Ты не так понял, Глеб,Колобок тянется к пуговицам,онаодна из моих лучших бойцов.
Это шутка такая? Решил дернуть судьбу за хуй?рычу на мужчину, посмевшего нести в моем присутствии подобный бред.
Лучший боец? Он, блядь, серьезно? Вот эта вот девочка? Снова перевожу взгляд в сторону девушки-загадки. Она складывает руки на груди, закрывается. Приподнимает одну бровь, возмущаясь моей недоверчивости. При этом молчит. В разговор не встревает. Ждёт завершения перепалки. Держится действительно отлично. Идеальная осанка, ровное дыхание. Даже зрительного контакта не прерывает, когда я снова пытаюсь просверлить в ней дыру своим сквозящим раздражением взглядом. Да кто она, нахрен, такая?
Мамой клянусь, Кай,отвечает Колобок, вынуждая меня оторваться от незнакомки.
Ну ты и жучара, Поляков! Твоя мать уже давно скопытилась, чтобы ей клясться,уличаю во лжи собеседника, который уже во всю обмахивается полами пиджака.Подойди!теперь уже обращаюсь к девке, желая рассмотреть малышку поближе.
Делаю два шага в сторону, ожидая. В доме повисает тишина. Чувствуется напряжение, возникшее внезапно, но поглотившее все вокруг со скоростью света. Люди Колобка расступаются, выпуская девушку, спрятанную от меня за их крупными крепкими спинами. Она неслышно, по-кошачьи, ступает по дорогому паркету, покачивая бёдрами. Непринуждённо двигается в мою сторону без тени сомнения на лице. Я скольжу взглядом по изгибам ее тела, обтянутого непрозрачной белой майкой и чёрными лосинами настолько плотно, что можно запросто представить какой она будет без одежды.
Колобок нервно сглатывает, как только самоуверенная девочка останавливается рядом со мной. Она не боится. Зрачки не расширяются, когда я медленно поднимаю руку вверх, желая коснуться ладонью ее белоснежной кожи. Я сам не знаю почему, хочу это сделать. Просто испытываю нездоровую необходимость ощутить нежность ее щеки под своими пальцами. Но в тот момент, когда я уже практически достигаю своей цели, нахалка перехватывает мою руку, не давая этому случиться.
Я передумала, Босс,обращается к Колобку, до сих пор глядя на меня своими большущими зелёными глазами.
Поляков при этом моментально бледнеет, превращаясь из яркого красного помидора в мертвенно белого покойника.
Я не желаю два месяца находиться под началом прожжённого сексиста! Пусть забирает мужчин, раз ему такое больше нравится,невозмутимо продолжает общаться с боссом, при этом явно обращаясь ко мне. Мелкая дрянь!
Колобок не успевает ничего ответить, так как до сих пор не может вернуться в нормальное состояние, а я в ту же секунду хватаю суку за горло, крепко сжимая. Воздух сгущается вокруг нас и все присутствующие замирают, ожидая развязки. Девчонке приходится подняться на самые кончики пальцев, чтобы хоть немного облегчить дыхание.
Все сказала?рычу я, разгневанный до предела ее словами.
Ещё нет,хрипит заложница, чья жизнь, в прямом смысле слова, сейчас находится в моих руках.
Мне нужно ещё немного, самую малость усилить нажим, чтобы полностью лишить малую доступа кислорода. Такая тонкая шея... кажется, ещё чуть-чуть и я просто переломлю ее, раздавлю своей здоровенной ручищей. Слегка нажимаю. Девушка делает последнюю попытку приподняться, а затем машинально хватает меня за руку. Наслаждаюсь моментом. Одно движениеи ее не станет. Вместо этого резко разжимаю захват, и девчонка наклоняется закашлявшись.
Пусть остаётся,бросаю Колобку.
Ничего! И не таких обламывали. Это будет даже интересно.
Глава 8
МАРИНА (18 лет)
апрель 2018 года
Это было тяжелое для меня время, но оно закончилось. При этом я не могу сказать, что выхожу из детского дома с лёгким сердцем. Ощущения странные. С одной стороны, освободилась от гнета давящего на меня контроля, а с другой, одиночество навалилось с удвоенной силой. Даже не одиночество, а, правильнее будет сказать, какая-то тревога за свою несостоятельность в этом мире, неприспособленность к реалиям, которые всегда были скрыты от детдомовцев за решеткой металлического забора.
