Твой-то поклонник, Засыпочкин, сказала Жужелица, опять рукопись принес.
Эта вещь была хуже. Марина встретилась с автором. Пыталась показать ему, как поправить. Он смотрел, кивал, переделывал. Леший ревновал:
Что ты с ним возишься?
Лёш, мне его жалко.
Жалко ей! Меня тебе не жалко?
Ты что, ревнуешь, что ли? К нему? Ты мой зайчик!
Увидишь, какой я зайчик
Она понимала, что Засыпочкин особенный. В нем постоянно кипела какая-то посторонняя жизнь, но он прислушивался к Марине, хотя, разговаривая с ней, то и дело уходил в себя. Глаза стекленели, он хватал карандаш и писал в большой черной тетради, которую везде носил с собой. Марине он чем-то даже напоминал Лёшкумуж так же не замечал ничего вокруг, когда работал. Но у Лёшки получалось, а у Засыпочкинанет. Марина сначала надеялась, что сможет помочь автору не только правкой рукописи, и пыталась как-то «поправить» его сумеречную душу, которую видела как некую неустойчивую конструкцию, похожую на архитектурные кошмары Ирвина Пикока: лестницы, ведущие в никуда, двери, открывающиеся в бездну, и небо под ногами.
От этих попыток у Марины сильно кружилась голова, а толку было мало: стоило ей привнести немного упорядоченности, как он переставал писать совсем и срывался в глухой запой. Она решила, что такое сложное внутреннее устройство есть признак гениальности, а она своим вмешательством только все портит. Но гениальность постепенно иссякалановый текст, что он принес, совсем никуда не годился. Марина посмотрела и ужаснулась: безумие. Кое-где светились фрагменты прекрасной прозы, но их поглощал совершенно бессвязный бред. Он как приемник, вдруг поняла Марина. Просто приемник, который ловит волны и записывает все подряд. Пишет под диктовку, не понимая половины текста. Испорченный телефон.
Марина постаралась потихоньку отдалиться от него, да и на самом деле было не до Засыпочкина: рождение Ваньки, переезд на другую квартиру. И откуда Засыпочкин узнал новый телефон? Марина подозревала, что от той же Жужелицыне зря она с такой злобной радостью рассказывала, как бедный автор разыскивает Марину, надеясь на ее помощь. Засыпочкин стал звонить, а Марина не знала, как от него отделаться. Никакие слова не помогали, он их просто не слышал, твердя одно и то же:
Ты должна мне помочь, обязана. Только ты. Ты моя муза, и все.
Однажды он попал на Лёшку и после этого стал говорить совсем уже гнусные вещи.
Марина бросала трубку. Лёшка ярился, и справедливо, а она не знала, как это прекратить. Думала, может, увидеться с ним еще раз? И попробовать по-своему, раз он слов не понимает?
Встретились на бульваре, днем, когда много людейинстинктивно она боялась быть с ним наедине. И не зря, как оказалось. Первый раз за время владения даром Марина столкнулась с человеком, на которого ее сила не действовала. Казалось, безумие защищает его бронейчто она ни пыталась делать, все стекало, не проникая вглубь, как вода стекает с гладкой, маслянистой поверхности. Тогда Марина впервые испугалась по-настоящему: он был ей не по силам. Она пообещала, что будет работать с рукописью, и ушла. Бегом побежала, только бы скорей уйти от пугающего взгляда прищуренных прозрачных глаз.
«Что же делать?! думала она. Придется рассказать Лёшке!» С этим тоже были проблемы. Они словно вращались на разных орбитах, пересекаясь лишь изредка. Лёшка поймал волнуимя его стало модным, картины шли нарасхват, он сам мог выбирать заказчиков. Сразу после выставки Валерия мощным рывком втащила его на самый верх, сделав художником с мировым именем: с первого тура сразу на третий, как говорил Леший, который не сразу опомнился от столь головокружительного подъема. Он сразу стал больше работать за границей, чем дома, и два раза уезжал надолго: в Лондоне делал декорации к оперному спектаклю, в Германии писал большую фреску.
