Инга МаксимовскаяNeлюбoff
ГЛАВА 1
Neлюбоf
Опять метель, и мается былое в темноте.
Константин Меладзе
Январь 2009
Что? Что, ты забыла здесь, в этом маленьком баре на окраине? Райская птица, с глазами цвета расплавленного янтаря. Зима. Метель. Старожилы говорят, что такой погоды не было уже лет пятнадцать в этом чудесном, приморском городе. Как занесло тебя в это Богом забытое место? Ты сидишь, склонившись над потрепанной книгой, запивая переживания героев крепким кофе, сильно разбавленным ромом. В тонких пальцах с идеальными ногтями тлеет сигарета.
-Можно с Вами познакомиться?- решаюсь я, натолкнувшись на взгляд желто - карих, кошачьих глаз.
-Садитесь. Вы ведь не отстанете.
Я приземляюсь на стул напротив, не веря в свою удачу. Мы сидим и вместе наблюдаем безумный танец снежинок за окном.
-Чего, ты хочешь? - спрашивает она, переходя на Ты, хватая меня своим колдовским взглядом.
-Тебя - отвечаю я - Всю.
Она дергает своим костлявым плечом, от чего у меня замирает сердце. Легкий кивок головы в знак согласия и она поднимается со стула с грацией царствующей особы. Я беру ее за руку. Мы выходим из теплого нутра бара и молча бредем по заснеженной улице.
Она
Странный. Зачем я ему? Он не похож на человека, снимающего девиц по барам. Красивый, самоуверенный самец. Видимо просто решил развлечься, поиграть. Он приводит меня в свой дом и помогает снять куртку. Я тут же, прямо в прихожей, тянусь к дорогому ремню на его брюках.
-Ты, чего?- удивленно вздергивает он породистые брови.
-Ну, ты ведь за этим меня сюда позвал?
Он явно смущен. Не знает, куда деть глаза, растерянно смотрит на меня.
-Сколько тебе лет? - Спрашивает он
- Это, так важно?
-Для меня, да - отвечает он.
-Странный ты. Есть уже восемнадцать. Хочешь, паспорт покажу?
-Нет, не нужно, пойдем - он ведет меня в комнату, в которой ярко горит камин и сажает в огромное, очень удобное кресло, а сам исчезает. Неужели извращенец - только этого мне не хватало. Хотя. Какая уж теперь разница. Коготок увяз - всей птичке пропасть.
Он возвращается, неся в руках бутылку хорошего виски и до скрипа чистые пузатые бокалы. Если б он знал, как я голодна. Со вчерашнего дня ни маковой росинки во рту, кроме того мерзкого кофе из бара. Может сказать? Стыдно. Почему он так смотрит, что увидел во мне такого? Почему ты здесь? - Спрашивает. Как ему объяснить, что именно в этом районе меня выгнал из машины очередной случайный знакомый.
-Потому что мне некуда идти - просто отвечаю я. Он смотрит на меня сквозь янтарную муть наполненного виски стакана.
-Оставайся
Так просто. Я отставляю, свой стакан и тянусь к нему, расстегивая пуговицы на своей блузке. Он останавливает движение моих пальцев и молча выходит из комнаты, затворив за собой дверь.
