Вообще-то перспектива приятная, но Настя смотрит в ужасе, ее и без того большие глаза увеличиваются в несколько раз, от чего меня снова разбирает смех.
- Нет, - кивает Настя, - только через мой труп. Вы себя слышите?
Игорь Петрович теряет терпение.
- Настя, ты не забыла, что это и твой фильм тоже? Ты понимаешь, что если мы не успеем, то мы все провалим и нам, извини, пипец. И все. Ты хочешь, чтобы сняли фильм по твоей книге?
- Ну снимите, что-нибудь другое, - мается Настя.
- Мы уже все передумали. Из доступного только это. Кроме меня и Семёна больше никто не будет знать, что это твои сиськи в лифчике.
- Нет, - кивает Настя, скрещивая руки на груди.
- Ну пусть все провалится к чертям собачьим, - вскидывает руки режиссёр, хлопая себя по коленям. - Давай выкинем наш труд и пусть все катится. Мне отчитываться надо перед студией, продюсерами. Это искусство, Настасья, оно бывает разным! Ну завалило нас снегом! Ну так бывает!
- Нет, - упирается Настя.
Разглядываю ее, как тогда, в первый раз, перед бильярдным столом, хитро улыбаюсь, а Настя, почему-то, не отворачивается, смотрит прямо в глаза. Подхожу к режиссёру, хлопая несчастного по плечу:
- Игорь Петрович, видите, человеку слабо. Она ханжа.
Не отрываю от нее глаз, бросаю вызов. Ее взгляд меняется, между нами снова пробегает искра. Настя щурится:
- Я не ханжа!
- Ханжа, ханжа, - еще одна улыбка.
- Да ты хоть знаешь значение этого слова, Семён?она пыхтит, как паровоз.
Мне становится жарко в моем белом свитере. Наконец-то столь любимая мной колючая авторша вернулась.
- Лицемерка, прикрывающийся добродетельностью, а на самом деле совершенно другая, - намекаю на все то, что между нами было, подмигиваю ей, - так что, - пожимаю плечами, - ты ханжа, Настасья, и тебе слабо!
- Мне не слабо! - ее глаза загораются, так и знал, что она поведется.
Ну, не одна она у нас хитрая. Встречается она с каскадером, ага.
- Слабо, - приподымаю брови, - пойдемте, Игорь Петрович, искать дешевую официантку, - хлопаю режиссёра по плечу, - может кто согласится, раз уж нашей авторше слабо. Ну не может она ради искусства.
Настя встает, смотрит на меня так, что сердце уходит в пятки. Это та самая Настасья, которую я усадил на бильярдный стол.
Она отпихивает меня в сторону, проходя мимо.
- Не слабо мне. Куда идти? Где раздеваться?
Игорь Петрович перекрещивается, обнимая меня в благодарность, а я даю ему пять, уж я-то знаю, как развести эту женщину на постель.
Но когда я вхожу в подготовленное помещение, честно говоря, я сам немного нервничаю. Игорь Петрович всех выгнал, оставил необходимый свет, сам сел за камеру. Мариночка долго гримировала нас. После чего в комнате мы втроем, но красная, как рак Настя даже дышать боится, натянула одеяло до подбородка. Мне даже неловко, что я заставил ее это сделать, меня попросили раздеться до трусов, но Настя, бросая на меня быстрый взгляд, отворачивается.
- Так ладно, - одевает наушники режиссёр. - Все мы прочли сценарий. Настя, тебе вообще ничего не надо делать. Ты просто лежи и все. Все сделает Семен.
- Ну как обычно, - тихонько смеюсь, Настя грозно зыркает на меня.
Тяну за край одеяла, но она не отпускает, закатываю глаза к потолку. Вцепилась в него, как будто оно самое дорогое в жизни.
- Мне нужна середина твоего тела, - спрятавшись за камерой продолжает Игорь Петрович, - от подбородка до паха, поэтому твое выражение лица может быть любым, крупный план мы снимем с Ириной.
