Будь Джин одна, ей, возможно, и удалось бы устоять перед искушением, поскольку очень не хотелось быть ему обязанной, но, с другой стороны, это означало, что она все время будет рядом с ним, когда Мэри вернется Секретарша в «Дарнинг интернэшнл» уже была, а для Джин предназначался небольшой отдельный кабинет позади конференц-зала, примыкавший к шикарному, отделанному деревом кабинету патрона. Она будет видеть его ежедневно, сделается необходимой ему К этому идет дело.
«Какая тебе разница?» говорил Артур, убеждая ее принять его предложение, соблазняя новыми благами и прибавкой к жалованью, поскольку уже зависел от нее, нуждался в ней; косвенным образом нуждались в ее заботах и его дети, хотя еще ни разу ее не видели. Впервые в жизни он мог на кого-то положиться, тогда как раньше все всегда полагались на него. В его жизни наконец-то появился человек, к которому можно обратиться за помощью и который никогда не подведет. Он много думал над этим и решил, что Джин должна быть всегда рядом с ним. Все это Артур высказал ей в постелив ту ночь, когда в очередной раз умолял взяться за эту работу.
В конце концов она согласилась, хоть и не без внутренней борьбы: выбор был слишком очевиден. Теперь она отправлялась на работу после проведенной с ним ночи, и жизнь ее превратилась в сплошную сказку. Энн и Билли уже привыкли к ночным отлучкам отца; в доме у него теперь был полный порядок, и Артур мог не беспокоиться о детях. В первое время после отъезда матери они тосковали, а теперь и думать о ней забыли. Когда же отец познакомил их с Джин, им показалось, что они знали ее всегда. Она водила их вместе с Таной в кино, покупала им игрушки, развозила их одноклассников по домам, когда наступала очередь, беседовала с учителями, посещала школьные спектакли. Уезжая из города, Артур мог быть уверен, что она присмотрит за его детьми даже лучше, чем он сам.
Ее новая квартира располагалась в современном добротном доме, из гостиной открывался вид на Ист-Ривер. Новое жилье отличалось от старого как небо и земля, хотя и не было бог знает каким шикарным: две спальни, гостиная, столовая, симпатичная кухня.
Как-то вечером, глядя на Артура, сейчас похожего на холеного кота, устроившегося перед камином, Джин сказала с улыбкой:
Знаешь, я никогда еще не была так счастлива и так спокойна.
Я тоже, улыбнулся ей в ответ и Артур.
А через несколько дней все изменилось. До Мэри Дарнинг дошли слухи, что у мужа интрижка, и она решила вернуть себе утраченное. Состояние ее вдруг резко ухудшилось, и доктора стали поговаривать, что лучше бы ей побыть дома. К этому времени Джин проработала у Артура уже больше года. Тана радовалась новой школе, новой квартире, новой жизни не меньше, чем мать, и вдруг все это оказалось под угрозой.
Артур поехал навестить Мэри и вернулся чернее тучи.
Джин боялась что-либо спросить: просто испуганно смотрела на него широко открытыми глазами. Ей уже исполнилось тридцать лет и хотелось прочного положения, уверенности в будущем. Не может же их связь до конца жизни оставаться тайной! Она мирилась со своим двусмысленным положением только потому, что Мэри была больна, и это беспокоило Артура. Всего неделю назад он наконец сделал Джин предложение, а теперь смотрел на нее с таким мрачным выражением лица, словно для них не осталось никакой надежды.
Мэри заявила, что, если я не заберу ее домой, она покончит с собой.
Как она может! Это же самый настоящий шантаж.
Джин едва не разрыдалась: жена имеет возможность шантажировать мужа и пользуется этим.
Через три месяца Мэри вернулась домой, но к Рождеству опять попала в больницу; весной снова выписалась и продержалась до осени. Потом начался ад: она стала пить запоем вместе со своими друзьями, продолжался он более семи лет.
Когда она в первый раз приехала из больницы домой, Артур был так растерян, что попросил Джин о помощи, сославшись на то, что жена плохо соображает. Она не смогла отказать и из любви к нему оказалась в незавидном положении любовницы, вынужденной ухаживать за женой. Два-три раза в неделю она проводила дневные часы в Гринвиче, где помогала Мэри по хозяйству. Та вовсе не хотела этой помощи. Все, включая детей, знали, что она пьет. Сначала они огорчались, потом Энн ее возненавидела, а Билли впадал в истерику, когда она напивалась. Это были кошмарные сцены. Через несколько месяцев Джин почувствовала себя в таком же безвыходном положении, в каком находился Артур: не могла оставить Мэри, отпустить от себяэто было все равно что бросить на произвол судьбы родителей. Ей казалось, что она сможет справиться с недугом Мэри.
