя и распутывая их кончики, над чем-то смеялась, глядя на танцующих, зачем-то лазила в сумочку, болтавшуюся на её плече. Один раз достала из неё маленькую баночку, в которую окунула пальчик, а потом приложила его к губам, смазывая их чем-то, что издавало едкий клубничный запах. В другой раз обновила духи, аромат которых повис прохладным цветочно-фруктовым облачком. Стоявший рядом Май рассеянно отвлекался на её суету, изредка косясь в её сторону. Она же часто поглядывала на него и беспричинно улыбалась.
Я всё же предлагаю бухнуть! прогорланил Саша над самым ухом своего друга. Тухло так, не стоять же тут у окна весь вечер! Пойдём лучше купим выпить и прогуляемся?
Май неохотно отреагировал на предложение. Он всё ещё надеялся увидеть Юлию. Но как объяснить приятелю, что он хочет остаться один на этом празднике жизни? Остаться в одиночестве, чтобы никто не мешал. Но друг оправдывал его появление на дискотеке. Без него Май чувствовал себя глупо. И потому согласился пойти.
Хорошо, только я на минуту, предупредил он, натягивая куртку.
И решил напоследок пройтись мимо учительской, надеясь, что удача всё-таки улыбнётся. За ним как тень последовало двое ребят. Это были всё те же забияки его прошлых лет. Время затишья ушло, случай представился. Они знали, что Май влюблён в учительницу, и это знание подогревало им кровь, раззадоривало. Как он мог полюбить? Как это вообще возможно? И влюбился в кого? В красавицу Юлию, которая нравилась почти всем ещё не оперившимся юнцам. Эта учительница стала предметом ночных фантазий многих извращённых умов. А Май смотрел на неё не так, как смотрели другие. Он растворялся в своей чистой, платонической любви, наслаждался всеми её гранями. Это-то и злило, раздражало. Как он посмел летать так высоко? Поэтому они хотели его опозорить, стянуть с душевной высоты, растоптать это чувство, унизить. И, захмелевшие, подзуживая друг друга, парни побежали вслед за ним.
Май спустился на третий этаж, когда его догнал высокий темноволосый Игорь. Следом подлетел светленький, намного меньше ростом, Антон.
В коридоре третьего этажа горели всего две лампы, освещавшие вход и выход на лестницу. С четвёртого гулко доносилась музыка.
Эй, Маячок, постой!
Май обернулся, и в ту же минуту рука Игоря легла ему на плечо.
Ты курить?
Нет, поссать, с дерзостью в голосе ответил Май, скидывая руку с плеча.
Пойдём покурим? предложил Антон, жадно улыбаясь, кивнув на открытую дверь женского туалета, откуда тянуло сигаретным дымом.
Зачем? Не курю.
А придётся, ответил Игорь. Побазарить надо.
Губы Мая сложились в горькую ухмылку. Он посмотрел на Игоря тяжёлым, упрямым взглядом, в котором читался вызов.
Слышь, придурок, ты тупой, что ли? Говорю же, побазарить надо, чё ты как баба на меня уставился?
Май стоял, прожигая обидчиков глазами. Казалось, он был непробиваем.
Сука, раздражает он меня! в нетерпении дёрнулся Антон, щёлкая пальцами.
Ты думаешь, папашу-чурку своего притащил тогда и всё, зелёный свет? продолжил Игорь, наступая на свою жертву. Да мы таких знаешь сколько били? Тоже мне, спасатель! Ребята нервно захихикали.