Очень по-взрослому.
Быстро свалила домой и легла спать! рявкаю я, но уже больше для проформы. Потому что прекрасно знаю эту заразустоит что-то приказать, обязательно поперек сделает.
И вот теперь она отводит взгляд (наконец-то, бл*!), злобно сжимает губки, а потом
А потом хмыкает, становится ровнее и демонстративно складывает руки на груди. При этом немного оступается и чуть ли не растягивается прямо на пороге, но ничего. Опору быстро находит.
Не пойду! Поговорим сначала!
Смотрю на нее. Наверно, тяжело, потому что она только подбородок выше вскидывает. Коза длинноногая.
Прислонилась к двери, шорты эти ее, одно название. И это в таком она по улицам ходит? Как это я пропустил
Ну хорошо. Поговорим. Прямо здесь?
Она медлит, чуть-чуть. Правильно, у дверито лучше. В случае чего, свалить можно будет быстро.
Здесь!
Тогда я делаю шаг вперед.
Она явно хочет вжаться в дверное полотно, но сдерживается. Смелая глупая коза.
Ее надо просто напугать, чтоб свалила. Потому что выволакивать ее силой из квартиры, когда сам в одном полотенце Ну, это так себе идея.
Но сначала разговор, да?
Говори.
Почему ты не даешь мне нормально встречаться с парнями?
Маленькая еще.
Мне девятнадцать! Парочка моих одноклассниц уже детей родили!
Мне плевать. Тыне они. Сначала институт. Ты и так год прогуляла.
Ты говоришь, как отец! Но ты не отец. Не смей решать, что мне надо!
Ятвой брат и опекун.
Не родной брат! И уже не опекун! Прекрати смотреть на меня, как на ребенка!
Да ты и есть ребенок.
Нет! Нет!
Татка не выдерживает моего спокойного наставительного тона, которым я давлю ее, и кричит, сжав кулаки, еле сдерживая слезы. Мне ее с одной стороны жаль, а с другой Бл*, такая она Прижалась к двери, смотрит на меня загнанно, глаза огромные слезами сверкают. Кошка дикая. Царапучая. Хочется погладить. Успокоить, чтоб мурлыкала.
Неправильно, Серый, неправильные мысли.
Надо прогнать.
Надо напугать.
Показать, что старший брат-мудак может быть еще большим мудаком. Чтоб просто слушалась.
Беспрекословно.
Яне ребенок. Тыне мой брат! Татка неожиданно дергается ко мне и бьет маленьким кулачком по груди.
И вот в тот же момент я перехватываю этот кулачок, резко разворачиваю к себе спиной с твердым намерением дотолкать сестру так до ее квартиры. И плевать, что раздетый. Похер!
Онатакой силы раздражитель, что про все на свете забывается!
Но Татка неожиданно тихо стонет и прижимается ко мне спиной. Голая кожа ее плеч касается моей груди.
И я замираю. Несмотря на то, что этоожог.
Это просто невыносимо: вот так близко, вот так остро.
И стон ее ещепо нервам!
Я дурею, понимая какой-то, еще пока нормальной, не атрофированной похотью, частью мозга, что не так все происходит, не то совершенно.
Но ноги уже делают шаг, и руки сами действуют, прижимая тонкое тело сестры к двери. Она неожиданно тихо всхлипывает.
И отклоняет голову, подставляя мне беззащитную шею, сладко пахнущую кожу голого плеча, нежный затылок
И зверю этого достаточно, чтоб выпрыгнуть на волю.
Зверь втягивает запах самки, зверю плевать на любые моральные нормы, на навязанные цивилизацией штампы.
Если бы в этот момент Татка начала сопротивляться, да хотя бы голос подала!
Я бы отпустил.
Правда, отпустил бы.
Но она молчит. Дышит тяжело. И ждет. Голову склонила в сторону в позе покорности. Да твою ж!..
Срываюсь окончательно, прижимаю ее сильнее, до резкого выдоха, перехватываю под грудью, наваливаясь всем телом.
Наклоняюсь ниже. К вкусно пахнущей коже. И кусаю. Не сильно, но она вздрагивает в этот момент всем телом, так крупно и отчетливо, так сладко.
И эта дрожь мне передается, голову окончательно сносит, и все мои запреты, все мысли о том, что нельзя ее трогать, что яне то, что ей нужно, особенно в ее состоянии, особенно для первого раза, а я уверен, что у нее секса еще не было Все эти мысли вылетают из головы со свистом, не задерживаясь там, не влияя на мое поведение.
