И в горле опять пересыхает.
Хочется, ничего не говоря, подхватить его на руки, затискать, просто ощутить, что оннастоящий. Что онреальный. Мой.
Конечно, я этого не сделаю. Не сейчас.
Сначаласлова.
Главные. Без экивоков и растанцовок. Хватит, и так столько времени потерял.
Я твой отец,отвечаю просто.
Лисёнок взвизгивает и убегает в квартиру.
Богдан хмурится еще сильнее, опять оглядывает меня с ног до головы, словно сканирует глазами. Не верит.
Правильно, парень.
Я бы тоже не верил.
Мой папа умер,цедит сквозь зубы недоверчиво,он маму из пожара вытащил и умер в больнице от ожогов.
Надо же, вся правда. Кроме последнего пункта.
Я не умер,хрипит предательский голос,меня увезли в Москву, у меня было пять операций. Потом Мы потерялись с мамой. Вот, нашлись.
Появляется Ладушка.
Огромные глаза на пол лица, как у испуганного зайчика из мультфильма, бледная, растерянная.
Петя Ты что?
Порывисто шагает вперед, словно старается отгородить меня от сына, встать между нами.
Защитить его.
От меня?
Лада, от меня?
Привет, малышка. Эля.
Смотрю ей в глаза, твердо и жестко. Предостерегая от необдуманных действий.
Больше ты от меня не спрячешься. Не закроешься. Не убежишь.
И мальчика нашего не спрячешь.
Мы сейчас говорить будем, Эля-Лада-Эллада.
Долго говорить.
Но прежде
Захожу в прихожую, молча сую ей в руки здоровенный букет гипсофил и приседаю перед сыном.
Теперь у нас лица если не на одном уровне, то где-то рядом.
Привет, Богдан.
Неуверенно трогаю его за плечо, пальцы пробивает нервной дрожью.
Он настоящий. Он стоит и смотрит на меня. Потом на бледную мать. Потом опять на меня.
И в глазах его, так похожих на мои выражением, сменяются эмоции.
Растерянность. Неверие. Вопрос.
Мам?жалобно стонет Богдан, не отрывая от меня своего взгляда.
Да,тихо отзывается Лада.Это твой папа.
Осознание. И Радость! Такая, которая возможна только в детстве, когда еще остается вера в чудо.
Глаза сияют, губы расплываются в улыбке.
Он хочет быть серьезным, мой сын, он старается держать себя в руках. Но не получается.
Потому что Богданвсего лишь мальчик, десятилетний, рано повзрослевший, уже умеющий брать на себя ответственность за своих близких, умеющий защищать их Но ребенок.
И он верит в чудо.
И сейчас то, что происходитчудо для него.
Сказка.
Ставшая реальностью.
Папка!Богдан порывисто обнимает меня, ухватывает за шею обеими руками.
Пакет с подарком выпадает из пальцев, я ловлю своего сына, прижимаю к себе, утыкаюсь носом в густые, как у меня, чернильные волосы, вдыхаю его запах, самый лучший на свете, запах моего ребёнка.
Встаю, и сын обхватывает меня ногами. Жмётся ко мне. Он тоже потерял, а теперь нашёл.
Папка, папка, папкабормочет, утыкаясь мокрым носом мне в шею.
И я обнимаю, так крепко, так сильно, и сказать ничего не могу.
Ком в горле, сердце стуком заходится.
Смысл скрывать слёзы?
Они текут из глаз непроизвольно.
Смотрю на Ладу.
Она прижимает к груди букет и тоже плачет тихо.
Глаз от нас не отводит, мокрых и счастливых.
И лисёнок поглядывая на подругу неожиданно тоже начинает реветь.
Это запомнится навсегда, навечно отпечатается в памяти. Как я целую своего ребёнка, глажу по лохматой голове. Не хочу спускать его с рук, хотя мальчик немаленький. Пусть сидит сколько захочет.
Захочет за все десять лет моего отсутствия на руках моих отсидеться, пусть! Пусть просит, пусть обнимает, пусть целует и жмётся!
Это невозможно прекратить, это не надоест никогда!
Но Богдан приходит в себя быстрее нас, дураков, лишивших его одной из самых важных вещей в жизни.
Он спускается с меня, руку держит, не отпускает. Смотрит на мою широкую ладонь, округлив глаза.
Нравлюсь! И он мне нравится! Родной мой!
Проходи! Ты ведь вернулся насовсем?солидно и рассудительно спрашивает Богдан.
Данчик,охает Лада, уже тоже слегка пришедшая в себя.