- Сема, ты залезь под одеяло и ложись на нее сверху, между ног.
Настя хлопает себя по лбу, трагично вздыхая:
- Я ненавижу вас обоих, - качает головой авторша, закрывая глаза, стараясь не смотреть на меня.
А вот я плохой мальчик, отбираю одеяло, жадно рассматривая свою Настасью. С ума сойти, улыбаться я перестаю, потому что на ней полупрозрачный бюстгальтер, который не только красиво держит форму груди, но и почти не скрывает прелестные розовые соски. Потрясающая бархатистая кожа. Нафиг я на это согласился? Она невероятная, я моментально твердею.
- Ты очень красивая, - шепчу ей на ухо, наклоняясь и укладываясь сверху.
На Насте одеты джинсы, голая только верхняя половина тела, но я хочу выгнать режиссёра, погасить эти софиты. Как я собирался что-то делать на камеру? Я сейчас сдохну от перевозбуждения.
- Стоп, нет, так не пойдет, - трет переносицу Игорь Петрович.
Мы оборачиваемся.
- Настя, твои джинсы видны, снимай штаны.
Я слезаю с нее, сажусь на край, натягиваю одеяло, чтобы прикрыть свой срам. Не представляю, как профессиональные актеры делают это, не возбуждаясь, хотя, будь на месте Насти Ирина, мы бы уже забыли про эту сцену.
Авторша смотрит на меня с ненавистью, под одеялом стягивая штаны, выкидывая на пол.
- Довольны? Надеюсь вы оба попадете в ад,рычит она на режиссёра, а он кивает мне.
Я возвращаюсь на свое место. Отбрасываю одеяло, но тут же жалею, что родился. Сотню раз ко мне жались полуголые модели и мне было все равно, я понимал, что это рабочие моменты. Однажды я снимался с полностью обнаженной девушкой, ее звали Карина и ее голая грудь касалась моей спины. И знаете что? Она очень замерзла, и все, о чем я мог думать это какие же у нее ледяные руки и ноги, а еще о том, что к моим губам прилипли ее волосы, но убрать было неудобно.
Но Настасья и ее тонкие, ничего не скрывающие черные трусики с желто-красными цветами, они как издевательство над моей нервной системой. Я не видел ее голой до этого, и теперь залип на округлых соблазнительных бедрах. Сейчас кончу в свои труселя, и это станет самым большим позором в моей жизни. Не могу оторвать глаз от того, что вижу. Хочу ее так сильно, что не соображаю, где нахожусь. Зачем я вообще на это подписался?
- Семен, начинай.
Я смотрю на ее манящую кожу и проклинаю все на свете. Я не могу делать вид, что я притворяюсь, будто ласкаю ее, если я хочу ласкать ее по-настоящему, боюсь превратить это в кино совсем другого жанра. Вдавливаю девушку в постель, потому что моя твердая плоть нуждается в этом, едва заметном, но очень сладком трении. Опускаю дорожку поцелуев по шее. Подозреваю, что просто чмокал бы любую другую, во время съемок, но Настасью ласкаю по полной, очень натурально, с языком, засасывая кожу. Она пытается сдерживаться, но слегка выгибается мне на встречу, вижу, как дергается жилка на ее шее, чувствую, как сильно бьется сердце.
- Стоп, - вздыхает режиссёр, потирая подбородок, - нет, Настасья, давай либо за плечи его возьми, либо в волосы пальцы запусти. Что они у тебя как плети по бокам лежат? Он же тебя не насилует.
Настасья послушно запускает пальчики в мои волосы, нежно массируя кожу головы. Ну спасибо, Игорь Петрович, удружил, чувствую, как ласково она перебирает мои пряди, ощущаю тонкую нотку ее собственного женского аромата, не в силах сдерживаться, легонько потираюсь. К черту все, не хочу в этом участвовать. Я. Хочу. Настю. Не могу себя контролировать.