Я прикусываю сильнее, ладони перемещаются по ее телу, вздрагивающему от каждого моего движения, и это такой долгожданный кайф, что остановиться невозможно.
Одна рука сжимает грудь, острые соски трогает, а вторая скользит, наоборот, вниз, за кромку трусов, которые она шортиками называет.
И в этот момент, как раз когда я касаюсь гладкой кожи на лобке, Татка ахает, начинает дрожать без остановки, пальчики тонкие мечутся, хватаются за мое запястье, пытаясь то ли остановить, то ли, наоборот, принудить действовать активнее.
Зверь радостно выбирает второй вариант.
У нее гладкие губки внизу, нежные-нежные, мои грубые пальцы, кажется, могут их поцарапать, поранить, и надо бы аккуратнее, но никак! Никак! Я скольжу ниже, между ними, нахожу клитор, и Татка тихо вскрикивает, пытается сжать ножки, пальчиками вцепляется в запястье, но она его даже обхватить целиком не может, не то чтоб остановить меня!
А яуже не я. Нет больше Серогонормального спокойного мужика и заботливого старшего брата.
Нет.
Есть зверь, животное, который не может сдерживать себя, не может остановиться.
Не хочет останавливаться.
Потому что в лапах егожеланная, долгожданная добыча, готовая, стонущая, беззащитная.
То, что надо.
То, что необходимо!
Я мягко обвожу клитор, надавливаю ритмично, поглощая вкусную дрожь тонкого тела в руках и сладкие вздохи, целую шею, прикусываю кожу, сжимаю напряженную грудь.
Татка очень отзывчивая, я еще в прошлый раз заметил, когда целовал ее после выпускного.
Она всянатянутая струна, а я ее трогаю умело, как опытный музыкант, настраиваю под себя. На дальнейшую игру.
Татка уже мокрая, так быстро, так горячо, не удержусь ведь я, не смогу! Я и так херню творю, не умею остановиться! А если она еще и И тут она чуть выгибается, прижимаясь ко мне попкой. Прямо к стояку, который наверняка очень нехило ощущается через полотенце.
И это фиаско, братан! Этоконец тебе, как человеку слова, конец твоему самоуважению. Но и похер.
Рывок плотнее к двери, сильнее прижимаю, так, что она, застонав, упирается ладошками перед собой, опять отворачивается, я вижу слезы на щеках, прозрачные, чистые. Невинная такая девочка, нежная.
Зачем же ты ко мне пришла? Нельзя мне доверять, гад я и моральный урод.
Слизываю слезу со щеки, шумно и возбужденно дыша, не прекращаю двигать пальцами у нее между ног и тискать грудь. Член болит, требует к себе внимания, и я, не в силах сдержаться, начинаю толкаться в нее бедрами. Она уже явно ничего не соображает, только стонет, совершенно себя не контролируя, дрожа на моих пальцах и одновременно плача.
И это безумие никак не прекращается, потому что мне хочется, чтоб длилось и длилось, мне хочется развернуть ее, содрать уже эти чертовы шортики, и взять ее так, как правильно. Так, как надо. В башке сумбур, краснота в глазах, ее тело в руках мягкое, податливое и одновременно напряженное, стоны все громче, голова запрокидывается, я прижимаюсь губами в тонкой коже под ушком, упиваясь ее неопытностью, чистотой, сладостью, как зверь, как первобытное существо, и нравится мне это все, нравится, нравится!
А потом она кончает. Со стоном, дрожа, пальцы у меня совершенно мокрые, и их ужасно хочется облизнуть. И ее хочется облизнуть. Всю. Везде. Особенно там. Как карамельку.
Я вынимаю ладонь изза пояса шорт, провожу по ее губам, заставляя раскрыть рот. Впустить мои пальцы, мокрые от ее удовольствия.
Понимаю, что это первый раунд только, что теперь пути назад нет, только продолжать.
И не то, чтоб я был против.
Вовсе нет.
Долбанные телефоны!
Тата Бл*** - я хриплю что-то бессвязное, пока она гладит язычком мои пальцы. И от этого нет возможности прийти в себя, просто нет ни одного шанса.
Я разворачиваю ее к себе, кладу ладонь на шейку, тонкую, хрупкую, приподнимаю за подбородок. Надо в глаза посмотреть. Надо понять
Я, взрослый, опытный мужик, не могу понять, как себя вести, что я делаю.
Принуждаю ее? Да?
