16
Максим Петрович привёл меня в ночной клуб. Не могу сказать, что я была очень счастлива по этому поводу. В ночных клубах я была только несколько раз, когда Аня почти силой меня туда затаскивала. Честно говоря, никогда не понимала смысла подобных сборищ. Дрыгаться под ритмичное нечто, которое у меня язык не поворачивается называть музыкой, я всегда не любила, пить полночи и наутро просыпаться с диким похмельемтоже. А больше всего меня смущал тот факт, что в таких заведениях большинство людей отправлялось лишь с одной цельюнайти себе партнера на ночь, плюс комплект венерических болезней как бесплатное приложение.
Обо всём этом я и доложила Громову, как только стало понятно, куда он меня ведёт.
Наташа,он ухмыльнулся, созерцая мою недовольную мордашку,я же просилпросто верь мне. Хорошо? Давай ты на сегодня оставишь все свои рассуждения и проведёшь эту ночь со мной.
Я вздрогнула от двусмысленности фразы, но, взглянув в лукавые глаза своего начальника, поняла, что он просто подтрунивает надо мной.
Договорились,я кивнула.
Тогда пошли.
Для начала Громов заказал мне коктейль. Какойне знаю. Я в этих вопросах не слишком искушённая, потому что, находясь рядом с Аней во время таких вот попоек, обычно либо не пила, либо употребляла исключительно мохито.
Оглушительно звенела музыка, отдаваясь в моих ушах болью. Где-то в груди пульсировал ритм, и мне всё время хотелось сглотнуть, чтобы прогнать наваждение. В клубе было немного накурено, и от этого подташнивало.
Несколько раз ко мне пытались подвалить незнакомые парни, но Громов тут же с видом собственника клал руку мне на плечо, и почему-то никто не рискнул с ним связаться.
Когда я допила второй коктейль, почувствовала странную лёгкость. Перестало тошнить, боль в ушах унялась, захотелось тоже начать дрыгаться под это подобие музыки. И каким-то шестым чувством Максим Петрович понял моё состояние.
Он взял мою руку и спросил:
Потанцуем?
Я не умею,призналась я, усмехнувшись.Я всегда двигалась как корова, которой кто-то по ошибке нацепил на ноги коньки и выпустил на лёд.
Посмотри вокруг,шепнул Громов, наклонившись над самым моим ухом.Здесь больше половины присутствующих не умеют танцевать в принципе, просто дрыгаются. Ты думаешь, это кого-то волнует? Мы пришли сюда расслабиться, поэтому перестань смущаться. Я ведь не заставляю тебя вальсировать.
При всём моём желании,я хихикнула,я бы никогда в жизни не смогла протанцевать вальс дольше пяти секунд.
Громов понимающе хмыкнул и за руку потащил меня на танцпол.
Я не помню, какая была музыка. Помню только, как Максим Петрович начал смешно дрыгаться, и я согнулась пополам от неудержимого хохота. Но, увидев его взгляд, выпрямилась и сама начала танцевать. И через несколько секунд с некоторой обидой заметила, что мой начальник смеётся, закрывая рот ладонью.
Заметив моё возмущение, Громов подошёл ближе и, положив свои руки мне на талию, сказал:
Не обижайся, пожалуйста. Не скрою, весьма странно видеть столь необычные телодвижения своего заместителя, но и ты ведь смеялась над старым начальником,его глаза лукаво блеснули.
Вы не старый,я ответила Громову улыбкой.И я не обижаюсь. Давайте дрыгаться дальше.
Больше никто не смеялся. Наоборотчерез пару минут я и думать забыла о стеснении и просто двигалась. Мне казалось, вместе с этим подобием танца из моих конечностей вытекает боль, которую я старательно пыталась заглушить вот уже несколько дней. Мне стало легче дышать, когда на лбу выступила испарина, когда в глазах закружились непонятные мушки, когда уже ничего не осталось, кроме меня, музыки и танца. Только, быть может, руки Громова, которые он иногда клал мне на талию или плечи, с улыбкой заглядывая в глаза.
Я не знаю, сколько это продлилось. Потом мой начальник предложил сделать перерыв, и мы вернулись к барной стойке, где мне опять подали тот же коктейль. Я с наслаждением выпила, почувствовав, как моментально закружилась голова.