Но жизнь распорядилась иначе. В тот роковой вечер Мэри отправилась на машине в город, где собиралась встретиться с Артуром и вместе пойти на балет. Джин могла поручиться, что женщина была трезва, когда садилась за руль, но, похоже, спиртное у нее было с собой. Машина перевернулась на скользком участке дороги близ Меррит, на полпути до Нью-Йорка. Смерть наступила мгновенно.
Оба любовника благодарили судьбу, что Мэри так и не узнала про их связь, но на свое несчастье, Джин успела к ней привязаться и так плакала на похоронах, будто потеряла родного человека, а потом несколько недель не могла лечь в постель с Артуром.
Их связь длилась уже восемь лет, и он начал с опаской подумывать, что скажут Энн и Билли, когда обо всем узнают. В любом случае нужно было подождать, пока не пройдет год, как сказал он Джин, и та была с этим согласна: он по-прежнему проводил с ней много времени, был заботлив и внимателен, так что жаловаться не на что. Она лишь боялась, как бы Тана ничего не заподозрила.
Однако по истечении года после смерти Мэри, когда мать завела с ней разговор, девочка накинулась на нее с резкими обвинениями:
Не считай меня совсем глупой: я все понимаю. Тана, высокая и статная, как отец, с задорными огоньками в глазах, теперь кипела негодованием. Он поступает с тобой как с уличной девкой, и это продолжается уже много лет. Почему он не женится на тебе, вместо того чтобы приходить, точно вор, по ночам?
Джин отвесила дочери пощечину, но легче от этого не стало. Столько Дней благодарения они провели в одиночестве, столько дорогих подарков доставляли им из фешенебельных магазинов на Рождество, но ни Джин, ни тем более Тана ни разу не были с ним в загородном клубе, куда он ездил с друзьями. Он не брал их с собой даже тогда, когда брал Энн и Билли.
Он никогда не бывает с нами, даже если это важно для нас, разве ты не видишь, мам? Крупные слезы катились по щекам дочери, и Джин пришлось отвернуться, чтобы не видеть их. Голос ее прозвучал хрипло, когда она попыталась возразить:
Это неправда!
Правда! Он обращается с тобой как с прислугой. Ты ведешь его домашнее хозяйство, возишься с его детьми, за что получаешь в подарок часы с бриллиантами, золотые браслеты, сумочки и духи. Что в этом проку? Где он сам? Ведь важно именно это, а не подарки.
Артур делает то, что может, растерянно проговорила Джин.
Нет! Только то, что хочет. Тана оказалась очень проницательной для пятнадцатилетней девочки. Он пирует с друзьями в Гринвиче, ездит летом в Бал-Харбор, а зимойв Палм-Бич, а когда отправляется в деловую поездку в Даллас, то берет с собой Джин Робертс. Разве он пригласил тебя хоть один раз на курорт или к себе домой? Почему он не показывает Энн и Билли, как много ты для него значишь? Твой Артур предпочитает приходить сюда по ночам, украдкой, чтобы я, не дай бог, ничего не узнала. Но я уже не маленькая, черт возьми!
Ее всю трясло от возмущения: слишком часто в последние годы она замечала боль в глазах матери. Джин знала, что дочь ужасающе близка к истине, а истина заключалась в том, что Артуру было удобно такое положение вещей и недоставало силы воли плыть против течения. Его страшила сама мысль, что дети узнают о его связи с Джин. Во всем, что касалось бизнеса, этот мужчина мог свернуть горы, а перед домашними проблемами пасовал. В свое время у него не хватило мужества достойно ответить Мэри на шантаж, и он пошел у нее на поводу: мирился с пьяными выходками до самого конца. Теперь то же самое повторялось с детьми. Но Джин это никоим образом не устраивало: выслушивать подобные упреки от дочери было выше ее сил, и в ту же ночь она рассказала обо всем Артуру. У него был трудный день, и он ограничился усталой улыбкой и ничего не значащей фразой: «Все они в этом возрасте с причудами. Ты только посмотри на моих».