Он
Жалко. Как жалко эту красивую девочку-женщину готовую платить за состраданье собственным телом. Кто сотворил с ней такое? Я готов растерзать это чудовище, прячущее свое отвратительное мурло под маской человека. Гляжу на нее и вижу маленького ребенка с измученной, изуродованной душой. А ведь при удачном стечении обстоятельств она могла быть бы моей дочерью. Уж я бы не позволил случиться с ней такому. Я бы холил и лелеял это прекрасное дитя. Жаль. Очень жаль, что неизвестное мне чудовище так бездарно растренькало, разбазарило данное ему сокровище. В комнате, где я оставил ее тихо. Заглядываю, стараясь не шуметь. Дверь тихо скрипит, но мне кажется, что слышно даже на Северном полюсе. Она спит, скрючившись в кресле, маленькая и жалкая, как бездомный щенок, принесенный с трескучего мороза в тепло. Беру ее легкое, почти невесомое тело и перекладываю в кровать одетую, иначе боюсь не удержать себя в руках. Только сейчас замечаю, как бедно и безвкусно она одета. Эта блузка ее непонятного цвета, с тонкой полоской грязи идущей по всему воротнику. Зачем она мне нужна с этими ее колдовскими, медового цвета, глазами, длинными аристократичными пальцами и идеальным носом? Она сразу же сворачивается в клубочек, укрывшись накинутым мной одеялом до подбородка. Я сажусь в кресло напротив и смотрю на короткий ежик льняных волос на ее затылке. Кто ее так подстриг? Руки бы поотрывать. Совсем не замечаю бега времени, наблюдая за ней. Она дышит тихо, размеренно. Чувствую, как сон накатывает на меня тяжелыми, приторными волнами унося меня из действительности в царство грез. Похоже, моим ложем на сегодня станет неудобное кресло.
Она
Не сплю. Притворяюсь. Он странный. Другой бы уже давно воспользовался моментом, а этот сидит, смотрит на меня своими глубокими, как озера глазами и думает о чем то. Интересно, о чем? Давно мне не было так легко и спокойно. Точно с тех самых пор, как мать выгнала меня из дома. Мама. Она меня почему-то считает злом. Всегда считала, с самого моего рождения. Я разве виновата, что любящий папочка сбежал от нее, от ее несносного характера даже не увидев младенца. Он зло. Я зло. Недолюбленная - это про меня. Недолюбленная - это про нее. Мать всю жизнь искала любовь, не понимая, что эта любовь из себя представляет. Мужиков меняла, как перчатки. Нет, конечно, не все были плохими. Но, порядочные и любящие, ее почему - то не прельщали. Ей хотелось бури, фейерверка. А я вспоминаю одного, по-настоящему любящего ее мужчину. Его звали Ангел. Красавец Болгарин, с маслиновыми глазами и копной смоляно - черных, вьющихся, словно проволока волос. Он умирал от любви к ней, отдавая часть и мне, как к неотделимой части моей матери. Я с замиранием сердца слушала истории о прекрасной стране, в которой море лижет пенными волнами, покрытые золотым песком пляжи, о стране роз и волшебных нестинаре, танцующих на раскаленных углях. Мать расцветала при нем, становилась мягче даже ко мне. На какое - то время, он исчезал, видимо по каким-то своим Ангельским делам, и все возвращалось на круги своя. Но каждое его возвращение наполняло нашу маленькую квартирку запахом роз, волшебных заморских сладостей и спокойного счастья. Счастливая- шептались соседки, умирая от зависти, видя, как Ангел несет меня на плечах, даря белозубую улыбку идущей рядом любимой женщинеХочешь я стану твой татко?- Спросил он меня, однажды смешно коверкая слова.Да, конечно! - Кричало мое детское сердечко.А ты умеешь хранить секреты? - Ангел подмигнул и достал из кармана маленькую бархатную коробочку. Это твоей маме. Как думаешь - понравится? Колечко в коробочке, по моим детским понятиям, было необыкновенным - тонкое, оплетенное искусной вязью переплетенных веточек с россыпью мелких листочков из белого золота.Это виноградная лоза- пояснил Ангел. -Знаешь, сколько в моей стране винограда? Он вызревает на солнце, наполняясь его силой и цветом. Сладкий, как мед. Мы делаем из него вино, которое ценится во всем мире.