Сначала Марина еще ходила с ним на всякие тусовки, потом им надоело: оба не любили светскую суету, к тому же на них сразу начинали охоту журналисты, надеясь выжать из Лешего хоть пару словон избегал давать интервью. Ах, такой загадочный художник! Да и пара эффектнаяна фоне высокого Алексея, яркого брюнета, Марина казалась очень хрупкой и пикантной со своей стильной стрижкой и необычного, «лунного» цвета волосами: она так и не отрастила снова длинные, как в юности, волосы. Чем дольше она жила с Алексеем, тем больше расходилась с ним, не совпадала во времени. «Мы с ним живем параллельно, думала Марина. А может, и все так живут? Прошла первая горячка чувств, все устоялось, у каждогосвоя жизнь. А где же наша жизньобщая? Время-то идет»
Однажды Засыпочкин явился, когда Марина была совершенно одна в квартире. Выследил, поняла она. Дождался, пока дети с няней уйдут гулять. А Леший еще два дня назад уехал к Валерии под Кострому. Позвонили в дверьМарина подумала, что это няня вернулась. Но увидев, кто пришел, попыталась тут же закрыть дверь. Однако Засыпочкин не далпросто отодвинул Марину и пошел по квартире, заглядывая во все комнаты. Марина поняла, что не справится с ним, пусть он и мельче: в нем кипела свирепая сила, питаемая безумием. Позвонить в милицию! Опоздалаон резким движением ножа перерезал провод. Увидев нож, она похолодела и покорно пошла за ним в комнатуего маленькая жесткая рука так крепко держала ее запястье, что вырываться было бесполезно. Он толкнул Марину в кресло. «Что же делать? Тянуть время? Лёшка обещал сегодня приехать, но позже! Столько я не выдержу. Дети вернутся! Боже, что делать?» думала Марина в панике. Засыпочкин с холодным любопытством рассматривал ее своими совершенно прозрачными глазами.
Послушайте! Что вы хотите? Я же сказалавсе сделаю. Вы принесли рукопись?
Рукопись? Он усмехнулся. Так вот что тебе надо, сука? Рукопись? Это я написал, я!
Конечно, вы
Гладкая какая! Хорошо живешь, да?
Марина смотрела с ужасом, а он был спокоен, даже весел. Худое, давно не бритое лицо, щеки запали и нос заострился, на узких губах кривая усмешка. Она видела, что его призрачная душевная конструкция превратилась в руины, как после землетрясения: стальная арматура разума больше не держала рассыпающиеся в песок перекрытия и стены.
Хорошо-о живешь. А ты знаешь, как я живу? Знаешь? Ты знаешь, тварь, как я устал от такой жизни?
Послушайте, хотите, я вам помогу? Вы устали. Конечно, вам надо отдохнуть. Вы работаете? Нет? Хотите, я деньгами помогу?
Деньгами? Ты что думаешь, я ради денег? Ради денег? Да я гений! Вы всечто вы понимаете! Денег Ты знаешь, что это такое, сочинять, а? Он придвинулся совсем близко, брызгая слюной, и Марина вжалась в спинку кресла. Ты знаешь, каково это? Когда ты день и ночь все думаешь, думаешь, думаешь? Ешьдумаешь, пьешьдумаешь, срешьдумаешь, спишьи то думаешь? Когда у тебя в голове все время кино идетцветное, широкоформатное? Звуковое? Говорят, и говорят, и говорят! Речи произносят! И каждый пристаетзапиши, блин, меня запиши, и вот его запиши, и выключить нельзя, и записывать не успеваешь, и ничего не успеваешь, жить не успеваешь, только пишешь и пишешь, а потом тварь вроде тебя говоритсыро, поработать надо! Я работаю, я так работаю, что скоро голова треснет
Он долго не понимал, чем отличается от других людей. Ему казалось, у всех таку каждого в голове идет постоянное бормотание, мельтешение образов, бесконечная, как в муравейнике, суета мыслей, от которой нельзя избавиться и во сне: просыпался посреди ночи и думал, думал, думал. Потом, прочтя «Театральный роман» Булгакова, узнал себя в Максудове и подумал: да, да, это все так. Я тоже такой. Ягений. Вообще, читая Булгакова, он постоянно ловил себя на мысли, что читает свое, собственное, им самим написанноетак в раннем детстве он старательно переписывал поразившее его лермонтовское «Бородино»: был в полной уверенности, что сочиняет сам.
Ночью ему порой снилась великолепная, блистательная проза. Однако утром, проснувшись, он мог вспомнить из нее только жалкие обрывки. Он приладился везде иметь с собой толстую тетрадь, чтобы сразу записывать, но записывать было труднорука не поспевала за мыслью, текст получался косноязычный. И только когда он прочел то, что поправила Марина, окончательно уверился, что гений. Иногда он безумно уставал от барахтанья в этом нескончаемом потоке слов и уходил в запойтолько так можно было выключить звук. Потом опять все начиналось снова: он все так же нес свою мучительную службу, переводя все сущее в слова. Вот и сейчас он смотрел на Марину, а видел россыпь слов, предложений, абзацев, из которых, как из пазлов, складывалась эта женщина, сжавшаяся в кресле, бледная, с паникой в глазах:
Но я же обещала, что помогу.