Ты быстро пьянеешь,покачал головой Громов, наблюдая за моей реакцией.Тут алкоголя-то всего ничего, а у тебя уже слегка глазки в кучку.
Да, это правда,кивнула я.Моя мама тоже пьянела очень быстро, она не могла пить больше одной рюмки водки или двух бокалов вина.
Тогда тебе больше не наливать,ласково сказал Громов и, взяв меня за руку, предложил:Опять танцевать?
Не уверена, что устою на ногах.
Я тебя поддержу.
Вторая часть «Марлезонского балета» длилась дольше первой. Именно из-за того, что Максим Петрович старательно помогал мне, не выпуская как минимум мою руку из своей, а как максимумталии, и я совершенно не желала прерывать этот танец, наслаждаясь его прикосновениями. Самое забавноея отлично понимала, что Громов знаетя никуда не свалюсь, отпусти он меня, но кажется, Максиму Петровичу самому нравилось ко мне прикасаться.
Я танцевала, вспоминая его слова об искушении. Почему-то эта ситуация напоминала мне ту давнюю историю с Михаилом Юрьевичем в машине. Разница была только в моей реакции. Тогда я не чувствовала почти ничего, тогда как прикосновенияи пока ведь ничего, кроме них!Громова вызывали у меня отчаянное желание сделать так, как делают некоторые собачки, чтобы им почесали пузорухнуть на спину и расставить лапки. Я даже представила себе такую картину и хихикнулаэто весьма забавно выглядело бы со стороны.
Вопреки словам Громова, он заказывал мне тот же самый коктейль ещё дважды. Каждый раз у меня кружилась голова, но потом приходила эйфория. Я балансировала на какой-то опасной грани между трезвостью и опьянением, и лишь волей Максима Петровича не переходила её. Каким образом он угадывал, когда мне опять можно выпить и сколько именнобыло для меня загадкой. Сам же он выпил примерно раза в три больше, при этом не запьянев даже на сотую долю процента. Удивительный человек
Мы уходили из клуба на рассвете. Точнее, я почти выползала. Ноги ныли от беспрерывных танцев, в ушах слегка шумело от громкой музыки. Хотелось тишины и покоя.
Громов опять понял моё желание. Мы направились в сквер неподалёку и разместились на небольшой лавочке. За ночь ощутимо потеплелоа может, я не чувствовала холода из-за приличной дозы алкоголя в кровии я спокойно опустилась на стылую скамейку, вытягивая ноги. Я почти не удивилась, почувствовав, как Громов обнял меня одной рукой и позволил положить голову себе на грудь.
Сколько минут мы так сиделине знаю. Я наслаждалась тишиной, нарушаемой только биением сердца своего начальника. Закрыв глаза, я вдыхала воздух, немного пахнущий талым снегом и ночью, и чувствовала себя путником, который после очень долгой дороги наконец попал домой.
Через некоторое время Громов нарушил молчание, осторожно приподняв мой подбородок. Заглянул в глаза и спросил:
Устала?
Про себя я подивилась выражению его глазя увидела там неподдельную нежность и заботу.
Немного,я улыбнулась уголками губ.Я никогда столько не танцевала.
Я тоже,признался Громов.Я и не думал, что мы задержимся до закрытия клуба.
Я смотрела в его глаза, наслаждаясь этими мгновениямиведь когда ещё я смогу вот так, просто, сидеть с ним на лавочке, не думая об условностях.
Словно прочитав эти мысли, Максим Петрович погладил меня по щеке, а затем положил руку на талию и привлёк к себе. Я была уже в такой опасной близости от него, что почти перестала дышать.
Тебе хоть немного легче?спросил Громов тихо.Ты больше не будешь переживать насчёт Молотова?
Насчёт кого? Мысли путались. Я с трудом подавила желание самой сократить эти оставшиеся сантиметры между нами.
Молотова?пробормотала я.Честно говоря, Максим Петрович, я сейчас даже не могу вспомнить, кто это такой.
Кажется, Громов слегка удивился. Но уже через мгновение он весело улыбнулся.
Это почему же?
Я готова была поклястьсяособенно если судить по лукавым искоркам в глазах Громовачто он прекрасно понимает, почему. Но, тем не менее, ответила немного насмешливым тоном:
Скажите мне, Максим Петрович, а вы сейчас сами можете нормально думать о Молотове?