В ту ночь мне снились виноградники, в которых тяжелыми медовыми гроздьями зрел под ярким южным солнцем виноград. Он тянул свои лозы к солнцу, как молящийся протягивает руки в небо в обращении к своему Богу. А я срывала крупные золотистые виноградины и набивала ими рот. Сладкий липкий сок стекал по моему подбородку, и я вытирала его тыльной стороной своей, маленькой грязной, ладошки. Утром я ощущала во рту сладость виноградного сока, напрочь, отбивающего аппетит. Мать пела в кухне, готовя завтрак. Я стояла в дверях и в восхищении наблюдала, как она танцует по кухне стройная и красивая, как волшебная фея в облаке золотых волос. Как летают ее хрупкие руки над столом, раскатывая тонкий, почти прозрачный слой теста для пирога с чудным названием баница. Рецепт этого чудесного ястия привез Ангел со своей волшебной родины. А потом Ангел уехал обустраивать к нашему приезду наш будущий быт. Мать оформляла документы для выезда, и я почти не видела ее. И вот, когда все было готово, пожитки собраны в два огромных пузатых чемодана, а мебель распродана по соседям, очень быстро, кстати, в виду огромного дефицита оной, мать встретила новую любовь. Это был физрук из нашей школы - пьющий, пошлый мужик, готовый удавиться за копейку. Она познакомилась с ним, когда ходила забирать мои документы из школы и сразу же, едва увидев его, по ее словам, пропала, забыв об Ангеле, о дочери ждущей ее возле собранных чемоданов, сидящей на матрасике, кинутом на голый пол, как маленькая дворовая собачонка. О да, это был ее тип. Огонь, фейерверк, вихрь эмоций. Мама, моя красавица мама, каждый день реставрировала синяки на своем прекрасном лице, в которое с такой любовью смотрел преданный ею Ангел, кремом из красивого тюбика цвета персика с нарисованным на нем силуэтом стройной балерины. Крем помогал плохо, и завистливые соседки теперь вертели пальцем у виска, провожая ее взглядом. Ангела я больше не видела, хотя и ждала его каждый день, сидя у окна. Где он теперь? Наверное, все же нашел свое счастье и сейчас делает счастливой, какую - ни будь женщину, наполняя своей Ангельской любовью ее дни. А мне до сих пор снятся прекрасные нестинарки, выбивающие своими тонкими ступнями миллиарды искр под звездным заморским небом, и тоскливым напевом, звучащая, волшебная гайда. Как же хочется есть. Проскальзываю мимо спящего Него и отправляюсь в путешествие по незнакомой мне квартире в поисках кухонного блока. Кухня находится быстро, не такие уж большие его владения. Странно, но холодильник, обязательное украшение каждой кухни почему - то отсутствует. Хотя, сама кухня, просто набита дорогостоящей техникой и мебелью в стиле хай - тек. Хорошо замаскированный холодильный агрегат обнаруживаю в недрах огромного шкафа. Рот мгновенно наполняется слюной при виде изобилия, которым напичкан этот трехкамерный монстр. Большинство продуктов мне просто не знакомо, поэтому, хватаю известные мне сосиски и набиваю рот. Только сейчас замечаю его, стоящего в дверях и наблюдающего за мной с плохо скрываемым интересом.
-Почему ты не сказала мне, что голодна?- спрашивает он и приближается ко мне, подталкивая меня к неудобному металлическому стулу, а сам ныряет в недра холодильника и начинает метать на стол все, что попадается под руку. Я уже сбила первый голод и сейчас с любопытством наблюдаю за его действиями.
- На ночь нельзя есть всякую гадость - говорит он, намазывая на хлеб тонкий слой золотисто - желтого, моментально оплывающего масла. Я зачарованно наблюдаю, как скользит мужская рука с зажатым в нее ножом, заполняя хлебные поры. Он дергает банку с красной икрой за кольцо на крышке, как будто выдергивая из гранаты чеку, и наваливает оранжево - красные рыбьи яйца сверху на бутерброд. Стыдно признаться, но я никогда не пробовала икры. В нашем доме изыски не признавались. Икра взрывается на языке горько - соленым салютом, поначалу не очень приятным, но все более притягательным с каждым куском поглощаемого лакомства.
- Вкусно - мычу я и ем не чувствуя сытости, периодически поглядывая на ополовиненную банку.
-Ешь спокойно - она вся твоя. Завтра еще купим, если захочешь. А теперь - спать! - Командует он и скрывается в темноте спящей уже квартиры.
