Кусая губы, утираю рукавом нос.
Я сама встав с кровати открываю дверь
Прижавшись щекой к дедову плечу, на меня встревоженно смотрит мама.
Боже
Что за драма!
Прекратите шепчу, выскакивая из комнаты и дергая с крючка свою куртку.
Сунув ноги в валенки, выхожу в коридор, пытаясь унять колотящееся сердце.
Бесшумно подойдя к двери, протягиваю руку и проверяю замок.
Закрыв глаза и выдохнув в потолок, спрашиваю:
Чего тебе?
Оленёнок раздаётся прямо за дверью.
Сжав кулаки и зажмурив глаза, громче повторяю:
Чего тебе?
Открой мне.
Нет, отвечаю, прижимаясь лбом к двери.
Малыш
Горло сдавливает, как и сердце. От этой нежности в его голосе, которая разрывает на части!
Ты предатель шепчу сквозь слезы.
Аленушка давай поговорим
Ты только о себе думаешь, да? ударяю кулаком по двери.
Нет, и ты знаешь, что это не так, твёрдо произносит он.
Тогда почему ты меня бросил?! кричу я, вспоминая весь тот кошмар, который пережила там у того кинотеатра.
Одна.
По щеке стекает слеза, которую я утираю кулаком.
Это сложно объяснить. Я не должен был. Я блин прости. Я поступил как мудак. Прости меня.
Ты меня бросил, Барков одну. Там я испугалась и
Он молчит так долго, что я начинаю чувствовать, как горящие щеки холодит воздух.
Он молчит целую вечность, и я кладу на холодную дверь руку, почти всерьёз слыша его дыхание там на той стороне. Слышу, как работают колесики в его странной голове. И ненавижу себя за то, что затаившись, всем нутром жду его ответа.
Его голос, твердый и близкий, сочится через дверь:
Я больше никогда не оставлю тебя одну. Я клянусь. Слышишь меня? Я тебе клянусь, малыш. Больше никогда. Я обещаю.
Моя губа дрожит. От железобетонной твердости этих слов. От того, что они проникают в мои кости и клетки, и я верю каждому, если бы не тот яд, которого полна моя кровь!
Открой мне иди ко мне я дебил. Я твою мать! ударяет о дверь кулаком, от чего я вздрагиваю. Я тебя люблю. Просто открой мне
Закрыв лицо руками, тихо скулю.
Алена рычит он. Открой дверь! Я ее щас к хренам снесу!
Ты с ней спал? выкрикиваю слова, которые выкручивают меня изнутри.
Гробовая тишина за дверью заставляет остановиться сердце.
О нет
Не дыша, жду и с мольбой смотрю на дверь.
С кем?
Даже через неё я слышу, каким хриплым стал его голос. Все нутро опускается. Я слишком хорошо его знаю, чтобы пониматьэтот ответ красноречивее любых других.
Половица скрипит под ногами, когда пячусь назад.
Алена! Открой дверь!
Пячусь и пячусь, больше не сдерживая слез.
Алена! Стой! в его голосе паника, а мой голос не работает.
Закрываю уши, когда старый дверной звонок начинает дребезжать на весь коридор.
Алена! Открой!
Подлетев к двери в дом, дергаю ее на себя и, пронесясь мимо родных, опять укрываюсь в своей спальне, на этот раз решая укрыться там насколько это будет возможно.
Глава 42
Никита
Врезавшись боксерской перчаткой в грушу, с хрипом выдыхаю воздух. Тупая боль простреливает бок и ребро, из глаз сыплются звездочки
Ммм
Выпрямившись, с бешенством бью опять и опять, до тех пор, пока тело само не складывается пополам. Упираюсь перчатками в колени, пытаясь вдохнуть через сковывающую тело боль.
Эта парализация выбивает из головы все мысли.
Все до единой. И на эти тридцать секунд голова перестает пухнуть и взрываться, а ядовитое вязкое дерьмо, засевшее в груди, перестает давить.
Не знаю что должен сделать со своей башкой, чтобы она заработала и помогла мне решить гребаное уравнение, в котором слишком много неизвестных!
Пф-ф-ф закрываю глаза, снова и снова прокручивая в голове события вчерашнего дня, но в определенный момент я как в бетонную стену влетаю.
Что мне сделать, мать вашу?!
Что я должен сделать, чтобы объяснить девушке, что без нее просто подохну?!
У меня нет ответа на ее вопрос.
Нет.
