Еще одна станция - Маккуистон Кейси

Кейси МаккуистонЕще одна станция

1

 Можно прикоснуться к тебе?

Это первое, что говорит парень с татуировками, когда Огаст усаживается на центральную подушку коричневого кожаного диванаэтому потертому, видавшему виды ветерану за последние четыре с половиной года довелось поучаствовать во множестве историй в колледже. Это был тот самый диван, на который ты валишься и зарываешься в учебники или на котором сидишь посреди вечеринки, потягивая диетическую колу и ни с кем не разговаривая. Типичный для ранних двадцатых годов диван с помойки.

Большая часть мебелитакой же мусор, как и диван: не сочетающаяся друг с другом, купленная с рук и принесенная с улицы. Но когда Тату-пареньНико, в объявлении было написано, что его зовут Нико,  садится напротив, он оказывается в поразительно высококачественном кресле от «Имс».

Тут все так: смешение знакомого и совсем чуждого. Это небольшое и тесное пространство с неприятными оттенками зеленого и желтого на стенах. Почти с каждой горизонтальной поверхности свисают растения, раскинув свои тонкие ветви через полки, и от них веет легким запахом почвы. У окон такие же закрашенные наглухо рамы, что и в старых квартирах Нового Орлеана, но тут они наполовину покрыты листами с рисунками, и через них в комнату пробивается полуденный свет, приглушенный и мутный.

В углу стоит полутораметровая скульптура Джуди Гарленд, сделанная из велосипедных деталей и зефира. Джуди в ней узнать невозможно, если не читать табличку, на которой написано: «МЕНЯ ЗОВУТ ДЖУДИ ГАРЛЕНД».

Нико смотрит на нее, вытянув руку. Пар от чая размывает его черты. У него темные волосы, стрижка андеркат, уложенная гелем, выделяющаяся на фоне смуглой кожи, выраженная линия челюсти и свисающий с одного уха кристалл. Татуировки покрывают обе его руки и выглядывают из-под застегнутого воротника. Его голос немного хриплый, будто от простуды, а в уголке рта торчит зубочистка.

 Ладно, Дэнни Зуко, успокойся.

 Извини.  Огаст таращится, застыв от его вопроса.  Что?

 Не в том смысле,  говорит он. На тыльной стороне его руки вытатуирована доска Уиджи. На костяшках набито слово «полнолуние». Господи.  Просто хочу почувствовать твою энергетику. Иногда физический контакт помогает.

 Ты что, какой-то?..

 Экстрасенс, да,  невозмутимо говорит он. Зубочистка движется по белому ряду его зубов, когда он широко и обезоруживающе улыбается.  Это одно из названий. Ясновидящий, одаренный, брухо, как угодно.

Господи. Ну конечно. Комната в Бруклине за 700 долларов в месяц никак не могла быть без подвоха, и этот подвохзефирная Джуди Гарленд и этот бюджетный Спрингстин, который наверняка сейчас скажет ей, что ее аура надета наизнанку и задом наперед, как колготки из магазина «Все по одной цене».

Но ей некуда идти, а в этом здании на первом этаже есть «Попайс». Огаст Лэндри не доверяет людям, но доверяет жареной курице.

Она дает Нико дотронуться до ее руки.

 Отлично,  монотонно говорит он, как будто только что высунул голову из окна, чтобы проверить погоду. Он стучит двумя пальцами по ее костяшкам и откидывается назад.  О. Ого, ясно. Это интересно.

Огаст моргает.

 Что?

Он вытаскивает изо рта зубочистку и кладет ее на чемодан между ними рядом с миской шариков-жвачек. У него напряженный взгляд.

 Ты любишь лилии?  говорит он.  Да, я куплю лилии к твоему заселению. В четверг тебе удобно? Майле нужно будет время, чтобы собрать свои вещи. У нее много костей.

 Я в смысле, у нее в теле?

 Нет, лягушачьих костей. Они совсем крошечные. Сложно собирать. Без пинцета не получится.  Видимо, он заметил выражение лица Огаст.  Она скульптор. Это для ее работы. Ты займешь ее комнату. Не переживай, я обработаю все шалфеем.

 Эм, я не переживала по поводу призраков лягушек.  Она должна переживать по поводу призраков лягушек? Может быть, эта Майларитуальная убийца лягушек.