Чувствую себя сейчас погадкой совы. Точно меня пережевали в этой системе, а потом выплюнули наружу, без малейшего понятия что делать дальше. У меня практически нет личных вещей, но зато теперь есть собственная квартира, переданная мне государством в наем на пять лет. Воспитатели были очень рады, говорили, что это большая удачаполучить жилье быстро и без проблем, фактически через пару недель после совершеннолетия. Хотя, положа руку на сердце, я понимаю, что радовались они вовсе не этому, а возможности выпустить меня, наконец, из-под собственной опеки, ведь я никогда не была беспроблемным ребёнком. Несколько раз сбегала, устраивала драки и в целом не отличалась покладистостью.
Некоторые воспитанники возвращались в собственные дома, если они были пригодны для жизни. Кого-то даже ожидали приличные счета в банке, оставленные родителями после смерти или переводимые в виде алиментов на содержание ребёнка, изъятого из семьи. У каждого своя история, но все мы были по-своему несчастны.
Мне от предков не досталось ничего. Хотя я уверена, что было у них многое. В памяти ещё сохранились отголоски прошлой жизни, жалкие клочки воспоминаний, затертые годами. Я совершенно точно помню большой дом, машину, игровую площадку перед домом. Скорее всего, я не смогу узнать все это, если увижу, ведь картинки, живущие в голове весьма абстрактны и, уверена, наполовину надуманы собственным воображением, с годами выместившим реальные воспоминания.
Мне сказали, что все имущество родителей ушло на погашение долгов. Вот так вот, в один миг я осталась не просто сиротой, а ещё и нищей сиротой, не имеющей за душой ничего, кроме собственного имени, набора букв, пропечатанных в документах, которые мне выдали, провожая в добрый путь.
Мне очень хотелось оставить в памяти образы родителей. Было бы проще, будь у меня хотя бы их фотографии. Но фоток не было. Все что я моглаежедневно перед сном представлять папу и маму такими, какими я их запомнила. Я делала так каждый вечер. Каждый гребаный вечер крутила в голове картинки с их участием, и это разрывало мне сердце. Уничтожало маленькое детское сердечко, превращая в обычную сокращающуюся мышцу, необходимую для жизни.
Ближе к двенадцати годам я поняла, что люди, с чьими лицами перед глазами я каждый раз укладываюсь спать, вовсе не мои родители, а несуществующие персонажи, которых я выдумала. Я пыталась сконцентрироваться, зажмуривала глаза для верности, но образы с каждым днём становились все размытее и тусклее, пока я и вовсе не перестала их видеть.
Я не буду заниматься поисками их могил. Почти всю свою жизнь я виню родителей в том, что со мной случилось. Теперь я вовсе не тот маленький ребёнок, которого они оставили, способный сутками напролёт прорыдать над своим горем, и уж тем более, не стану убиваться над жалкими каменными плитами в месте их захоронения. Все что мне нужноя сама.
Два раза проворачиваю ключ и распахиваю дверь. Переступаю порог. Вот я и дома. Дом... Что это вообще такое? Я не знаю. Не чувствую ничего. Просто кухня, комната и коридор с мерзким запахом, который остался от прежней хозяйки, старушки, не оставившей после себя наследников. Допотопная мебель, даже хуже чем в интернате, холодильник «Полюс», видавший наверное ещё Сталина при жизни.
Я не знаю почему сдавливает спазмом горло, почему глаза начинают гореть в желании расплакаться. Я не ощущаю ничего, что нормальный человек должен испытывать к своему жилищу. Мне становится так мерзко, будто меня поместили в тюремную камеру. Лет на пять минимум, ведь раньше я точно не смогу отсюда съехать.
Сдерживаю слёзы в глазах. Я не должна быть слабой. Такая мелочь, как эмоции не сломит меня. За свои восемнадцать я столько всего пережила, что просто не могу себе позволить расплакаться сейчас, из-за того, что не питаю тёплых чувств к квартире, где буду жить.
Я не разуваюсь, не снимаю свитер и джинсы. Во мне вдруг просыпается какая-то брезгливость. Не хочется касаться старой мебели. Вообще не хочется здесь быть. Нарезаю несколько кругов по квартире, будто пытаюсь найти хоть что-то способное поднять настроение. Но в итоге нахожу все больше и больше изъянов, режущих глаз.