Как она вообще узнала? Откуда она узнала?
Что я должен был сказать?! Что ни черта не помню?
Сглотнув, чувствую позорный холодящий страх от того, что она может меня не простить.
Я знаю, она может.
От этого в моих трусах все сжимается до нулевого размера.
Предатель.
Да. Я гребаный предатель!
Эгоистичный говнюк.
Я вообще ее не достоин, но мне все равно. Она нужна мне. Еще месяц назад я мог без нее обходиться, а теперь не могу.
Я должен найти решение. Для нас с ней Должен
Выпрямившись, принимаюсь дубасить грушу без перерыва, пока ноги не подкашиваются, и я не падаю на задницу.
Лицо заливает пот, обжигая разбитую губу и бровь. Расстегнув зубами перчатку, бросаю ее на пол и тянусь за полотенцем. Согнув колени, опускаю между ними голову.
Я могу только приползти к ней и просить прощения. Но перед этим я должен выяснить каждую гребаную неизвестную в нашем уравнении.
Хочу забить на звонок в дверь, но мой телефон раздирает параллельный звонок, и я не сомневаюсь в том, что за дверью отец.
Я не брал от него трубку весь день и понимаю, что это скотство. Не помню когда такое вообще у нас было, но именно сегодня мне даже на хоккей насрать. Если Аленушка попросит, я вообще больше на коньки не встану.
Опираясь о стену рукой и прихрамывая, двигаюсь по коридору своей квартиры, а когда открываю дверь, жалею о том, что не надел футболку.
Не понял, изумленно выгибает брови отец, с просто карикатурным ступором рассматривая мое мятое и синее лицо.
На нем зимняя куртка и джинсы. Волосы мокрые после тренировки и душа.
Как откатали? привалившись спиной к стене, пропускаю его в квартиру.
Войдя, ударяет кулаком по выключателю.
Щурюсь от яркого света, придерживая рукой ребра.
Отбросив мою руку, рассматривает багровый синяк на моих ребрах и чертыхается, с рычанием веля:
Одевайся! Живо!
Нормально все хриплю. Кофе хочешь?
Врубая свет кругом, ломится по квартире, как лось, оставляя на полу комья снега от своих ботинок.
Блин через открытую дверь спальни, слышу как гремят ящики моего шкафа.
Сам справишься? выносится из комнаты, вручая мне толстовку, спортивные штаны и носки.
Присев на корточки, берет с обувной полки мои кроссы.
Я мокрый весь, пытаюсь обратить внимание на то, что с меня, блин, ручьями течет пот.
Одевайся, цедит с таким наездом, что решаю не спорить.
Морщась и кряхтя, снимаю шорты и натягиваю штаны. Сев на банкетку, бросаю ему толстовку и прошу:
Дай другую. На молнии.
Десять минут спустя, меня десантируют в машину, куда забираюсь не без помощи. Тело адски болит, с утра стало только хуже. Мое свидание с боксерской грушей тоже дало о себе знать, и я не могу не признать, что это было самым тупым моим поступком в этом году.
Сглотнув и закрыв глаза, мычу от боли, пропуская ее сквозь зубы.
Потерпи хрипит отец, разгоняя сигналкой машины на шоссе и светофорах.
Зубы начинают отбивать чечетку, к горлу подкатывает тошнота.
Я вдруг понимаю, что мне очень хреново. Настолько, что по вискам, спине и груди стекает пот, и кости выкручивает так, что вою в голосину, сжимая кулаки.
Машину бросает из стороны в сторону, и в башке смешивается вчера, сегодня, завтра и послезавтра.
На меня обопрись обопрись! слышу голос отца, и чувствую, как он кренится под моим весом, когда вываливаюсь из машины прямо на него.
Не отключайся кричит он где-то на задворках моего стремительно мутнеющего сознания. Потерпи!
Терплю, еле переставляя ноги.
Даже когда вваливаемся в приемный покой частной городской клиники, стараюсь двигаться сам, но как только падаю на каталку, бошка становится неподъемной.
И все о чем я могу думать, так это о том, чтобы обезболивающее, которое всадили мне в задницу первым делом, подействовало, и чтобы градусник, который засунули мне подмышку, не лопнул, потому что мне вдруг кажется, будто все мои внутренности кто-то облил керосином и поджег.
Глава 43
Вот, указывает на меня медсестра. Полюбуйтесь.
Мой хирург, седой мужик в очках, любуется. Поправив их, подходит к кровати и спрашивает:
Как самочувствие, молодой человек?
