Убери руки, малышка
Убери руки, малышка
1.
- Убери руки, малышка
- Вот так
- Дай мне тебя подхватить Вот здесь, ага
- Хорошая девочка.
- Видишь, и не больно
И да. Мне не больно. Глядя как руки, сильные, ловкие, перехватывают под коленями, крепко сжимают, поднимая меня вверх Мне не больно.
Только горячо. Щекам. И огненно. Губам. И остро. Коже. Там, где он прикасается.
Когда он несет меня из задымленной квартиры, я не чувствую больше страха, до этого сковывавшего столбняком. Я не чувствую опасности. Какая может быть опасность, когда он рядом?
Когда он меня держит?
Так жестко. Так нежно.
Он меня малышкой назвал. Это нелепое определение, так мне не подходящее, сейчас ласкает.
Я ни для кого не была малышкой раньше.
Наверно, просто потому, что его ждала.
- Посиди здесь. Сейчас тобой займутся врачи.
Он подмигивает и разворачивается, чтоб уйти.
Стоп! Какие врачи? Зачем врачи? Нет!
- Нет!
Он, уже успев отойти на несколько шагов, слышит.
И возвращается. Присаживается передо мной, грязной, с красными глазами и забитым сажей горлом, на корточки.
- Ну что ты? Не бойся.
- Останься со мной.
- Я не могу, малышка. Мне надо работать. Там, - он кивает на горящее здание, в котором я снимала квартиру, - еще есть дела.
- Ты вернешься?
- Ну конечно!
Он подмигивает, его лицо без маски кажется молодым и до невозможности красивым.
- Стой!
- Стою.
- Как тебя зовут?
- Петр. Алексеев.
- Псевдоним Петра Первого
- Да? Буду знать! Все, малышка, - он машет рукой на товарища, окликнувшего его, - не бойся ничего. Я скоро вернусь.
Я только киваю.
Я верю ему. Петру Алексееву, вынесшему меня из ада. Кому еще верить, если не тому, кто тебя спас?
Конечно, он вернется.
Он же обещал.
Он не возвращается.
2.
- Это куда ты идешь-то? Да еще без халату? И без бахил?
Пожилая санитарка хмуро разглядывает меня, и остро ощущается, насколько непрезентабельно, потерянно сейчас, наверно, выгляжу.
В старом пальто, пожертвованном соседкой, с разношенных сапогах на три размера больше, чем надо Страшилище. Бомж.
Хотя, как еще может выглядеть человек, потерявший все в пожаре?
- Ой Простите, я просто
- Здесь реанимация. Здесь нельзя.
Я знаю, что нельзя! Но мне надо! И потому не ухожу. Настаиваю.
- Но тут Пожарный, понимаете? Алексеев Петр!
- Это который? У которого все лицо сожженное? Или у которого руки?
- Не знаю
- А ты кто? Родственница? Родственникам все уже сказали давно.
- Нет Я Он меня из огня
Старушка-санитарка оглядывает меня внимательнее. Наверно, следы ожогов тоже ищет. Но их нет.
Благодаря ему.
- Ну ладно. Туда все равно нельзя посторонним. Даже родственникам. К тому, что с руками обожженными, мать рвалась, не пустили. А к тому, что с лицом, девушка Правда, она его в коридоре увидела, как везли в реанимацию, так в обморок упала, говорят. Там места живого нет.
- Можно Пожалуйста, посмотрите, как там он? Пожалуйста. Петр Алексеев.
Наверно, я очень жалко выгляжу. Но плевать. Даже лучше. Может, пожалеет
Санитарка медлит, потом вздыхает.
- Гляну. Жди.
Уходит.
Смотрю на себя в отражение стеклянной двери в реанимационный блок. Стекло мутное. Не просвечивает. Видно только меня. Маленькую. Худую. С запавшими глазами и всклокоченными волосами.
На пожарных рухнули деревянные перекрытия.
Старый дом, тридцатых годов постройки
Я видела, как это произошло.
Я кричала. Наверно. Потому что сейчас трудно говорить. С хрипом. И горло болит. Но все этонастолько мимо. Настолькоерунда.
Такая же, как и то, что все мои документы сгорели, что у меня нет жилья. Нет работы. Ничего нет теперь.
Не важно.
Словно в постоянном прокручивающемся кадреневероятно привлекательное лицо, серые глаза.
Улыбка. По сердцу. По нервам. Голос. Спокойный. Уверенный такой.
- Малышка. Я вернусь.
Почему ты обманул меня, Петр Алексеев? Почему не вернулся? Я с тебя спрошу за это. Только выживи.
- Ну что, девка, Петр Алексеев твойэто тот, что с лицом обожженным. Неплохо там все. Глаза не пострадали, кожазатянется, хоть и шрамы будут, конечно. А вот легкие Обожгло. Но парень молодой, может, восстановится
Сажусь прямо по стене на пол.
Легкие. Может, восстановится Поднимаю взгляд на старушку:
- Вам санитарки нужны?
3.
- Опять ты? Какого хрена ходишь здесь?
Она красивая. Высокая, с нервными пухлыми губами и темными волосами. Подходит ему очень.
Прикуривает, прикрываясь от ветра, коротко смотрит на меня. Зло.
Я ее понимаю. Наверно. Или нет?
Когда рядом с твоим парнем постоянно трется не-пойми-кто Наверно, это напрягает. Но она же должна осознавать, что я ейне соперница? Хотела бы В глупых ночных мечтах
Но нет. Явсего лишь маленькое, глупое не-пойми-кто, помогающее ее парню с самыми обыденными вещами.
- Я работаю здесь.
Отхожу подальше, тоже прикуриваю. Раньше не водилось за мной такого. Здесь научилась, в больнице. Иногда только это выручает.