 Нико, хватит говорить людям о лягушачьих призраках,  произносит голос в прихожей. Симпатичная темнокожая девушка с дружелюбным круглым лицом, километровыми ресницами и парой очков-гогглов, вдетых в черные кудри, выглядывает из-за дверного проема. Она улыбается, когда видит Огаст.

 Привет, я Майла.

 Огаст.

 Мы нашли свою девушку,  говорит Нико.  Ей нравятся лилии.

Огаст ненавидит, когда такие, как он, так делают. Удачные догадки. Ей и правда нравятся лилии. Она может воспроизвести в своей голове всю статью из «Википедии». Лилия белоснежная. Вырастает высотой от полуметра до двух. Внимательно изучена из окна двухкомнатной квартиры ее мамы.

Нико никак не мог об этом узнатьи он не знает. Она поступает так же, как с гадалками под пляжными зонтиками у нее дома на Джексон-сквер,  задерживает дыхание и просто проходит мимо.

 То есть все?  говорит она.  Я получила комнату? Ты ты даже не задал мне никаких вопросов.

Он подпирает голову рукой.

 Во сколько ты родилась?

 Я не знаю.  Вспомнив объявление, она добавляет:  Я Дева по гороскопу, если это поможет.

 О да, точно Дева.

Ей удается выглядеть спокойной.

 Ты профессиональный экстрасенс? То есть люди тебе платят?

 Он занимается этим неполный рабочий день,  говорит Майла. Она вплывает в комнату с грациозностью, удивительной для человека с паяльной лампой в руке, и падает в кресло рядом с ним. Розовый комок, который она жует, объясняет наличие миски со жвачками.  А остальную часть дня работает отвратительным барменом.

 Я не настолько плох.

 Конечно, нет,  говорит она, оставляя поцелуй на его щеке. Она театрально шепчет Огаст:  Он думал, что паломаэто вид опухоли.

Пока они спорят по поводу барменских навыков Нико, Огаст крадет из миски шарик и роняет его, чтобы проверить свою теорию насчет пола. Как и подозревалось, он прокатывается через всю кухню в прихожую.

Она откашливается.

 Так вы?..

 Вместе, да,  говорит Майла.  Четыре года. Было неплохо иметь собственные комнаты, но у нас обоих не особо круто с деньгами, поэтому я переезжаю к нему.

 А кто третий сосед?

 Уэс. У него комната в конце коридора,  говорит она.  Он, в основном, ведет ночной образ жизни.

 Это его,  говорит Нико, показывая на рисунки, покрывающие окна.  Он тату-мастер.

 Ясно,  говорит Огаст.  То есть всего 2800 долларов? С каждого по 700?

 Да.

 И в объявлении говорилось что-то о пожарах?

Майла дружелюбно сжимает свою паяльную лампу.

 Контролируемых пожарах.

 И о собаках?

 У Уэса есть пес,  вставляет Нико.  Маленький пудель по кличке Нудлс.

 Пудель Нудлс?

 Но он спит по тому же графику, что и Уэс. Призрак в ночи.

 Мне стоит еще о чем-то знать?

Майла и Нико переглядываются.

 Раза три в день холодильник шумит так, как будто скелет пытается съесть мешок с мелочью, но мы уверены, это ничего страшного,  говорит Нико.

 На кухне отошла доска ламината, поэтому мы просто пинаем ее по всей комнате,  добавляет Майла.

 Парень, живущий напротив,  драг-квин и иногда репетирует свои номера посреди ночи, поэтому, если ты услышишь Патти ЛаБелль, это он.

 Горячая вода нагревается двадцать минут, но если ты будешь вести себя хорошо, то десять.

 Тут не обитают призраки, но это неточно.  Майла щелкает жвачкой.  Это все.

Огаст сглатывает.

 Ладно.

Она взвешивает свои варианты, смотря на то, как Нико проскальзывает пальцами в карман испачканного краской комбинезона Майлы, и задается вопросом, что увидел Нико, когда дотронулся до тыльной стороны ее ладони, или решил, что увидел. Притворился, что увидел.

И хочет ли она жить с парой? С парой, одна половина которойлиповый экстрасенс, который выглядит как солист кавер-группы Arctic Monkeys, а другаяподжигательница с комнатой, полной мертвых лягушек? Нет.

Но весенний семестр в Бруклинском колледже начинается через неделю, а она не сможет искать и жилье, и работу во время пар.