- Семён, приспусти одеяло до поясницы, - он снова чешет подбородок, раздумывая, - может вообще убрать одеяло, - смотрит на меня, - а с тебя трусы снять?
- Нет!оборачиваемся одновременно.
- Ладно, не нойте, я пошутил. У нас не тот рейтинг.
Большей пытки я в жизни не испытывал. Лежать и не иметь возможность делать с ней все, что я хочуэто убийственно.
- Начинай сначала, Семен, - зевает Игорь Петрович, не прикрывая рот, камера приближается, - а ты, Настя, испытывай наслаждение, а то как будто кол осиновый проглотила, расслабься. Оно же все видно через объектив.
- На наслаждение мы с вами не договаривались, - смотрит на меня Настя. - Вы хотели сиськи, я дала вам сиськи.
Это одновременно смешно, возбуждающе и дико, а еще у меня мерзнет спина.
- Нет, я не могу в этом участвовать, - смеюсь, не опираясь больше на руки, падаю на Настю, укладываясь на нее всем телом.
- Ты между прочем тяжёлый, - подымает она ноги, сгибая в коленях, сжимая меня бедрами, наши глаза снова встречаются.
Слишком долго смотрим друг на друга, жажду поцеловать ее в губы, хочу спрятаться под одеялом. Хочу, хочу, хочу
- Семен, соберись, не капризничай. Все! Камера! Мотор.
Снова начинаю сначала: целую шею, спускаюсь к ключицам, ласкаю кожу груди, там, где она не прикрыта кружевом. Дохожу до полупрозрачной ткани, и на мгновение забываю, что мы здесь не одни. Ткань просвечивается, вижу ее соски. Дело в том, что красивее я не встречал. Чудесные небольшие розовые горшинки, моментально твердеющие под моим взглядом, от моего дыхания. Знаю, что не должен этого делать, но я поддаюсь бедрами вперед, и засасываю сосок через ткань. Настя непроизвольно выгибается, она больше не боится, чувствую, как ее пальцы тянут меня за волосы, ощущаю, как она прижалась ко мне, спускаюсь ниже, ласкаю ребра, дохожу до пупка и погружаю туда язык, облизывая и покусывая.
- Семен!в ужасе кричит режиссёр, хватаясь за голову, камера отъезжает. - Что ты творишь? Стоп! Это уже не в какие ворота.
- Что опять не так?
- Да перебор это. Можно поскромнее, вы меня с ума сведете. То не хотят, то порнушку устроили. Ты еще в трусы к ней языком залезь.
- Я могу, - смотрю на Настю, она моментально заливается краской, отворачиваясь.
- Не сомневаюсь. И целуй кожу вокруг лифчика, не надо ее так засасывать.
Смотрю на осоловевшую Настю и понимаю, что подыхаю здесь не один. Ну, по крайней мере, не так обидно. Я облизал верхнюю половину Настиного тела еще несколько раз, прежде чем Игорю Петровичу понравилась картинка.
Когда он сказал «все», Настя, как ошпаренная вылетела из комнаты, натянув халат. Я тоже оделся, услышав, как Игорь хвастается перед Виктором, что кадры получились просто потрясающие, вышло очень реалистично, кажется, что нас обоих трясет от желания. Получилось чувственно и красиво. Да уж, кажется!?
- Привет, - стучу в ее номер.
Настя забыла закрыть дверь, все в том же халате сидит в кресле у окна, подобрав ноги.
- Ты как?
Настасья едва заметно улыбается.
- Чувствую себя странно, как будто выкупалась в грязи.
- Когда я первый раз в жизни разделся на камеру мне было совсем мало лет, море мне казалось по колено, я особо не запаривался.
- Не сомневаюсь, - Настя грустно смеется.
- А сейчас мне немного стыдно за некоторые, чересчур откровенные фотографии.
Настя крутится в кресле, а я завожу в номер тележку, где стоит чай и две тарелки с десертом.