В конце концов, ложусь на диван, насквозь провонявший пылью, и закрываю глаза. Обещаю себе, что это в последний раз. Последний раз я впадаю в отчаяние, жалею себя и веду как беспозвоночный червь.
Проваливаюсь в сон мгновенно и продираю глаза лишь утром от противной трели звонка, разносящейся по квартире продолжительное время. И кого принесло-то, а? Встряхиваю волосы руками и плетусь к двери. Еле-еле перебираю ногами в надежде, что у звонящего отсохнет рука, и он удалится туда, откуда пришёл. Но чуда не происходит.
Нехотя поворачиваю запор и отворяю дверь с таким видом, чтобы сразу было понятно, что я думаю о человеке, который решил потревожить меня по совсем непонятной причине.
Долго же вы спите, Марина Юрьевна!говорит мне сходу невысокий пожилой мужчина в длинном темном пальто, протягивая под нос какое-то удостоверение.
Я ничего в этом не понимаю и уж, тем более, не смогу отличить настоящее от подделки, поэтому после его короткого: «Можно войти?», мне не остаётся ничего другого, как отступить в сторону, пропуская незваного гостя. Пару недель назад до меня докопались трое парней на улице. Захотели облапать своими тощими руками, затащив в подъезд ближайшего дома. Но не тут то было! Мне удалось убежать, напоследок отвесив одному из ублюдков точный удар по яйцам, от чего он сложился пополам и противно заверещал. Неужели, стуканули на меня? Странно... Ведь я тоже могу нажаловаться на них, учитывая, что придурки фактически пытались меня изнасиловать.
Марина Юрьевна,начинает мужчина, как только мы усаживаемся на стулья в кухне,я представляю одно из особых подразделений ФСБ и хочу предложить вам работу.
ФСБ?переспрашиваю я, потому что не совсем понимаю о чем речь.
Да, простите. Это такая государственная структура, наподобие полиции, чтобы вам было проще понять, цель которой обеспечение безопасности нашей страны,говорит визитёр, добавляя для большей ясности.Федеральная служба безопасности.
О, ну это все меняет!наигранно отвечаю я, складывая руки на груди. Неужели он считает, что можно отделаться простой расшифровкой?!
У нас не совсем обычное подразделение, секретное, мы даже к ФСБ относимся условно, так сказать, для галочки, но более подробно смогу рассказать только после вашего согласия, когда подпишем все необходимые документы.
Я выгибаю бровь. Мужчина начинает раздражать. Предлагает мне согласиться на какую-то работу в каком-то подразделении, суть которых я смогу узнать лишь согласившись. Я не специалист в таких вопросах, но, по-моему, попахивает все очень странно.
Мы отбираем одарённых молодых людей, вроде вас, Марина, и предлагаем полное обеспечение: жильё, питание, одежда, хорошая стипендия на время двухлетнего обучения,продолжает коротышка.От вас требуется лишь усердие в учебе и самоотверженная служба; желание ставить интересы государства выше собственных.
Откуда вам знать, что я одарённая?! С чего вы вообще взяли, что я захочу работать на государство? И тем более ставить его интересы выше своих? Что оно дало мне? Обшарпанные стены детского дома со сварливыми воспитателями и няней, таскавшей за уши за провинности?! Провонявшую старьем квартиру вдали от цивилизации?! У меня вся жизнь впереди, и я не собираюсь больше иметь ничего общего с системой, которой на меня срать. Как вы вообще нашли меня?
Давайте, вы не будете так горячиться, Марина,спокойно и до тошноты вежливо продолжает наш диалог мужчина из ФСБ.Я же уже сказал, наше подразделение имеет особое назначение, мы отбираем одарённых молодых людей, а это дело ни одного дня. Я прекрасно знаю о вас все, что мне необходимо для принятия решения о профпригодности. А вам остаётся просто в это поверить.
Мне пофиг,говорю я, разозлившись. Что значит «знаю о вас все»?! Что за фигня?! Меня это напрягает, чувствую себя подопытной крысой.Думаю, вам пора уходить. Мой ответнет.
Ты считаешь, что у тебя впереди вся жизнь?!собеседник переходит на более фамильярное общение.Давай, я расскажу как все будет.