Громов расхохотался, услышав эти слова. А потом сделал то, о чём я так мечталасократил расстояние между нами, обняв меня изо всех сил.
Я вообще ни о чём не могу думать сейчас. И ни о ком. Ни о ком, кроме тебя.
Иголочки, такие родные иголочки, бегали по всему телу. И я вдруг вспомнила
«Ты совершенно не замечаешь очевидных вещей,раздался в моей голове голос Светочки.Ты даже не представляешь, Наташ, насколько ты для мужиков привлекательна. Да если бы ты хоть раз кому-то из наших хотя бы один намек сделала, как-то дала понять, что интересуешься любой из них твоим бы стал! Любой. Даже Громов».
Тогда я не поверила подруге. Слишком невероятным казалось это предположение. Но теперь я осознала, что Светочка в чём-то была права. И сейчас, стоит мне сделать один неверный шаг, хоть как-то дать понять, что я хочу большего И Громов не устоит перед искушением. Да, теперь я понимала, что означала та его улыбка, когда мы выходили из кафе вчера вечеромон словно говорил: «Я такой до тех пор, пока ты сама не захочешь иного».
Но я боялась признаться самой себе в том, чего хочу, а чего нет.
По крайней мере, не сейчас
Максим Петрович застыл, поглаживая меня по спине. Я в который раз поразилась, как ловко он это проделываетничего лишнего или пошлого, но тем не менее настолько чувственно, что я почти превратилась в кисель из-за этих прикосновений.
Я хочу вам кое-что рассказать,я осторожно отодвинулась. Ненамного, всего на несколько сантиметров. Теперь моё лицо было прямо перед лицом Громова. И это стало настоящим испытанием Но не было пока испытания для меня, которого бы я не выдержала.
Конечно,Максим Петрович кивнул. Глаза его были серьёзными.
Я вздохнула, набирая воздуха в грудь. То, что я собиралась сказать, знали только мои родители. Это не было великой тайной, просто очень больной темой.
Я всегда, всю свою жизнь, стеснялась своего тела,я говорила очень тихо, но Громов ловил каждое слово.С самого детства, когда меня начали дразнить в детском саду, а потом в школе. Я осознавала, что не такая, как все. Теперь, когда я смотрю на свои фотографии, то понимаю, что была обычным пухленьким ребёнком,я ухмыльнулась,но считала себя настоящим чудовищем. Я стеснялась всего и всегда, и со временем это чувство только усиливалось. Потому что я росла, продолжая оставаться всё такой же кругленькой, и за мной никто и никогда не ухаживал, как за другими сверстницами.
Я вздохнула, припоминая те времена, когда училась в школе. Как же доставалось моим родителям! Я, как многие подростки, была безжалостна к чувствам своих родных.
В моей душе жила ненависть,продолжала я ещё тише.Да что тамдо сих пор живёт. Я ненавидела всех и каждого. Когда я выходила из дома и видела на улице какую-нибудь девочку с точёной фигуркой, я ненавидела её. Понимала, что никто не виноват, но не могла справиться со своими чувствами. И больше всего я презирала людей, которые пытались научить меня какой-нибудь новомодной диете. Многие искренне считали, что я такая, потому что много ем. Святая наивность! Да у нас дома конфеты и печенье были только по великим праздникам. Я не говорю про то, что мама тщательно следила, чтобы я не ела ничего лишнего. Только благодаря ей я в бегемота не превратилась. И самое смешное, что мне никтоникто!не верил. Все считалираз толстенькая, значит, ешь много. И это самое страшное, Максим Петрович, когда тебя заранее называют лгуньей и ничуть в этом не сомневаются. А доказать обратное ты не можешь в принципе.
Слова лились из меня, и я почти чувствовала змеиное шипение, которое было готово вырваться из моей груди. Но, нет это всего лишь моё воображение. Не более того.
Поэтому я не любила танцевать. Танцующий бегемотчто может быть отвратительней? Я несколько раз ходила в ночные клубы со своей лучшей подругой, и все эти разы тихо ненавидела окружающих. За их красоту, отсутствие комплексов, за их беспечность Сама себе я всегда казалась похожей на клубок ниток, только вместо нитокмои страхи и комплексы. А знаете, чего я боялась больше всего, Максим Петрович?