Если увижу в ее глазах страх Бл*, возненавижу себя, и того зверя, что недовольно царапает сейчас сердце, раздражаясь на паузу. У зверя все просто. Он хочет взять. А я мешаю. Жду чего-то.
А буквально через секунду я уже несусь в пропасть, и только визг ветра в ушах.
Потому что Татка тянется ко мне.
И целует.
Губы ее, мягкие, вкусные, дрожащие. Слизываю ее соки с них, потом целую, грязно, очень грязно. Но сомнений нет.
Потому что в глазах еени грамма страха. Только голый секс. Желание.
Такое, что вот онкрай, и вот оншаг за.
И плевать на все на свете.
Потому что нет остановки.
И нет больше тормозов.
Я окончательно отпускаю себя, с хрустом врубив по морде все еще пытающейся что-то там вякать совести, и с ноги впечатав мнимому благоразумию.
Да пошло оно все!
Сейчас важно только то, что Таткамой кошмар, сладкий мой ужас уже на протяжении пары лет, сейчас в моих руках. Отвечает мне, пытается, несмотря на то, что никакой инициативы я не позволяю.
Не получается позволять.
Может быть, когда-нибудь, потом
А может и не быть.
Потому что сейчас то, как я себя веду с ней, насколько по-зверски, насколько по-собственнически Это именно я. Да, сестренка, яименно такой. Познакомься.
Этомое истинное лицо.
Не боишься?
Не боится. Ноготки царапают голые плечи, она вся словно впаивается в меня, подстраивается, как гибкая виноградная лоза под мощный карагач, и это так правильно, это так реально по-настоящему, что больше и не надо ничего.
Я одним движением подхватываю ее на руки и несу в спальню.
И все время целую, целую, целую, не могу остановиться, не могу промедлить даже полсекунды. Мне ее хочется сожрать.
И, наверно, я это сегодня и сделаю.
Она жадно дышит в перерывах между поцелуями, когда я отвлекаюсь от ее губ и уделяю внимание шее и плечам. Такое ощущение, что она и не целовалась никогда по-настоящему. А, скорее всего, так оно и было.
Сберег ты для себя малышку, Серег, гордись, сука эгоистичная.
И мне сейчас самое важное, чтоб она не осознала ничего, не начала голову включать.
Потому что в этом случае надо будет ее отпустить.
А я не отпущу.
Теперьнет.
Несу к кровати, но вовремя вспоминаю, что не перестелил белье после Маринки.
Класть свою невинную девочку на постель, где всего пару часов назад кувыркался с другой бабойну уж нет! Меняю курс к широкому дивану в гостиной.
Укладываю, тут же, на давая опомниться, задираю маечку на груди, она лифчика не носит, коза такая! Светила своими острыми сосками, наверно, на все озеро сегодня.
Эта мысль добавляет градус безумия происходящему, и я рычу, прикусывая тонкую кожу на груди.
Татка вскрикивает, но не останавливает. Только вплетает тонкие дрожащие пальчики в мои волосы и выгибается.
Я знаю, что останутся синяки. И знаю, что не буду осторожен. Не смогу.
Не о таком первом разе мечтают, наверно, девочки.
Наверно, надо нежно, осторожно надо терять девственность. Со всякими там приблудами в виде шампанского и роз.
А ты, сестренка, сегодня в лапах дикого зверя. Не повезло. Но ничего не поменять теперь.
Потом будет шампанское. И цветы. И все, что захочешь. Потом.
Спускаюсь ниже, к животику, прикусывая кожу, урча от удовольствия, от простого тактильного обладания, от желания, тупо, по-самцовски, пометить ее везде, заклеймить своим тавро.
Я это и делаю.
А она не возражает.
Руки уже за голову закинула, за подлокотник дивана пытается уцепиться.
Шортики с огромным удовольствием рву ко всем ебеням. Не будет она больше такое носить. Нехер.
Запах ее возбуждения бьет по голове похлеще, чем вкус ее кожи.
Я наклоняюсь, вдыхаю, и вид у меня, наверно, при этом, как у конченного маньяка.
Ну вот скажите мне кто-нибудь после этого, что мы не звери?
Звери в чистом виде!
Она тонко вскрикивает, когда я провожу языком между половых губок, с удовольствием собирая ее влагу. Она вся гладкая, ни одного волоска, кожа нежная, чувствительная, все набухло после недавнего моего вторжения. И теперь, я думаю, моя борода тоже оставит свои следы на тонкой коже бедер.
Но пока что не до этого.