Я уже все сказала!подрываюсь со стула с желанием вытолкать оборзевшего мужика, решившего поучить меня жизни, из своей квартиры.
Ты пропустишь первый платёж по квартплате, потому что не сможешь быстро влиться в жизнь обычного человека. Этот долг повиснет за тобой, так же как задолженность старушки, решившей перед смертью больше не делиться с государством пенсией. Дотошная управляющая компания будет донимать тебя требованиями погасить долг и, рано или поздно, ты пойдёшь в суд (если до того времени не выцарапаешь глаза их директору, за что судить будут уже тебя), минимум полгода будешь доказывать, что ничего не должна и потратишь уйму нервных клеток. Параллельно с этим, устроишься на работу в супермаркет с зарплатой двадцать пять тысяч рублей, десять из которых ежемесячно у тебя будут удерживать за недостачи и крутой нрав. Найдёшь парня, который все свободное время будет просиживать за компьютером, почесывая пивной живот. А дальше...
Хватит!резко обрываю его, не желая больше этого слушать.Уходите! Я все сказала!рычу как тигрица, желая расцарапать ФСБшнику морду. Откуда он, кстати, знает, что периодически у меня появляется такое желание?
Хорошо, Марина Юрьевна, я уйду. Но завтра вернусь за окончательным ответом. Уверен, вы примете верное решение,встаёт со стула и многозначительно смотрит на меня. Я, в свою очередь, выставляю перед его носом средний палец, олицетворяющий мой ответ уже сегодня.
Глава 9
ГЛЕБ
5 августа 2020 года (наши дни)
Дома невыносимо душно. Ни один кондиционер не может тягаться с вечерней уличной прохладой. С некоторых пор это мое любимое занятиеперед сном выходить во двор с целью заполнить лёгкие кислородом. Подумать. Я делаю так практически в любую погоду и почти каждый день. В это время меня лучше не трогать, все зависит от настроения. А оно чаще всего паршивое в конце дня.
Сегодня вполне сносный день. Я даже никого не убил, и это хорошо. Хотя, нет. Мне похуй. И уже давно. Сначала я загонялся, даже считал своих жертв, запоминал их. А потом все изменилось. Сейчас пустить кровь для меня ничего не значит. Скорее всего, я забуду о содеянном уже минут через пятнадцать, заняв голову другими делами.
От этих мыслей ладонь начинает пульсировать. Будто я до сих пор «обнимаю» ей тонкую шею Марины. Я перебираю по жесткой коже пальцами и глубоко втягиваю носом воздух, вспоминая события сегодняшнего вечера. Потом раскрываю руку и рассматриваю свою здоровенную ладонь, доказывая самому себе, что уже давно не касаюсь девчонки.
Ее кожа... Тонкая и бархатистая, слишком нежная, чтобы я мог как следует ощутить ее под своими огрубевшими лапами. Ещё одно «слишком»! Бесит! Надо было просто задушить ее, чтобы не засорять голову мыслями об этой девочке.
В смерти есть что-то особенное. Тот самый момент, когда жизнь на секунду вспыхивает в глазах жертвы, а затем навсегда угасает, оставляя во взгляде холодный безжизненный след. Эту стадию я тоже проходил. Ловил мгновение, будоражащее разум. Насыщался своеобразной игрой воображения до следующего раза. Но и это в прошлом. Сейчас я мог убить Марину, не моргнув глазом. Рази нет ее. Но не вышло. Что-то заставило разжать руку, выпустить нахалку из жестких тисков удушающей петли.
Зачем девку к айтишнику подселил?доносится за моей спиной.
Я сижу на лестнице, ведущей в дом, сложив локти на колени. Пуля обходит меня и спускается на несколько ступенек ниже, чтобы оказаться примерно на уровне моих глаз.
Надо было к Горе закинуть, либо к Кощею. Они бы ей Кузькину мать показали!лыбится стрелок.
Вот именно!бросаю в его сторону, желая прекратить общение.
Ммм... Себе оставить решил, значит,довольно заключает Василий, раздражая.
Последнее время он перегибает. Чем старше становится, тем больше начинает меня воспитывать. Пихает своё где можно и где нельзя. Доиграется, сука! Поначалу я нуждался в его советах, но это было так давно, что уже и не вспомнить. Ещё немного и киллер превратится в старого ворчливого пня. В свои-то сорок два.