Всё это время начальник внимательно смотрел мне в глаза. Я не могла понять, о чём он думает.
Догадываюсь,тихо сказал он.Но разреши мои сомнения.
Я боялась показать свою слабость,судя по удивлению, мелькнувшему во взгляде Громова, он подумал о чём-то другом.Я нарочито надевала на себя маску равнодушия, и лишь небо знает, чего мне это стоило и какие демоны в это время бушевали в моей душе. Я боялась, что кто-то хоть на миг поймёт, что за личиной снежной королевынежная и хрупкая девочка, которая плачет от каждого нанесённого ей оскорбления. Не спрашивайте меня, почему я так боялась именно этогоя не знаю. Но каждый день, встречая на своём пути трудности, насмешки, жестокость, я говорила себе, что не имею права быть слабой. А после смерти родителей
Я закрыла глаза, вновь переживая тот ноябрьский день.
После смерти родителей я действительно стала снежной королевой. Я перестала притворяться. Меня ничто не могло больше напугать или унизитьмне было всё равно. И, знаете Я всю жизнь стремилась к подобным ощущениям, я всегда хотела быть сильной. Но, конечно, не такой ценой. Однако, достигнув этого, я поняла, что умерла.
Первые ласковые солнечные лучи нежно прикасались к стволам деревьев, к остаткам снега, уже покрытого грязью, и к нашим лицам. Я не могла понять, о чём думает Громов, да и не пыталась
Каждый человек мечтает о доле другого,продолжила я.Мечтает стать красивее, лучше, выше, смелее. Но мало кто понимает, какая это непозволительная роскошьотказ от самого себя. Ломая свою личность, ничего, кроме пустоты, не чувствуешь. И мне жаль, по-настоящему жаль, что место той искренней и нежной девочки заняла снежная королева, украв её душу и заключив в глыбу льда. Ноя глубоко вздохнула,я признаюсь вам в своей слабости. Пожалуй, единственной на данной момент. И слабость эта в том, что мне так проще жить. Я пошла по самой короткой и пустой дороге, выбрав путь одиночества. И это моё право.
Я почти дословно повторила ту фразу «Право на одиночество»... Она уже давно стала моим проклятьем. Но никому, даже Громову, я не собиралась рассказывать всей правды о себе и своём проклятье.
Помолчав немного, Максим Петрович тихо сказал:
Это самая печальная сказка о снежной королеве, которую я когда-либо слышал.
Это ещё не конец,я улыбнулась.Ведь сегодня вам удалось немного растопить её лёд. И я даже ненадолго вспомнила ту девочку, которой была раньше. Я всегда ненавидела ночные клубы за громкую музыку и огромное количество неискренних людей. Но сегодня, танцуя, я почувствовала, как во мне подняла голову прежняя Наташа.
Это хорошо или плохо?настороженно спросил Громов. Я рассмеялась.
Максим Петрович, уже три года я не испытывала таких эмоций, как сегодня. И вы спрашиваете, хорошо это или плохо?
Но ты же сама только что упомянула,он тоже заулыбался,какую именно дорогу выбрала.
Я покачала головой.
Это не имеет никакого отношения к моему пути. Это касается только жизни моей души. Я признаюсь вам, Максим Петрович, я была уверена, что та девочка во мне умерла окончательно и бесповоротно. Но сегодня я убедилась, что это не так. И я рада. Я скучаю по самой себе.
Я опустила голову, чтобы скрыть слёзы. Да уж, я слишком много плачу в последнее время. Но это нисколько меня не огорчает.
Я почувствовала руку Громова на своём подбородке. Подняла глаза. Максим Петрович улыбался, а из-за выражения его глаз по моему телу прокатилась волна маленьких иголочек. Нежность господи, какая нежность!
Милая моя Наташа,его голос будто обволакивал меня заботой.И я повторю то же, что уже говорил тебе не раз: ты необыкновенная девушка. Так чувствовать способен далеко не каждый человек на этой планете. И спасибо, что поделилась со мной частичкой своих воспоминаний. Ты даже не представляешь, как это важно для меня.
Последнюю фразу Максим Петрович почти прошептал. А затем наклонился и нежно поцеловал меня в шею. Я вздрогнула и прерывисто вздохнула, собираясь с мыслями, чтобы сказать что?