Помогу? Поможет она. Ты думаешь, я не понимаю? Одну рукопись украла, и другую хочешь, да? Тварь.
Послушайте! Что вы говорите такое! Книга же вышла с вашим авторством! Вы же сами хотели, чтобы я помогла вам с новой рукописью
Я хотел? Это ты хотела! Это ты мне звонила все время! Ты и твой мужик! Что, нет его? А то бы посмотрел, как я сейчас тебя оприходую, сука!
Марина по-настоящему испугалась. Она стала осторожно сгибать ноги в коленях, чтобы ударить его, если он накинется, и вдруг ей показалоськто-то еще есть в квартире. Леший!
Отойди от нее. Быстро.
Засыпочкин оглянулся на спокойный Лёшкин голос, и Марина, сгруппировавшись, изо всех сил ударила безумца ногами в живот. Засыпочкин отлетел в сторону, ударился головой о ножку дивана, но тут же, как монстр из фильма ужасов, снова стал подниматься. И Леший выстрелил. Из старого деревенского ружья, которое так и лежало все это время у него в сейфе. Вселенная завертелась в разноцветной карусели, и Марина полетела во тьму. Летела она в стае каких-то черных горластых птиц, похожих на ворон, они толкали ее своими телами и кружились по спирали, постепенно опускаясь. Птицы были пыльные и какие-то трухлявые, как поеденные молью чучелато одна, то другая теряла вдруг перья и махала уже совсем облезлыми крыльями. Марину затошнило от отвращения, и она начала пробиваться вверх, отталкиваясь от этих безумных воронвверх, к свету, к солнцу! Она пробилась и полетела сама, раскинув руки и чувствуя за спиной мерные движения собственных крыльев, а воронье все падало и падало внизбеспорядочно кружащимися черными листьями
Марина очнулась в постели. Лёшка положил ладонь ей на лоб:
Ну как ты?
Ты его убил?
Да жив он, жив! Промазал я. Его в психушку забрали, придурка.
А как ты вошел? Я не слышала!
Так дверь была открыта.
Открыта! Это, наверно, я забыла захлопнуть, когда он ввалился!
А что ты с ним церемонии разводила? Почему не остановила?
На него не действует! Как хорошо, что ты раньше вернулся, господи, он же хотел
Ну ладно, ладно, все прошло.
Лёш, а тебе ничего не будет?
Да за что, Марин? Успокойся, все хорошо.
Чего хорошего-то! И заплакала. Это все я виновата
Чем ты виновата, не выдумывай.
Не справилась
Ну перестань, перестань! Все кончилось, все хорошо, все живы.
Все кончилось, но все было не хорошо. Она-то думала, что все плохо из-за Засыпочкина. Оказалосьнет. Что-то другое. «Идем в одном направлении, но по разным сторонам улицы, думала Марина. А вдруг впереди перекресток? Я сверну направо, а онналево». Она давно не пыталась что-то выведывать при помощи своего дарапообещала однажды и слово держала, знала, ему не нравится. Так, ощущала мимоходом обрывки эмоций. И не разговаривали почтивсе было некогда. Некогда! А с Алексеем что-то происходило, она чувствовала, но молчала, думала, может, сам расскажет. Потом увидела случайно в зеркале его лицос кем-то говорил по телефонуи похолодела: так сиял, так улыбался! Леший заметил ее и повернулся спиной. И вот, наконец, все узнала. Тоже, в общем, случайно. Или нет? Может, специально так сделал, чтобы поняла? Чтобы словами не объяснять. Зашла за чем-то в мастерскуюна мольберте стояла картина, узкий высокий холст. Подошла и «Так вот оно что! горько усмехнулась Марина. Вот он зачем в Кострому ездил. Портрет писать, говорил. Что ж, хороший портрет написал».
Вошел Лёшка. Встал, ни слова не говоря. Марина расправила плечи, подняла голову и ледяным тоном произнесла:
Красиво. Это Кира?
Да.
Выросла девочка.
И не могла больше смотреть на тянущееся ввысь, как стебелек, перламутровое обнаженное тело, юное, прекрасное и бесстыдное. Кира, одна из близняшек Валерии!
Марине стало так больно, что в глазах потемнело. Ушла в спальню, задернула все шторы, легла. Глаза закрыла, но все равно видела смеющееся бледное лицо, тонкую рукуне прикрывающую грудь, а словно выставляющую ее напоказ. «И как написал-то! Живой соблазн. Вот оно что. А я-то, дура, еще сама ему тогда рассказала: девочки в тебя влюблены!» мучилась Марина.
