А? Что такое?
Ничего. Задумался просто.
О чём?
Неважно.
Во взгляде твоём тревога. Ты явно принимаешь всё на свой счёт.
Я тебе не интересна совсем?
Нет. Что ты? Просто тяжёлый день выдался.
Откровенная, наглая ложь. Я уловил, скорее интуитивно, потому что внешне ты держалась бесподобно, что и ты это поняла.
А после спешное, скомканное прощание, обещание позвонить, списаться.
Теперь почти час ночи. Я силюсь вспомнить о чём ты мне говорила, где мы с тобой гуляли, по каким местам города. От тебя так и ничего не пришло. Мне надо бы радоваться, но вместо этого меня гложет совесть. Нельзя ведь так по-свински с живым человеком. Сколько надо ума, сколько великодушия сердца, чтобы не замечать всего этого! Упрёк, если это так можно назвать, пусть и прозвучал из твоих уст, но скорее как дань самоуважению. Я вдруг чётко осознал, что ты куда умнее и взрослее меня, взбалмошного эгоиста, живущего в придуманном и удобном для себя мире. Ты уцепилась за отношения, за эту встречу, словно этот шанс на счастье был последним. Ты, у которой их ещё столько впереди! Я же не разглядел, не увидел, не почувствовал истинной твоей красоты, спеша сделать опрометчивый вывод, полагаясь исключительно на внешность, словно молодой пацанёнок. И вот сейчас сижу и просматриваю твои фотографии, как будто пытаюсь по ним одним вспомнить детали прошедшего хуже некуда свидания. Ты ведь нашла что-то во мнев далёком от идеала человеке. И я при всём этом, как последняя сволочь, пытаюсь оценивать тебя с точки зрения надуманных критерий! И кто я после этого? В углу твоей фотографии вдруг загорелся маячок. Ты онлайн.
Не спишь? пишу я.
Не спится. А тебе?
И мне. Прости за встречу. Я выставил себя свиньей.
Ничего страшного. Я приняла всё за излишнюю робость.
Какая там робость Обещаю, такого больше не повторится. Сходим куда завтра? Точнее, сегодня.
Несколько долгих минут ожидания. Пожалуй, самых долгих в моей жизни. Пан или пропал. Откажи ты сейчас во встречея пойму. Заслужил. Можно ли просить тебя о великодушии быть прощённым? А вдруг И отчего-то сердце забилось гулко-гулко, часто-часто.
Как насчёт старого сквера, где ещё пруд находится? Мне там очень нравится.
Теперь ты для меня бесконечно дорогой и родной человечек. У нас с тобой оказалось на редкость много общего, и тех самых (таки очень нужных) точек соприкосновения, благодаря которым люди так чутко и верно подмечают желания друг друга. Я буквально не нарадуюсь на тебя. Где бы я был сейчас, что было бы со мной поддайся я на первое обманчивое впечатление? Я до сих пор себе этого не простил, хотя ты уже давно всё забыла. Сколько глупости из ничего, сколько ханжества и безрассудства в потакании собственным же заблуждениям! Мне думается теперь, что только в любви и обретается всякая житейская мудрость. Годы же, прожитые без неё в прозябании, подобны птицам, у которых наперечёт перебиты крылья, а потому они даже и не помышляют о высоком небе, стелясь себе у самой кромки земли, пугаясь подчас и собственной тени. Вот чего ты так упорно искала тогдарадости полёта. И как всякую радость, искала с кем её разделить. Ты дала мне второй шанс, потому что почувствовала, не смотря на всё моё равнодушие, грубость, высокомерие, эти напускные штаммы испещрённых обидами людей, что я, пожалуй больше твоего нуждался в ней, нуждался хоть в какой-то радости, хотя бы и в радости быть с кем-то рядом. Спасибо тебе за твоё зоркое сердце!
***
Было в этом что-то завораживающее, какая-то магия, когда мы шли рядом подле друг друга, а с неба, словно призывая нас в свидетели своего торжества, зима, робкая, пугливая, делала свои первые шаги, покрывая давно остывшую от утреннего солнца землю слепленными кое-как снежинками всяких размеров, преимущественно мелких, не больше крупы или капли.