Да, теперь мы навсегда вместе,я говорю это твердо. И смотрю на нее тоже уже спокойно.
Никаких не будет прыжков больше.
Хватит.
Вы поженитесь?
Дети умеют улавливать суть. И задавать нужные вопросы. Вовремя. Мне это еще только предстоит узнать, но, кажется, даже быстрее, чем я думал.
Да. Обязательно поженимся.
Шагаю к Ладе, приподнимаю ее за подбородок, смотрю в полные слез глаза.
Обязательно поженимся.
Повторяю свою фразу.
И нет, вопросительных интонаций больше не будет, Лада Леонидовна.
Она тяжело дышит, шикарная грудь под тонким хлопком простой домашней футболки волнуется. В глазахраскаяние пополам с неуступчивостью и опасением.
Хочет что-то сказать, но не успевает.
Богдан с разбега влетает к нам, втискивается между мной и Ладой, обнимает то меня, то мать.
И Лада неожиданно начинает реветь в голос. Закрывает рот ладонью, отворачивается. Сказать ничего не может, судорожно всхлипывает. И я, отстраняю сына, прижимаю эту сильную, нежную, невероятную женщину к себе.
Все слова, все вопросы, которые у меня, естественно, остались, отодвигаются на дальний план. Они не важны сейчас. Потому что, на самом деле, важен лишь результат.
А результат - вот он. Здесь, рядом с нами.
И только это имеет значение.
Не плачь, малышка,глажу её, ласкаю, пытаясь успокоить,теперь всё будет хорошо.
А давайте чая,пищит сентиментальная тётя Ира, которая дверь открывает в квартиру, не глядя в глазок.
Папа, раздевайся. Ты ведь у нас жить будешь?Богдан разводит активность, забирает букет у Лады, пристраивает пакет с подарками.
Конечно,строго отвечаю я, разуваясь,никуда я не уеду без вас.
Пойдем, я покажу тебе свои игры. И свой конструктор! И еще Еще
Он настойчиво тянет меня за собой, не слушая возражения пришедшей в себя Лады о том, что папе надо отдохнуть, выпить чаю и прочее.
Я взглядом обрываю ее, качаю головой.
Успеется и чай, и отдых, и разговор.
Сначаласын.
Остальноевторично сейчас.
Новая жизнь.
Он не такой, каким я был в детстве,шепчет на ухо мне мой любимый мужчина, задумчиво перебирая пальцами пряди волос.
Я лежу на его плече, прижимаюсь, блаженно щурясь.
Мне настолько все нравится, настолько все правильно и цельно, что приходится даже сдерживать себя постоянно, чтоб не гладить, трогать, прикасаться без конца к его коже, очерчивать ладонью твердые мышцы живота, вдыхать одуряюще вкусный запах, обволакивающий меня, смешивающийся с горячностью и томной лаской нашей совместной ночи.
Первой настоящей ночи, проведенной вдвоем.
Мне так все нравится в нём: строгий хрипловатый голос, твердость рук, жадность губ, ненасытность и в то же время осторожность в движениях.
Его откровенность мне тоже нравится.
Неожиданная и невероятно располагающая к себе.
Мой похотливый босс словно сбросил маску прожженного лютого дельца, каким я увидела его совсем недавно, в Москве. И опять превратился в моего любимого. В моего пожарного. В моего ангела-хранителя.
Это изменение настолько невероятно, что до сих пор верится с трудом.
Мы лежим, тесно прижавшись друг к другу, на маленьком раскладном диване и боимся пошевелиться.
Диван скрипит при каждом движении. А еще очень-очень рано.
И мы не спали ни одного мгновения.
Вчера вечером, с трудом успокоив и уложив Богдана, никак не желавшего засыпать, и сто раз заставившего сказать Петра, что он никуда не денется, и что утром тоже будет здесь, мы остались вдвоем.
Наедине.
Я весь вечер собиралась с силами для разговора, неизбежного объяснения ситуации. Потому что Потому что моя вина во всем этом была. И серьезная.
Все мои мнимые доводы в пользу решения не говорить Петру про сына, теперь казались чуть ли не преступлением. Кощунством.
Глядя этим вечером на невероятно счастливое лицо своего сына, я не могла понять, о чем думала вообще? Что могла лишить его этого всего.
Кошмар. Непростительно. Преступно.
Петр казался настолько поглощенным общением с сыном, настолько счастливым, настолько неподдельным был его интерес, его удовольствие, что я чувствовала себя злодейкой даже не вдвойне, а в десятикратном объеме.