Я засыпаю. С набитым животом это получается легче. Даже в доме, где я провела всю свою жизнь, я не могла так расслабиться. Никогда. Мать выгнала меня месяц назад. Ее очередной ухажёр решил, что имеет право не только на нее и в первый же день полез мне под юбку. Угадайте, кому поверила любящая мамочка?
-За что ты так со мной - буднично, без эмоций спросила я?
-Просто, не люблю - спокойно ответила она и плотно закрыла дверь за своей, не нужной, не любимой ею дочерью. Милая моя мама, я тоже больше не могу любить тебя. Отболело. Но почему же тогда так свербит в груди, когда я вспоминаю твои редкие неумелые поцелуи в мою макушку, твой нежный сливочный запах? Возможно это моя вина, что ты так и не смогла полюбить меня.
Он
-Пойдем - говорю я ей утром.
- Куда? - Спрашивает она голосом лишенным всякого интереса.
- Купим тебе, чего - нибудь.
- Зачем?
Впервые в жизни вижу такую отрешенность у женщины, которой предложили шоппинг. Она идет рядом со мной по улице, настолько близко, что я чувствую ее дыхание, вырывающееся паром изо рта. Куртка на ней, явно не по погоде - тонкая, со свалявшимися от стирки комьями синтепона внутри. Она ежится от холода и явственно дрожит. Я стараюсь не отставать от нее, а она, почти, бежит, желая поскорее попасть в тепло. В магазине она теряется, бегает взглядом по полкам, пугаясь ценников. В конце - концов, ее глаза останавливаются на бесформенном, словно уже ношеном свитере и дешевых Китайских джинсах. Я тону в омутах ее глаз, которые словно ищут моего одобрения. Можно? Тебе можно все кроме этих мерзких, недостойных тебя тряпок, которые ты судорожно прижимаешь к груди. Я разжимаю ее пальцы, в попытке забрать у нее это убожество но, в конце концов, сдаюсь и оставляю выбранные ею вещи. Она словно хвостик ходит за мной по магазину и следит, как я выбираю для нее одежду - белый пушистый пуловер, качественные дорогие джинсы и бежевое теплое пальто, к нему шапочка и перчатки. Она, словно не веря, берет все это богатство и исчезает в примерочной. Я, нетерпеливо, скребусь в дверцу кабинки, желая поскорее увидеть ее в обновках и не дождавшись ответа заглядываю. Она стоит в одних джинсах, сидящих на ней, как влитые, и замызганном бюстгальтере. Боже, как ты допустил, что б один из твоих ангелов надел на себя такое убожество. Взгляд упирается в лямку, проходящую по центру острого плеча, заботливо зашитую уже много - много раз, судя по многоцветью ниток. Я вижу как ей неудобно, как она прикрывает рукой позорную полоску ткани. Бегу в зал с бельем, слава Богу, он есть в этом магазине, хватаю вешалки с лифчиками, трусиками самого маленького размера, игнорируя огромные кружевные парашюты. Но даже белье маленького размера ей велико. Она, не стесняясь, меряет его прямо при мне, вертясь перед огромным зеркалом и, наконец, выбирает простой хлопчатобумажный комплект, более и менее подходящий ей по размеру. Прошу продавщицу завернуть еще несколько таких же, и, под улыбки продавцов, мы покидаем торговый зал, нагруженные пакетами, как караванные мулы.
-Хочешь, есть? - Спрашиваю я, видя с какой тоскливой завистью, смотрит она на людей, жующих гамбургеры. Легкий кивок головы. Кто придумывает стулья для этих харчевен? Жесткие и неудобные - они больше похожи на пыточные орудия, придуманные шутником инквизитором в пароксизме веселого безумия. Она не замечает неудобств, с удовольствием вгрызаясь в ватную, искусственную булку.
- Зачем все это?- Спрашивает она - Я не рассчитаюсь с тобой.
- Я от тебя ничего и не хочу.