Отличное, вяло вру в ответ. Можно мне уже домой поехать?
Голос ломкий, как солома, и башка только пять минут назад перестала раскалываться.
Хочу, чтобы все от меня отстали.
От этих запахов и постоянного вторжения в мое личное пространство посторонних людей просто корежит. Ночью спасло то, что я был в несознанке, а теперь все неимоверно бесит. Контроль моих действий, вопросы типа как самочувствие, перевязка вокруг ребер, долбаные капельницы, долбаная слабость в руках и ногах и эта палата с долбаным белым потолком и постельным бельем в мелкий цветочек.
Я же не подыхаю. На фиг мне тут оставаться?
Хе-хе, посмеивается врач, посмотрев на меня, как на слабоумного. К сожалению нет, Никита Игоревич. Мы же не хотим, чтобы трещина в ребре стала полноценным переломом, да?
Я должен отвечать? спрашиваю, глядя на него с каменной рожей.
Он вздыхает и прожевывает, как маленькому:
Переломы ребер чреваты повреждением внутренних органов, нужен максимальный покой, пока мы не удостоверимся в том, что вашим внутренним органам ничего не угрожает.
Я это понял. Могу дома соблюдать полный покой, не проблема, смотрю на него не моргая, но он, сука, непробиваемый!
Домой всегда успеете. А вот поесть надо, кивает на раскладной больничный столик, перед моим носом.
Я не знаю почему, но у меня нет аппетита. И то, что передо мной стоит тарелка овсянки и, мать его, стакан килеся не при чем. Я не хочу есть в принципе, а не потому что не хочу есть это бесцветное дерьмо.
Уберите, смотрю в потолок.
У вас пониженный сахар. И капельницу все же придется поставить.
Нет, отрезаю. Обойдусь.
Вы что же, уколов боитесь? поддевает он.
Не боюсь, буркаю. Но я как-нибудь выкарабкаюсь без вашей глюкозы.
Тут у нас более сложный комплекс препаратов. Поможем вашему организму мобилизоваться и активно регенерировать.
Обойдусь, повторяю, закрывая глаза.
На фиг мне эта капельница. Мне двадцать два. Я не сомневаюсь в том, что мой организм и сам справится, без двухчасового лежания под сраной капельницей.
Уберите, повторяю, прося убрать от меня подальше еду.
Можно попытаться заснуть, но это трудно сделать, когда тебе с самого утра выносят мозг.
Что же с вами делать, молодой человек? печально спрашивает доктор.
Домой отпустите, предлагаю свой вариант.
Упрямый какой, цокает он языком. Валентина, забери еду.
Алиллуйя.
Даже не видя, знаю, что медсестра пыхтит. Она меня ненавидит. С семи утра пытается мне капельницу поставить, а уже почти одиннадцать. Что мне здесь делать целые сутки?
Отец с утра заезжал, ноутбук привез.
Я бы удушился, если бы ко мне поток визитеров выстроился. Мое нахождение здесь я попросил не афишировать, хотя отец меня пытался прогнуть и узнать, кому я этим обязан. Нет. С тем, кому обязан, я разберусь сам. Решу как, когда мозги перестанут быть, как этот кисель в стакане.
Открыв глаза, угрюмо смотрю в окно.
Я здесь пятнадцать часов, и предпочел бы дома лечиться.
Медсестра тащит поднос с едой к двери, а когда открывает, слышу тихое;
Ой извините
Тело встряхивает.
Если для его мобилизации нужна капельница, то вот сейчас оно моментально мобилизовалось само.
Дернувшись, хочу сесть, но все что выходитжалкая попытка принять вертикальное положение.
Ммм, задница хриплю от боли, падая назад на подушку.
Врач удивленно смотрит на дверь, чтобы понять, от чего меня так подкинуло.
Щеки горят, как у девки. От стыда за то, что так позорно спалился, но там в дверях, теребя в руках бумажный пакет и осматриваясь огромными голубыми глазищами, стоит Алёна.
Воздух галлонами вырывается из моего носа, пока осматриваю ее всю. Белый свитер, красные джинсы, взволнованное бледное лицо.
Я никогда не чувствовал себя побитой собакой. И физика здесь не при чем. Я чувствую себя загнанным под скамейку псом, так боюсь, что она меня не простит.
Смотрю на неё, не моргая, и в своей ватной башке прошу только об одномчтобы не уходила.