Леший пришел, осторожно присел на краешек кровати:
Марина
Что ты хочешь?
Ты видела
Ее хочешь? Это я уже поняла. А от меня тебе что надо? В постель к тебе ее уложить? Нет? А то могу! Или уже переспали?
Нет.
Так чего ты ждешь?
Марина
Уйди.
Она не знала, сколько так пролежала в темной комнатечас, день? Иногда кто-то заглядывал, что-то говорилона не поворачивалась и не отвечала. Все страшные сны оказались явью, а вся жизнь была сном. Ничего не было, ничего. Одна черная вода, один омут. Смертный сон на дне реки. Все остальноеложь. Потом подумала: «А ведь так же, наверное, страдал Дымарик, когда я в Лешего влюбилась, а теперь Лёшка влюбился, и ничего не сделаешь, ничего, а ведь мне тогда тоже казалось, что я во всем права, хоть и виновата. Как желюбовь оправдывает все»
Больно. Очень больно. Но надо. И позвала мужа:
Я подумала. Я тебя отпускаю.
Отпускаешь?
Да. Решай сам. Или ты со мной, или с ней. Двойной жизнью я жить не буду, хватит с меня.
А дети?
А что дети? Дети твои. Наши. Так же все и будет. Ты и сейчас их не каждый день видишь. Только ты реши как-нибудь побыстрей. А то больно.
Как ты одним ударом.
А ты что хотел?! Чтобы я тебе сказала: иди, милый, погуляй, только приходи не очень поздно? Так, что ли?
И ты даже не хочешь побороться за меня?
Побороться? Как? На веревочку тебя привязать? Я могу, да. Но на что ты мне такой сдался! Сам решай. Только знай, если ты к ней уйдешьэто навсегда. А со мнойвот так будет! И опустила стену между ними, ледяную. Сверкнула глазами и вышла.
Леший собрался и уехал с Серегой Кондратьевым на рыбалку. На неделю, сказал. Подумать. Марина себе приказала: надо прожить неделю. А потом потом видно будет.
Позвонила Татьяна:
Марин? У вас ничего не случилось, а? Тут Леший заехал за Серегойтакой смурной.
Тань, я приеду к тебе сейчас, ладно?
Давай! Девичник устроим.
Марина приехала и тут же у порога разрыдалась, сев на пол:
Тань, он уходит от меня-а
Леший? Да ты что?
Так и проплакали весь вечер, запивая горе водкой. «Все-таки сволочи мужики, думала Татьяна, глядя на зареванную Марину. Сво-ло-чи! Молодую нашел Господи, а мы-то что, старые? Маринка еще моложе, чем я, ей еще и сорока нет! Или есть?»
Марин, ну их на хрен, старых дураков. Давай молодых себе заведем. Мы еще хоть куда! Вон, кошелки эти эстрадныеу одной мальчик, у другой. А мыне хуже.
Та-ань, да не нужен мне никто Я жить без него не могу-у.
Татьяна очень переживала за Злотниковых: с Алексеем она была знакома даже дольше, чем с Мариной. Танька вдруг вспомнила, как Злотниковы расписывалисьпочти через два года после того, как начали жить вместе! Маринка была уже на седьмом месяце, и тянуть дальше стало просто неприлично. Татьяна, которую Марина позвала в свидетельницы, тогда долго хохотала:
Да вы что, до сих пор не женаты? А мы-то с Сережкой обижаемсяишь, расписались по-тихому, свадьбу зажали!
Тань, да как мы могли вас не позвать, ты что. Без тебя вообще бы ничего не было.
Накануне свадьбы Лешего зачем-то понесло в Питер, и Марина, зная, чего от него можно ожидать, вытащила его оттуда на день раньшеон сам предполагал прибыть прямо «к обряду», как он изящно выразился. Он позвонил с вокзала:
Марин, я забыл, куда ехать! Где этот чертов загс-то?
Ехать надо домой.
Почему домой, что случилось?
Ничего не случилось, приезжай домой, я тебе все объясню. Все хорошо, не волнуйся.
Поняв, что свадьба только завтра, он разорался, но Марина и не думала обижатьсяЛеший просто перенервничал: поезд задерживался, и если бы расписывались сегодня, он действительно с трудом успел бы «к обряду». Когда он выдохся, Марина сказала ему, сдерживая смех:
Ну что ты орешь, папочка? У тебя невеста на сносях, а ты разоряешься.
От слова «папочка» Леший тут же размяк и сел на пол перед Мариной, положив голову ей на колени:
Прости меня, дурака.
Ты только представь: вот такой взвинченный ты завтра бы приехал в загсда нас бы выгнали.