Дополнительно пришлось успокаивать Ириску, всерьез решившую, что онатеперь помеха, и засобиравшуюся в гостиницу.
Короче говоря, безумный вечер завершился, мы остались вдвоем.
И, пока я собиралась с силами и выстраивала в голове нужные доводы, тут же отметая их, потому что ну никакой критики, никакой критики не выдерживали
Мой пожарный просто подошел и обнял.
Укрыл своими крепкими руками от всего мира, уткнулся в волосы, выдохнул:
Прости меня, дурака, малышка
Горло перехватило. За что? За что прощения просит? Это же я
За что?
За то, что Исчез. Потерял тебя. Позволил Богдану так расти
Ну что ты
И за то, что потом В офисе Я только сейчас понимаю, почему А тогда, веришь, словно свихнулся. Никогда со мной не было такого. Никого так не хотел. Увидел тебя И все. Ни слова не дал сказать нормально, принуждал, заставлял, хватал Идиот Крышу снесло просто и все
Я только обнимала, прижимаясь сильнее. Слезы опять на глазах выступили.
Господи, я так виновата перед ним! Так виновата! А прощения он просит
Подняла голову и уткнулась в губы. Неловко и как-то глупо. Но мне хотелось.
Невероятно хотелось прямо сейчас его поцеловать. Моего вернувшегося пожарного. Моего спасителя.
Петр замер, а затем жадно ответил на мой смешной поцелуй. Сразу жестко, сразу настойчиво.
И я потерялась. Отвечала, позволяла себя целовать так, как никогда прежде. Голова полетела, дышать стало невозможно. Без него.
Если б Петру пришло в голову хоть на секунду оторваться от меня, клянусь, тут же умерла бы от недостатка кислорода!
И, похоже, что он чувствовал то же самое!
Потому что сдавленно застонал мне в губы, руки его стали еще жестче, уже сдирая с меня домашнюю футболку, жадно трогая грудь, тут же занывшую в диком желании еще, еще, еще! Больше прикосновений, больше, больше, больше!!!
Я выгнулась в его руках и тихо охнула, почувствовав горячие губы, скользящие по груди.
Тихо, тихо, тихо, малышка,тут же зашептал Петр, поспешно закрывая мне рот ладонью и мягко укладывая на пол. Прямо на ковер.Диван скрипучий, не пойдет, разбудим Богданчика и Ириску. Завтра все решим уже, не могу терпеть, хочу тебя, хочу Но тихо надо, поняла? Ти-хо
Я только кивала в ответ на его лихорадочные команды, покорно позволяя себя раздевать, вытаскивать из домашних спортивных штанов, пытаясь и его раздеть, но руки дрожали. Пальцы не слушались, промахивались мимо пуговок
Да и не нужна была моему пожарному помощь в раздевании. Он все сделал сам, настолько быстро, что сразу становилось понятно, норматив не забыт.
Сел, опираясь спиной на диван, дернул меня на себя, усаживая и сразу проникая всей длиной. Без прелюдий и предупреждений.
Аххххх
Меня так выгнуло от шока первого проникновения, что Петр еле успел рот закрыть опять ладонью.
Ти-хозахрипел возбужденно, и тут же, словно в противовес своим словам, несдержанно и жестко толкнулся в меня.
И опять вынужден был поймать мой стон. Потому что это было до невозможности остро и горячо!
И терпеть, ждать, молчать Не могла! Вот просто не могла! Не способна была на это!
Черт Какая у меня шумная малышка,тихо засмеялся Петр, прижимая меня к себе и легко переворачивая нас обоих, так, чтоб я оказалась полностью под ним, на ковре.
Большой и сильный, мой пожарный укрыл меня своим телом, запечатал ладонью рот, не позволяя прорваться ни одному звуку, и начал медленно, но невероятно глубоко двигаться, бесконечно целуя, шепча, какая я красивая, как он меня хочет, и что нам обязательно нужно будет в спальню дополнительную шумоизоляцию. А еще лучше, дом, где будет отдельное наше крыло.
Потому что он хочет слышать, как я кричу.
Его шепот, его медленные сильные движения, его жадные быстрые поцелуи, его рука на моих губах Это настолько выносило за грань, настолько сводило с ума, что я не выдержала долго. Не смогла просто.
Трясло меня сильно, глаза закатывались, живот сладко и мучительно сводило.
А мой пожарный не гасил огонь в этот раз. А лишь распалял сильнее и сильнее. А затем, стоило мне чуть-чуть отдышаться, еще раз. И еще. До полного изнеможения. Сладко и долго. Мучая и сводя с ума.