- Работает
Она отбрасывает сигарету, идет ко мне. Стремительно. Темный плащ красиво развевается при каждом шаге. Модель с подиума. Звезда. Боже, какая они красивая пара!
Невольно представляю их вместе, и сердце болит.
Наверно, потому, что нас с ним вместе представить не могу.
Не складывается.
Онслишком красивый. Мужественный. Такой Господи, при одном воспоминании, как смотрел он на меня тогда, возле горящего дома, сердце останавливается
А я Обычная. Самая простая.
Я смотрю в красивое , немного хищное лицо его девушки и не понимаю ее неприязни ко мне.
- Я вижу, как ты работаешь! Крутишься вокруг него Момент ловишь? Да? Забудь. Ты ему нахрен не нужна, поняла?
- Поняла.
- Еще раз увижу, как ты возле палаты ошиваешься, пожалуюсь, и тебя уволят! Поняла?
- Поняла.
- Свободна.
- У меня еще перерыв.
Демонстративно затягиваюсь своей дешевой сигаретой и выдуваю ей дым в лицо. Пошла ты!
Морщится и уходит.
Смотрю, как она спускается с крыльца, как полы плаща бьют по голенищам высоких сапог.
На эсэсовку похожа.
Из старых советских фильмов.
4.
- Слушай, давай в нормальную больницу, Петь. Ну сколько можно? Отец уже все понял давно. Простил.
- Я не простил. Хватит об этом, Лан.
Я замираю возле приоткрытой двери в вип-палату.
У нас обычная районная больница, випэто значит один пациент в палате и есть старый телевизор.
Здесь еще и туалет. В принципе, условияцарские. Куда она уговаривает его перевестись? Зачем?
- Не хватит! Здесь нет должного ухода, квалифицированного персонала! Здесь, воняет, наконец!
- Всего мне хватает. Иди ко мне. Я скучал.
- Петь Тебе же нельзя
- Что нельзя? Касаться тебя, да? Можно. И давно уже нужно. Иди ко мне
Шорох, возня Мои щеки пылают так, что сейчас подожгут халат! Надо уйти! Надо! Потом приберусь
- Нет, Петь Нет
- Почему? Что не так?
- Ну Я думаю все же, что еще рано И ты Не поправился Навредить себе
- Да? А, может, все дело в моей обгоревшей роже?
- Нет, ну что ты! Петя, нет!
- А почему ты не смотришь на меня, а? Почему не целуешь? Не хочешь? Слишком страшный?
- Петь
- Пошла вон отсюда.
- Петя
- Вон!!!
Господи, ему же нельзя кричать! У неголегкие! И горло!
Не думая больше ни о чем, врываюсь в палату, смотрю требовательно и злобно на нее. И на него.
- О, вот и твоя сиделочка!
Лана, некрасиво скривив красивые губы, презрительно выплевывает слово за словом.
- Караулила под дверью, да? Ждала?
Я молчу. И даже не смотрю на нее. Онавне зоны моих интересов.
Петр сидит на кровати, уткнувшись взглядом в ладони. Они целые, не обгоревшие. Не то, что у его коллеги, которому уже сделали несколько операций по пересадке кожи. У Петра пострадало только лицо и легкие. Потому что маску не надел.
- Ну что, дождалась? Все, он весь твой! Я ему не нужна! А тыпопытай счастья!
Голос Ланы дрожит. И рассыпается на мелкие острые иглы. Они под ногти впиваются. Древний метод пытки такой был.
- Пока, Петенька. И знаешь, ты прав. Не могу я тебя целовать. Не могу. Прости. И встречаться, с тобой такимтоже. Может, вот онасможет. А я - нет. Я молодая, я жить хочу. А не возле тебя сидеть.
Прости, что так
Она выходит.
А Петр даже не смотрит на нее. Словно и не замечает, что ушла. Сидит, разглядывает руки.
Лицо его, с шрамами, натянутой, словно на барабан, нежной нездорово-розовой кожей на местах обширных ожогов, похоже на маску. Без ресниц, бровей, губы в струпьях.
Я вспоминаю, как заставляла его есть через трубочку кашу, потому что рот нормально не открывался.
И жевать нельзя было. Как прятала от него зеркала. И врала, что все вполне хорошо. Хотя нет. Не врала. Потому что он как был красивым, так и остался. И сейчас онкрасивый.
Никакой огонь этого не сожжет.
Я хочу подойти к нему, обнять. Сказать, что Ланата еще сучка. И что не надо ее слушать! И что
Но вместо этого начинаю прибираться. Гремлю ведром, и Петр , наконец, поднимает взгляд.
- Пошла вон тоже.
- Я работаю.
Его тон , его слова. Бьют. Так, как не каждый кулак долбанет.
Но я привыкла. Я всегда поднимаюсь.
- Пошла. Вон!!!
- Я! Работаю!!!
Несколько секунд смотрим друг на друга злобно.
Он в бессильной ярости.
Яв таком же бессильном отчаянии.
Фиг ты меня выгонишь отсюда, ясно тебе? Фиг. Ты. Меня. Выгонишь!
Он неожиданно усмехается, откидывается на подушку. Его усмешка словно режет лицо надвое. Как у каменного истукана. Только глаза живые.
Горящие. Горячие.
- Наглая малышка.
Молчу.
- Ну что? А ты бы меня поцеловала? М? Такого?
- Да.
Это я сказала? Вслух? Да? Вслух сказала? Ой
Видно, глаза выдают мой страх и отчаяние. Потому что он невесело усмехается.
- Не ври. Кому я такой нужен? Франкенштейн
- Это неправда. Неправда!