-Ты настолько богат, что бы делать подарки первой встреченной тобой на улице дворняжке?
-Я не настолько беден. - Ухожу я от ответа. Слово дворняжка больно режет слух. Нет, она не дворняжка - чувствуется в ней аристократизм. Во взмахе руки, повороте головы - что - то неуловимо - притягательное. Необъяснимое.
-Тебе плохо не будет?- Спрашиваю я, с интересом и удовлетворением наблюдая, как она впихивает в себя уже четвертый гамбургер, запивая его огромной дозой коричнево - пенящейся, но очень вкусной химии. Куда там помещается то все?- Мелькает мысль в моей голове. Она прекрасна - сидит и сыто щурится, раскраснелась и явно засыпает.
- Когда тебе исполнилось тебе восемнадцать? - Спрашиваю.Вчера - Односложно отвечает она - Пошли домой. Мы медленно идем с ней по улице, держась за руки. Она идет неспешно, степенно подставляя лицо холодному зимнему солнцу. Теперь ей не холодно.
Она
Странный. Столько денег выкинул, я того не стою, хоть на изнанку вывернись. Интересно, чем он занимается? Из какого источника черпает свое благосостояние? Вернулись - заперся в комнате и вот уже три часа стучит по клавиатуре. Скучно. Слоняюсь по квартире, стараясь не шуметь. Библиотека у него, что надо - высокие, набитые книгами деревянные полки, пахнущие пылью и старой бумагой, на которых соседствуют совсем старые и новые изданья, любовно расставленные по алфавиту. Беру первую попавшуюся книгу. Она новая, но зачитанная. Это видно по залапанной пальцами цветной обложке и завивающимся страницам, которые часто переворачивали пальцы - такие книги самые лучшие, хранящие в себе переживания людей прочитавших их. Любовь к чтению привила мне бабушка. Именно она научила меня выбирать среди книг вкусные, пахнущие человеческими эмоциями истории. Мама часто отдавала меня ей. Сразу, как только находила очередную любовь. Она бросала меня возле двери в маленькую бабушкину квартирку с пакетом в руках, в котором лежали плюшевый мишка, со свернутым на бок носом и смена трусиков со смешным принтом, моими любимыми. Бабушка смотрела вслед своей дочери, гладила меня по голове мягкой, теплой рукой.Непутевая- вздыхала она, качая головой, а потом вела меня на кухню и кормила пирогами с капустой. Несчастная- шептала она, глядя на меня, за обе щеки уплетающую пирог. Бабушка работала в школе, учителем Русского языка и литературы и что - бы я, не мешала ей проверять тетрадки, она просто совала мне в руки книгу, справедливо полагая, что от книги мне будет только польза. Я любила эти тихие вечера, наполненные тиканьем часов и скрипом бабулиного карандаша в тетрадях учеников.Двоечники- беззлобно ворчала бабушка, до безумия любившая своих учеников. Они платили ей тем же, пронзительно любя и помогая ей до самой ее смерти. Они и похоронили ее, в один день, собрав сумму для царских проводов моей любимой бабушки в последний ее путь. Я стояла у края могилы, в которую вот-вот должны были опустить, единственного, родного мне человека. Единственного человека, которому я была нужна. Мать на похороны не явилась. Бабушка говорила, что книги это маленькие жизни, которые мы проживаем, читая их. Бабушка прожила большую жизнь, оставшись в воспоминаниях многих людей светлым пятнышком чистой любви, которую она беззаветно раздаривала.
Из раздумий меня выводит его голос, доносящийся из соседней комнаты. Он говорит по телефону, яростно споря с кем то и снова печатает. Спустя еще два часа дверь открывается, выпуская его из наполненного сигаретным дымом плена комнаты. Под его глазами залегли усталые тени. Он садится передо мной на пол и упирается горячим лбом в мои колени, но этот его жест не выглядит пошло. Скорее у него это получается целомудренно, как у ребенка, прижавшегося к матери и ищущего поддержки после тяжелого школьного дня.