Как оказалось, для девушки, которая носит нож, потому что хочет всегда быть во всеоружии, Огаст свой переезд в Нью-Йорк спланировала не очень хорошо.

 «Ладно»?  говорит Майла.  Что «ладно»?

 Ладно,  повторяет Огаст.  Я согласна.

В конце концов Огаст все равно собиралась согласиться на эту квартиру, потому что сама выросла в жилье меньше и уродливее этого, наполненном более странными вещами.

 Выглядит мило!  одобряет ее мама по фейстаймуее голос доносится из телефона, поставленного на подоконник.

 Ты так говоришь только из-за того, что тут деревянный пол, а не кошмарный ковер из Айдлуайлда.

 Там было не так уж и плохо!  говорит она, закопавшись в коробку с документами.

Ее чудаковатые очки сползают с носа, и она поднимает их концом маркера, оставляя на коже желтую линию.

 Он подарил нам девять великолепных лет. А в ковер может спрятать множество грехов.

Огаст закатывает глаза, толкая коробку через всю комнату. Квартира в Айдлуайлде была двухкомнатной дырой в получасе езды от Нового Орлеана, своего рода загородной помойкой из 70-х, которой даже не хватает очарования или индивидуальности для того, чтобы находиться в пределах города.

Она до сих пор помнит ковер, заставленный крошечной полосой препятствий из высоких стопок старых журналов и шатких коробок с документами. «Форт Боярд 2000: Издание для матерей-одиночек». Ковер был отвратительного грязно-бежевого оттенка, как и стеныв тех местах, где они не были закрыты картами, информационными бюллетенями, вырванными из телефонных книг страницами и

Да, это жилье не так уж плохо.

 Ты разговаривала сегодня с детективом Примо?  спрашивает Огаст.

Сегодня первая пятница месяца, поэтому она знает ответ.

 Да, ничего нового,  говорит она.  Он даже больше не притворяется, что собирается возобновить дело. Чертово позорище.

Огаст толкает другую коробку в уголоколо батареи, испускающей тепло в январский мороз. Рядом с подоконником ей лучше видно маму: такие же, как у нее, мышино-каштановые волосы, спадающие на лицо. Под ними круглое лицо и по-детски большие зеленые глаза, как и у Огаст, угловатые ладони, которыми она пролистывает бумаги. Ее мама выглядит измученной. Она всегда выглядит измученной.

 Что ж,  говорит Огаст.  Он дерьмо.

 Он дерьмо,  соглашается мама, мрачно кивая.  Как новые соседи?

 Нормальные. Ну, немного странные. Один из них притворяется экстрасенсом. Но, по-моему, они не маньяки.

Она мычит, слушая вполуха.

 Не забывай правила. Первое

 Мы против всех.

 И второе

 Если тебя убьют, то пусть под твоими ногтями будет ДНК убийц.

 Умница,  говорит она.  Слушай, мне надо идти, я только что достала эти документы из архива, и работа с ними займет все выходные. Береги себя, ладно? И позвони завтра.

Как только вызов завершается, в комнате становится невыносимо тихо.

Если бы жизнь Огаст была фильмом, то саундтреком стали бы тихие звуки, которые издает ее мама, клацанье ее клавиш или негромкое бормотание, пока она ищет документ. Даже когда Огаст перестала помогать с делом, когда она съехала и стала слышать об этом только по телефону, шум не замолкал. Теперь между ними три тысячи километров, и кто-то будто наконец выключил саундтрек.

У них много общегозадолженность по читательским билетам, вечное одиночество, любовь к острому соусу, энциклопедические знания протокола полиции Нового Орлеана по пропавшим без вести. Но между Огаст и ее матерью есть огромное различие. Сюзетт Лэндри копит вещи так, будто грядет ядерная зима, а Огаст намеренно не владеет почти ничем.

У нее пять коробок. Целых пять картонных коробок, с помощью которых можно понять, как она живет в свои двадцать три года. Так, будто она скрывается от гребаного ФБР. Обычное дело.

Она заталкивает последнюю в пустой угол, чтобы коробки не громоздились.

На дне ее сумочки, вместе с кошельком, блокнотами и запасным аккумулятором для телефона, лежит перочинный ножик. Рукоять сделана в форме рыбы с выцветшей розовой наклейкой в виде сердца, которую она наклеила в семь летпримерно в то время, когда узнала, как им пользоваться. Открыв коробки, она разложила вещи в аккуратные маленькие стопки.