- Где ты это взял?ее голос полон печали, она приподымает ворот халата.
- Тебе надо отвлечься, а то сожрешь себя изнутри. Ничто так не отвлекает от съемки в порнушке, как десерт.
Мы смеемся одновременно.
- У меня знакомая тут работает, - притягиваю стул к ее креслу.
Теперь тележка служит нам своеобразным столом.
- Прекрати пользоваться несчастной девушкой. Это она тебе ключи от моего номера выдала?
Смотрю на нее и не могу перестать улыбаться. Странно у нас все с Настасьей: вчера ругались, оскорбляли друг друга, ревновали, сегодня снялись в почти что порнушке, а теперь вот чай собираемся пить.
- Ага, я ей поулыбался, - вздыхаю, передавая чашку, припоминая ее же слова.
- Так и снялся бы с ней.
- Не начинай, Настасья, может это начало твоей большой карьеры.
Настя смеется, закрывая лицо руками.
- Буду сисечной дублершей.
- Не напоминай мне, пожалуйста, про свои,- приподымаю правую бровь, наклоняя голову. - Я и так чуть жив остался.
Настя приподымается, разглядывая тележку. Она меняет тему, не желает говорить о нашем влечении.
- Что у тебя там? - она хитро улыбается.
- Это тебе, - подаю тарелку, а Настя восторженно хлопает в ладоши.
- Яблочный штрудель?
Ее глаз загораются.
- Откуда ты
- Я тоже умею рыться в чужом инстаграмме, Настасья.
Она смущается, но блюдечко берет.
- Внизу все готовятся, напекли всего, аромат идет крышесносный, они ведь тоже застряли здесь, видимо, планируют жрать всю ночь, чем тут еще заниматься? - смеюсь, разглядывая ее красивое лицо.
- А у тебя что? заглядывает ко мне в тарелку Настя, а я нарочно прячу свое лакомство от нее, заигрывая.
Странно, как нам легко вместе, раз, и нет следа от ночного конфликта.
- Тирамису.
- Ооо, я люблю тирамису, - облизывается Настя.
- Надо было писать об этом в инстаграмм, дамочка, а так, извините.
Смеемся, переглядываясь.
- Моя мама готовит его вкуснее, - пробую ложечку.
Протягиваю Насте, мне нужно, чтобы она облизала мою ложку. Я ведь по-прежнему хочу ее, да какой там, я бы измазал ее этим десертом и сейчас, наедине, облизывал бы куда чувственней. Все болит от неудовлетворенности. Мое тело просит эту женщину. Но я знаю, что она оттолкнет. Она не ведется и ложку в рот не берет, а жаль. Сидит неподвижно, разглядывая меня.
- А как готовит тирамису Катя?
Убираю ложку, кладу на тележку, ухмыляясь.
- Не порти момент, Настасья. Я пытаюсь тебе понравиться.
Она смотрит на меня и, кажется, хочет что-то сказать, но молчит, отламывая кусочек штруделя.
- Как там твой каскадер?злюсь и снова ревную, - как он допустил наши чудовищные потирашки перед камерой?
- Он доверяет мне, - смеется Настя, просит подлить ей чайку.
- Зачем ты обманула меня?строго смотрю на нее, но золотистый напиток льется тонкой струйкой в ее чашку.
- Я не обманывала, просто поторопила события, я уверена, что когда мы узнаем друг друга, то мы обязательно
- Семен, пошли крупные планы снимать, - заглядывает в раскрытую дверь Виктор.
Мы оба вздрагиваем, как будто нас застукали за чем-то неприличным.
- Опять врешь, - смотрю ей в глаза, и вот что удивительно, она не отводит свои, - не хочешь ты его узнавать.
Настя размыкает губы, слегка приоткрывает рот, когда я наклоняюсь и целую ее в щеку, возле уха, зарываясь носом в волосы, прикасаясь губами и языком. Это прикосновение выходит невероятно сладким и томительным, когда я отодвигаюсь, замечаю, что она закрыла глаза и не дышит.