И вот теперь, за окном только начало светать, впереди был трудный день
А у меня не было больше сил. Только на легкие ласки, потому что, несмотря на нашу долгую сладкую ночь, пальцы оторвать от него было физически невозможно. Больно.
Петр лежал, дыша размеренно и спокойно, и рассказывал мне, как сходил с ума в Москве, не понимая, что со мной не так, что с ним не так. Как увидел уже здесь фото сына.
И точно решил, что сумасшедший. Ведь совершенно меня не помнил. И не понимал. Каким образом мой сын так похож на него.
И как вспоминал, все эти десять лет вспоминал малышку, с огромными глазами, спасшую его от погружения в бездну. И думал, была и она вообще, эта малышка?
И как искал, правда искал.
Но в больнице удачно сделали вид, что меня не было.
И дальше никто не стал копать.
И вот теперь про сына
Другой?переспрашиваю я, теряясь в утренней неге. Это моё самое лучшее утро в жизни. Самое лучшее.
Да Я был разбойником, а Данчикочень рассудительный для своих лет, очень развитой. Я посмотрел программы, которые он делает для компьютера Надо Игорехе показать. Думаю, ему нужно нажимать на математику. Он кем хочет стать?
Догадайся,усмехаюсь я, утыкаясь носом в его кожу, вдыхаю запах своего мужчины.
Юристом?
Нет, он хочет быть, как его отец. Пожарным.
Малышка, чертПетр выдыхает, прижимает меня к себе, словно спрятать пытается, уберечь. Снова.Я так виноват Ты простишь меня? За всё, что произошло. Простишь?
Нечего прощать,улыбаюсь я, осоловелая от счастья, пьяная от любви.
Как же ты одна.
Да нормально я одна. Люди хорошие кругом оказались. Одна Ириска со своим позитивом меня так поддерживала, что до сих пор на плаву держусь и не думаю тонуть. В гости ходила, на праздники, даже на концерты и в кино, когда Богдан подрос. И потом, когда я работала, не могла Богданчика из сада забирать, со школы, она помогала Выкрутилась, в общем. Никто не виноват в произошедшем, просто так получилось,он меня гладит по волосам и я чувствую, что засыпаю. Ещё только пять утра, могу ещё часок-полтора урвать.Жизнь ключом била, некогда было плакать.
Это я уже сквозь сон бормочу, Петр усыпляет своими ласками.
А просыпаюсь уже в восьмом часу. Отдохнула так, как не отдыхала, наверно, с последнего отпуска. Выспалась целиком и полностью.
В квартире тихо, только слышно, как на кухне звякает посуда.
Смотрю в телефон. Там два сообщения от Пети и одно от Богдана.
Мои мужчины предупреждают меня, что всё в порядке. Один на работе, другой в лагере.
Эль, у меня блинчики с вареньем,заглядывает в гостиную Иришка,будешь?
А ты чего ещё не на работе?
Уволили,натянуто улыбается лисичка,вчера еще. Хотела тебе сказать, но как-то Ничего, новую найду.
Ириска! Не дрейфь. Пока я работаю, у нас всё отлично.
Она неожиданно смеётся, красиво, звонко.
Твой Пётр Григорьевич то же самое сказал. Хороший он. И Данчик прямо влюбился в него. Сегодня даже бриться с ним ходил.
Я тоже рассмеялась. Ну, да. Богдана теперь от отца не оттянуть будет. Так тепло в груди становится, так сладко.
И насчёт переезда даже не думай.
Да, Пётр Григорьевич сказал, что я могу здесь жить, сколько захочу. Что вы уезжаете в Москву, и квартира полностью мне останется
Когда это мы уезжаем?
Ничего себе, новости я узнаю
Послезавтра, Богдан уже и сумки собрал.
Что?
Раздражаюсь, иду в детскую комнату, на ходу прикрываясь халатиком.
Действительно, две сумки спортивные собраны. В них всё аккуратно положено.
Это Пётр Григорьевич ему показал, как надо складывать, а то накидал кучей. А так много влезло.
Алексеев! А не слишком ли все быстро? Я еще, между прочим, даже согласия на брак не давала!
Злоба накатывает такая, что я молча обхожу ни в чём не повинную Ириску и шагаю за своим телефоном.
Ира действительно просто очень добрая, бывает немного наивная, но в целом к жизни приспособлена. Раз я приволокла в дом мужика, она и восприняла его, как моего. А раз так, то и приняла сразу, как часть меня.