Билли исполнилось всего семнадцать, но его уже дважды за год штрафовали за вождение машины в нетрезвом виде, а Энн и вовсе исключили из колледжа со второго курса. Ей было девятнадцать, и она вознамерилась отправиться с друзьями в Европу, тогда как отец хотел бы, чтобы она пожила некоторое время дома. Надеясь вразумить строптивую девицу, Джин пригласила ее на ланч, но та попросту от нее отмахнулась, заявив, что к концу года все равно добьется чего хочет.
И оказалась права: следующее лето Энн провела на юге Франции, где влюбилась в тридцатисемилетнего плейбоя-француза, сбежала с ним в Италию, вышла там замуж и забеременела. Все закончилось выкидышем, и в Нью-Йорк она вернулась с темными кругами под глазами и трясущимися руками. Ее замужество, как водится, наделало много шуму в прессе. Когда Артур встретился с ее мужем, ему сделалось нехорошо. Пришлось потратить целое состояние, чтобы откупиться от зятя, а потом отправить Энн на курорт Палм-Бич, чтобы, как он сказал, «поправить здоровье». Однако, судя по всему, ее образ жизни отнюдь не был здоровым: все ночи напролет Энн развлекалась, ни в чем себе не отказывая. Артур не одобрял ее поведение, но ничего поделать не мог: в свои двадцать один год, будучи совершеннолетней, она получала огромные суммы с материнского имения, которое раньше было под опекой, и могла распоряжаться ими по своему усмотрению.
Единственным утешением для отца служило то, что Билли пока не выгнали из Принстона, несмотря на целый ряд скандалов, в которых тот был замешан. «Да уж, скучать не приходится: дети не дают ни минуты душевного покоя», философски заключил Артур. С некоторых пор они с Джин проводили вечера в Гринвиче, в спокойной обстановке, однако на ночь она чаще всего уезжала к себе, как бы поздно ни было. Пусть его дети теперь не жили дома, ей следовало думать о Тане. Джин не могла и помыслить, чтобы провести ночь вне дома, кроме тех случаев, когда дочь ночевала у подруги или уезжала куда-нибудь на уикенд покататься на лыжах. Ей приходилось придерживаться определенных норм поведения, и это очень сердило Артура.
«В конце концов, они поступают так, как им заблагорассудится, какие бы положительные примеры ни были у них перед глазами», говорил он ей и был по-своему прав, но не пытался отстаивать свою точку зрения слишком рьяно. Теперь он уже привык проводить ночи один, и это сообщало особую прелесть тем редким дням, когда они просыпались бок о бок в общей постели. Прежних бурных чувств уже почти не осталось, но их отношения были удобны обоим, и в особенности ему. Джин не спрашивала с него больше того, что он желал ей дать, и Артур знал, как благодарна она ему за все, что он для нее сделал: дал ощущение защищенности, чего она никогда не смогла бы испытать без него, устроил на прекрасную работу, а Танув приличную школу; сверх того постоянно дарил Джин драгоценности, меха, иногда брал в поездки. Ему это обходилось не слишком дорого, зато Джин Робертс теперь не нужно было собственноручно обтягивать мебель и шить себе и дочери одежду, хотя иглой она владела по-прежнему мастерски. У них с Таной была комфортабельная квартира и даже домработница, приходившая дважды в неделю.
Артур знал, что Джин любит его; он тоже ее любил, но не хотел кардинально менять свою жизнь. О браке никто из них больше не заговаривалтеперь это потеряло смысл. Его дети стали взрослыми, он в свои пятьдесят четыре года был преуспевающим бизнесменом, владельцем процветающей компании. Джин все еще влекла его, поскольку выглядела довольно молодо. Правда, в последние годы в ее облике появилось что-то от почтенной матроны, но ему нравилось в ней даже это. Оглядываясь назад, он с трудом мог поверить, что прошло уже двенадцать лет. Этой весной ей исполнилось сорок, и они провели неделю в Париже, откуда Джин привезла дочери уйму дорогих безделушек и кучу впечатлений. После такой сказки трудно возвращаться домой, просыпаться, искать его рядом и не находить, однако так она жила уже давно и это ее не тревожилово всяком случае, она не признавалась себе в этом. И Тана после той вспышки трехлетней давности больше не упрекала еенапротив, чувствовала себя пристыженной: ведь мать столько сделала для нее
«Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ведь трудно быть все время одной», объяснила она свое поведение.