- Встретимся позже, - широко улыбаясь, забираю свою тележку. - Труба зовет!
Глава 17. Настя
В Семене есть жизнь, которой нет ни в одном из знакомых мне мужчин. Он захватил меня врасплох, словно стихийное бедствие. Без него теперь как-то иначе. Семен заражает своей энергией все к чему прикасается. Когда он выходит из комнаты, складывается ощущение, что отключили отопление, прекратили подачу газа или вырубили свет за неуплату.
Я погибла, дышу через раз и впервые в жизни испытываю такую лавину чувств. Была замужем, спала с другими мужчинами, но никогда не подыхала от желания, не только сексуального, желания смотреть, слушать, трогать, быть рядом.
Иногда он дурачится, ведёт себя, как ребёнок, порой даже глупо, так, что хочется закрыть лицо руками и не видеть - это непотребство. Но Семён отлично зарабатывает, у него действующие контракты с несколькими модельными агентствами, в том числе и за границей. Есть огромная квартира, дорогая машина и он может позволить себе ужинать в ресторане почти каждый день, вряд ли у дурачка - это получилось бы.
Он легкий и свободный, Семен инфицирует меня этой невероятной свободой. Сверкающая простота в нем завораживает, при этом внешняя привлекательность ушла на второй план. Теперь я вижу мужчину с невероятно ярким и искристым характером. Прощаю ему грубость, пошлость, злость и несдержанность, потому что у него это превращается в смех и веселье на пустом месте. С ним хорошо и это трудно объяснить. Когда он смотрит мне в глаза и улыбается, я растекаюсь лужицей, сама становлюсь ужасно глупой и сговорчивой, как девица с двумя извилинами.
Но наша главная проблема никуда не делась, он все так же принадлежит Кате и, судя по всему, не спешит что-то решать. Между нами есть притяжение, его сложно не заметить, а еще труднее игнорировать. Семен тянет меня за поводок, послушно иду в его объятья, но чужой мне не нужен, поэтому я прячусь, чтобы не иметь к нему доступа.
Остаток дня провожу в своём номере. Отчаянно пишу, не желая думать о нем. Слышу, что внизу начались празднования, даже рада, что про меня все забыли.
Странным вышел последний месяц уходящего года. По моей истории снимают кино, участвую в интимных сценах собственного романа дублершей, познакомилась с ним и почему-то влюбилась, как девчонка. Это я поняла, когда режиссёр уговаривал меня сняться в сумасшедшем безумии. Семен смеялся, а я не могла унять бешеное сердцебиение.
В этом нет логики, безрассудно и никому не нужно, но я влюблена в Семена. От его красивых глаз мое сердце сводит. Злюсь на него, кричу, но при этом задыхаюсь, если он просто обращается или смотрит в мою сторону. Когда под прицелом камер он целовал мой живот, я поняла, что он может забрать все, что пожелает, душа разлетелась на кусочки и меня уже ничто не спасёт. Не думала, что в таком возрасте, после печального опыта, неудачного брака, вот так влюблюсь в совершенно неподходящего парня.
Даже не верится, что все это случилось со мной. Так не бывает, но это факт. Завтра нас откопают, и я вернусь к своему ноутбуку, а Семён к Кате. Буду продолжать жить серой заунывной жизнью, а он праздновать дни рождения в больших весёлых компаниях.
Он ни разу не заикнулся, что желает поменять свою жизнь, да, он безусловно хочет меня, как и я его, это читается в каждом его движении, возможно, есть во мне что-то, вызывающее бурное желание, но на этом все. Быть может я нравлюсь ему именно этим: новизна, доступность, щенячий восторг в его сторону, да мало ли чего ему не хватает в их идеальных отношениях с Катей. Но Катяэто как модные кроссовки, шикарная машина или айфон последней модели, никто в здравом уме не откажется от него, променяв на кнопочное старье с антенкой.