Ее распахнутые глаза мечутся по палате и оседают на мне. Осматривают мой перевязанный торс, мое истоптанное лицо. Сброшенное на пол одеяло, мои ноги в спортивных штанах.
«Только не уходи», обращаюсь к ней в своей голове, но даже мысленно мой голос звучит жалко. «Не уходи от меня».
Я все исправлю Сделаю все, что угодно.
Переведя глаза на врача, она еле слышно лепечет:
Здрасте
Добрый день, отвечает тот. Родственница?
Я теряется она, посмотрев на меня. Нет нельзя?
Ну почему же, миролюбиво тянет тот. Проходите.
Она топчется в пороге, а у меня гребаный ком в горле.
Боюсь даже рот раскрыть, чтобы не спугнуть, поэтому просто смотрю. Мечтая, чтобы оказалась рядом. Чтобы дала к себе прикоснуться. Чтобы трогала меня в ответ. Чтобы осталась здесь со мной хоть до ночи.
Она нужна мне.
А я нужен ей.
Иначе не пришла бы.
Как нам выбраться из этого дерьма, Оленёнок?
Я придумаю
Делает шаг вперёд, глядя на поднос с едой в руках этой приставучей медсестры.
Не хочет есть, зачем-то говорит она Алене, кивая на поднос.
Да? тонко спрашивает та, покосясь на меня. Почему?
Не с той ноги барин встал, сообщает медсестра.
А ясно переминается Алёна с ноги на ногу, а потом протягивает руки и забирает у нее поднос. Можно?
Кошусь на врача, ерзая по матрасу.
Улыбается.
Опустив глаза, Морозова подплывает ко мне и возвращает поднос на раскладной столик, переброшенный через мой живот.
Что ты тут устроил? спрашивает, понизив голос.
Поднимает глаза, и я в них тону.
Сжимаю в кулак руку, чтобы убить бешеное желание дотронуться. До ее белых как снег волос. До бархатной кожи на бледной щеке. Я знаю, как ее кожа пахнет. Знаю, какая она на вкус и ощупь. Хочу ее мягкие губы на своих и везде, где она захочет. Я сделаю все, что она захочет.
Привет говорю тихо, глядя на нее исподлобья.
Закусив губу, она скользит глазами по моему лицу.
Я выгляжу максимально хреново. И вижу, как дергается ее рука, будто она хочет до меня дотронуться, но решает этого не делать.
От тоски хочется выть.
Привет отводит от меня взгляд.
Взяв ложку, протягивает мне со словами:
Ешь.
Подняв глаза, ловлю горящий злорадным ожиданием взгляд медицинской сестры.
Офигенный концерт.
Жую долбаную овсянку, запивая киселем.
Присев, Алёна поднимает с пола одеяло и кладёт его на кровать. Ставит на стол рядом с тарелкой бумажный пакет, от которого пахнет нереально вкусно.
Валя, слышу над своей головой. Готовь капельницу.
Не реагирую, ухватившись глазами за тонкую руку, лежащую рядом с моим бедром.
Отойдя к окну, обнимает себя руками и отворачивается, когда в мою вену загоняют иголку.
Почувствуете дискомфорт, нажмите кнопку, брезгливо бросает медсестра, выходя из палаты вслед за хирургом.
Тишина давит на мозги, а кольцо, сжимающее грудь превращается в тиски. И даже не особо внятно соображая, я понимаю, что меня ждет самый сложный разговор во всей моей чертовой жизни.
Глава 44
Никита
Там бульон и хлеб, глядя в окно, говорит Алена.
Смотрю на пакет перед собой, чувствуя, как желудок заходится от голода.
Что за, мать его, магия?
Теперь хочу есть. Хочу скорейшей регенерации всего. Хочу встать с этой койки, и поскорее. Хочу засунуть голову Колесова ему в задницу и провернуть пару раз. Но больше всего хочу, чтобы последних двух дней в моей жизни никогда не случалось.
Я сама пекла продолжает Алена, водя пальцем по стеклу.
Что? хриплю, впившись глазами в тонкий силуэт.
Хлеб. В общем, не важно
Спасибо, говорю быстро. Я такого никогда не пробовал
Ничего особенного
Нихрена подобного.
Ладно соглашаюсь, потому что боюсь ее спугнуть.
Приподняв голову, наблюдаю за тем, как трёт свои плечи ладонями.
Желание согреть ее собой заставляет дернуться, но боль в груди напоминает о том, что я смогу это сделать, только если она сама захочет.