У батареи: две пары ботинок, три пары носков. Шесть рубашек, два свитера, три пары джинсов, две юбки. Одна пара белых Vansони особенные, это награда, которую она купила себе в прошлом году, кайфуя от адреналина и сырных палочек из «Эпплби», где она рассказала маме о своей ориентации.

У стены с трещиной вертикально по центру ее единственная бумажная книга, винтажный детектив, рядом с планшетом, хранящим сотни других книг. Может быть, тысячи. Она не знает точно. Ее напрягает мысль о том, чтобы владеть чем-то в таком количестве.

В углу, пахнущем шалфеем и, может быть, едва уловимо, сотней лягушек, которые, как ее заверили, умерли естественной смертью,  одно фото в рамке из старой прачечной в Шартре, одна зажигалка и свеча. Она складывает нож, кладет его на пол и мысленно прикрепляет к нему табличку «Личное имущество».

Она встряхивает свой надувной матрас, когда слышит, как кто-то открывает входную дверь, а потом неистово мечется, как будто в коридоре пнули гигантского мохнатого паука. Он врезается в стену, а потом в комнату Огаст врывается то, что можно сравнить только с черной чернушкой из «Унесенных призраками».

 Нудлс!  зовет Нико и появляется в дверном проеме. С его ладони свисает поводок, а у угловатого лица извиняющийся вид.

 Ты же вроде говорил, что он ночной призрак,  говорит Огаст. Нудлс с размытым пятном вместо хвоста обнюхивает ее носки, пока не понимает, что это новый человек, и не бросается на нее.

 Так и есть,  говорит Нико, вздрагивая.  Ну, почти. Иногда мне становится совестно, и я беру его днем с собой на работу в магазин. Мы, наверно, не упоминали его  Нудлс пользуется моментом, чтобы положить обе лапы Огаст на плечи и попытаться засунуть свой язык ей в рот.  Характер.

Позади Нико появляется Майла со скейтбордом в руке.

 О, ты познакомилась с Нудлсом!

 О да,  говорит Огаст.  Очень близко.

 Тебе нужна помощь с остальными вещами?

Она моргает.

 Это все.

 Это это все?  говорит Майла.  Больше ничего нет?

 Да.

 У тебя  Майла смотрит на нее так, словно начинает осознавать, что ничего не узнала об Огаст, прежде чем позволила ей хранить свои овощи в контейнере рядом с их. Огаст часто смотрит на себя в зеркало таким взглядом.  У тебя нет никакой мебели.

 Я, можно сказать, минималистка,  говорит ей Огаст. Если постараться, Огаст могла бы сократить свои пять коробок до четырех. Может быть, стоит заняться этим на выходных.

 Ох, я бы хотела тоже быть такой. Нико скоро начнет выбрасывать мою пряжу в окно, пока я сплю.  Майла улыбается, убедившись, что Огаст на самом деле не участвует в программе защиты свидетелей.  В общем, мы хотим пойти поужинать панкейками. Ты с нами?

Огаст скорее позволила бы Нико выбросить ее в окно, чем поделилась бы панкейками с теми, кого она едва знает.

 Я пока не могу себе позволить есть вне дома,  говорит она.  У меня еще нет работы.

 Думаешь, мы позволим тебе платить? Это праздничный ужин в честь твоего переезда,  говорит Майла.

 А,  говорит Огаст. Это щедро. Где-то в ее мозгу мигает тревожная лампочка. Ее полевое руководство по заведению друзейэто двухстраничная брошюра, в которой написано: «НЕ НАДО».

 «Блинный дом Блинного Билли»,  говорит Майла.  Это во Флэтбуше.

 Открыт в 1976 году,  вставляет Нико.

Огаст изгибает бровь.

 Сорок четыре года, и никто не захотел сменить это название?

 Это часть очарования,  говорит Майла.  Это вроде как наше место. Ты же с юга, да? Тебе понравится. Там очень непритязательно.

Они топчутся, глядя друг на друга. Панкейковое противостояние.

Огаст хочет остаться в безопасности своей дерьмовой спальни с комфортной нищетой ужина из печенья и молчаливым перемирием со своим мозгом. Но она смотрит на Нико и понимает, что, даже если он и притворялся, когда до нее дотронулся, он все равно что-то в ней увидел. А такое давно никто не делал.