«Я не одна, мое солнышко, прослезилась Джин, у меня есть ты». «Это не то». Тана обняла мать, и больше они не говорили на эту запретную тему.
Однако прежней теплоты в отношениях с Артуром у Таны теперь не было, и это расстраивало Джин. Если бы даже он и вернулся к вопросу о женитьбе, она оказалась бы в затруднительном положении, поскольку не знала, как отнесется к этому ее дочь, убежденная, что он целых двенадцать лет использовал ее мать по своему усмотрению.
А ведь они стольким ему обязаны! В отличие от Таны Джин помнила их жалкую квартирку на Восточной стороне, их более чем скудный бюджет: бывали времена, когда она не могла купить ребенку нормального мяса на обед, а сама и вовсе ела одни макароны.
Дочь с юношеским максимализмом считала, что мать всего могла добиться сама, без его помощи, ведь она столько работала! Джин, однако, вовсе не была в этом уверена, а теперь еще и боялась: боялась, что он бросит ее и придется оставить работу в «Дарнинг интернэшнл», где она была его правой рукой; боялась остаться без этой квартиры, без уверенности в себе, без автомобиля (Артур каждые два года покупал новый, чтобы она могла запросто разъезжать между Гринвичем и Нью-Йорком: поначалу это был крытый пикап, на котором она отвозила Энн и Билли с друзьями в школу и забирала обратнотак делали по очереди родители всех детей, а в последние годы менее вместительные, но более шикарные «мерседесы»). И дело было вовсе не в том, что она гналась за комфортом и дорогими подарками, все гораздо сложнее. Она постоянно ощущала, что Артур оказывается рядом, когда в нем есть нужда, и ей было страшно лишиться этого ощущения после стольких лет. Она не могла все в одночасье бросить, что бы ни говорила ей дочь.
А что, если он умрет? спросила как-то раз Тана с безжалостной прямотой. Тогда ты останешься одна, без работы и без квартиры. Если он тебя любит, то почему не женится?
Мне кажется, нам хорошо и так.
Зеленые глаза дочери расширились и посуровелиточь-в-точь как у ее отца, когда он был в чем-то не согласен с Джин.
Я так не думаю. Артур обязан тебе больше, чем ты ему. Он очень даже неплохо устроился, черт побери!
Для меня это тоже удобно, Тана. У Джин не было желания спорить с дочерью. Мне не приходится приспосабливаться к чьим-то капризам. Я живу так, как мне нравится, как я привыкла жить. Он возит меня в Париж, в Лондон или в Лос-Анджелес, когда мне этого хочется. Я не могу пожаловаться на жизнь.
Они обе знали, что это лишь часть правды, но теперь уже ничего не изменить: Артур и Джин шли каждый своим путем.
Разбирая бумаги у себя на столе, она вдруг ощутила его присутствие. Так было всегда, словно когда-то давно в сердце Джин вживили радар, который мог засекать только одного человека. Неслышными шагами он вошел в ее кабинет из своего и остановился, наблюдая за ее работой. Почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову.
Здравствуй, сказал Артур, и лицо его осветилось той особенной улыбкой, которая вот уже двенадцать лет предназначалась ей одной. Стоило ему увидеть Джин, как в груди теплело. Как дела?
Нормально.
Они не виделись с полудня, что было весьма необычно: как правило, по утрам они вместе пили кофе, потом он вывозил ее куда-нибудь на ланч. Уже много лет о них ходили сплетни, особенно после смерти Мэри Дарнинг, но в конце концов затихли: все решили, что они просто друзья, а если даже и любовники, то очень осторожные. Стало быть, и говорить не о чем.
Он сел в свое любимое кресло напротив ее стола и раскурил трубку. Запах его табака пропитывал все помещения, где он бывал, включая и ее спальню с видом на Ист-Ривер. За эти годы Джин полюбила этот запах, ставший для нее неотделимым от него самого.
Как ты смотришь на то, чтобы провести со мной завтрашний день в Гринвиче? Давай удерем отсюда и проветримся на природе.
От него редко можно было услышать что-то подобное, но последние полтора месяца он работал очень напряженно и она подумала, что ему было бы полезно устраивать передышки почаще, однако на сей раз пришлось ответить отказом.