Пока что я фиксирую ее ноги, потому что Татка стыдливо пытается их сдвинуть, и жадно, без какой-либо техники, просто получая свое удовольствие, свой кайф. Лижу ее. Мне нравится, просто дико нравится ее вкус, ее чистота, нетронутость.
Мне нравится, что я у нее первый.
И это тоже блядский атавизм и глупость.
Но это так.
Я одним участком мозга, наверно, даже больше инстинктами, понимаю, что ее надо подготовить. Что будет больно, в любом случае, у меня совсем не мелкий агрегат, и опытные бабы повизгивали от неудобства, когда первый раз трахал.
Но терпеть уже не могу, а потому стараюсь расслабить максимально. И быстро.
Она стонет все громче, выгибается, дышит тяжело, губки кусает, и с моего ракурса это просто охерительное зрелище.
Я не перестаю гладить, постоянно трогаю ее грудь, ее животик нежный, дрожащий, потом отрываюсь, провожу опять пальцами между губок, немного заныриваю внутрь. Охереть Я точно там не помещусь
Но останавливаться я точно не собираюсь. Да, будет больно. Ничего. Все пройдет потом.
Когда повторим.
А в том, что мы будем это повторять, и очень часто, я ни капли не сомневаюсь.
Посреди этого морока, сладкого дурмана, раздаётся телефонный звонок.
Сначала мы не реагируем.
Только я досадливо морщусь. Потому что оставил телефон как раз возле дивана на столике. И он, сука, надрывается.
Но ничего. Может, кому-то надоест?
Ей-Богу, ведь прибью, точно прибью звонящего!
Но гадский обломщик настойчив.
Звон не прекращается ни на секунду.
Татка в итоге замирает и напрягается.
Сука!
Только расслабил ее нормально!
Ну вот как здесь быть нормальным человеком?
Погоди, Тат. Сейчас. Только голову отверну суке.
С огромной неохотой отрываюсь от Татки, подхватываю телефон. Колян.
Ну! мой рык похож на рев разъяренного медведя, и я не пытаюсь сдерживаться.
Братух, ты прости, что бужу, но тут такое дело голос Коляна на удивление трезвый и жесткий.
Я пытаюсь утихомирить бешено бьющееся сердце и слушаю. Уже понятно, что просто так не позвонил бы он.
Короче, я сейчас поехал к Лизке. Помнишь, телка из налоговой? Она трепанула после секса, что завтра будет жесткий наезд на автомастерские. У тебя там все норм? Говорит, им сверху распоряжение спустили. Вплоть до возбуждения. Если чего не в порядке, решай, братух. Они с утра поедут.
Я отключился и замер. Потом перевел взгляд на все еще лежащую на диване Татку. Она только ножки свои длинные свела стыдливо. Да грудь ладошками прикрыла.
И такая она была соблазнительно-невинная, что просто зло взяло!
Да ну что за нахер!
Ну вот как после этого нормальным здравомыслящим человеком оставаться???
И оставить ее невозможно, член разорвет сейчас от напряга, да и вообще, как это можно сделать?
Когда онатакая! Когда оназдесь, уже подо мной практически! Да чего там практически? Реально подо мной!!!
И дальше ничего не сделаешь.
Потому что косяки у меня в доках были.
И надо спешно выдергивать главбуха и юриста и шерстить все, что можно. И до утра пара часов осталась! А утром у меня еще в клубетанцы с бубнами, проверка новым инспектором!
И вот как так, сука? Как так???
Именно тогда, когда Татка в моих руках, со мной, сразу все посыпалось!
Это чего такое?
Это наказание мне, что ли?
За то, что слишком клево было?
Так еще и не было пока что! Еще только планировалось! Так, затравка, чисто эстетический кайф!
Я, естественно, пока вся эта ненужная и отвлекающая от нормальных мыслей и решения ситуации хрень вертелась в голове, времени не теряю. Спешно иду в ванную, умываюсь, дышу, потом на кухню за льдом. Потом опять в ванную. Оттуда уже выхожу спокойный и злой до жути.
Татка растерянно изучает разодранные шортики.
Ее вид, в одной маечке и трусиках, чуть было опять меня не низводит до состояния животного, настолько, что я даже готов плюнуть на все эти гребанные проверки и остаться здесь, с ней.
Но мозги, основательно прочищенные льдом, прижатым к члену, все же работают.
Я иду в спальню, достаю свою футболку, натягиваю на нее сверху. Отбираю шортики и прицельно швыряю в мусорное ведро.