Ещё вчера всё было совершенно иначе. Ещё вчера мы говорили друг с другом исключительно по необходимости, не здороваясь, не интересуясь делами. И без того маленькую квартирку мы раздели каждый на свои зоны. Ты, преимущественно проводила время на кухне, смотрела телешоу, болтала с подружками. Я же, неизменно на диване, пялясь в экран плазмы или возле маленького газетного столика, где читал лёгкие детективы только для того, чтобы убить время. Когда же я заходил на кухню, чтобы взять из холодильника что перекусить или набрать воды, ты молча покидала свою территорию, садилась на диван в гостиной и ждала, явно борясь с внутренним раздражением. А ещё вчера, как будто только вчера, всё было совсем иначе. Мы души не чаяли друг в друге. Когда же мы успели в пух и прах так поссориться, что перестали даже разговаривать? Мне трудно и припомнить этот момент. Всё не свалилось комом на голову, нет, но как будто приближалось неумолимо, с каждым небрежным словом, замечанием, неподдельным раздражением. Всё чаще мы стали словно отдаляться друг от друга, не слышать, не замечать, уходя в себя, в свои проблемы. Твоя ревность становилась просто невыносимой, стоило мне хоть немного задержаться на работе. После армии, через год примерно после того, как вернулся на гражданку, я бросил курить. Теперь вот вновь начал. И если бы только ревность! Всё во мне стало тебя раздражать. То я допоздна сижу перед ноутбуком за работой, которую приходилось брать и домой, чтобы хоть немного подзаработать в виду совсем скромной заработной платы, мешая тебе спать, хотя ты и не спала, то я слишком громко ем, то шаркаю тапочками, то не совсем тщательно бреюсь. Что за глупые придирки? Надо признаться, я был не лучше и тоже цеплялся к тебе по всяким мелочам. Но в своём скверном поведении я видел прежде всего твоё дурное влияние на меня. Ты заводилась с полуоборота, я же, немного погодя, тоже начинал терять терпение. Доходило и до крупных ссор, когда я уже брался за одежду в прихожей и спешил покинуть квартиру, но всегда останавливался перед дверью как будто в замешательстве, не решаясь оставить тебя одну в состоянии истерики, точнее, боясь оставить тебя в таком состоянии. Между нами как будто кошка пробежала. Хрупкий мир, едва скреплённый нежным поцелуем тут же рушился, под давлением обстоятельств, в угоду больного самолюбия. Было понятно, что мы ожидали, нет, требовали друг от друга внимания и любви, но не желали отдавать первые сами, пока не получим причитающееся нам по праву. Когда мы вдруг вообразили, что любовь можно требовать? И когда самолюбие вдруг стало синонимом любви, а не тем, что оно есть по отношению к нейантагонистом? Верно, мы и не заметили случившиеся в нас перемены, как и не заметили надвигающегося разлада в отношениях. Мы вообще мало что стали замечать хотя бы вокруг себя с тех пор, как познакомились, замыкая весь внешний (да и внутренний мир тоже) друг на друге. Но здоровый эгоизм отношений перерос в личностный. Рано или поздно подобное случается. Нам и невдомёк было, что любовь никак не может быть величиной условной. Она есть сад, который нуждается в ежедневном уходе. Мы и подумать не могли, что и сами чувства нуждаются в заботе, в уважении, и, что самое важное, в понимании. Одного наличие чувств преступно мало! Что толку от самого роскошного сада, будь это хоть сады самой Семирамиды, если в нём лишь приятно проводить время, но никак не заботится о нём. Он верно завянет однажды, зачахнет, засохнет. Так было и с нами. Насколько же мы близко подошли к той черте, где уже зияла бездна! Заглянули и ужаснулись. Ужаснулись того, что будем продолжать жить друг без друга, делая вид, что это так ничего, в порядке вещей, что сможем, вполне себе по силам построить счастье с другими людьми, пусть и невольно сравнивая, пусть и смиряясь в чём-то, укоряя собственное непокорное сердце, которое, как капризное дитя, требует только это одно и ничто другое. Надеюсь, подобного в наших отношениях больше не повторится. Но именно это заставило задуматься нас над хрупкостью своего счастья. В отношениях тоже необходимо взрослеть.
***
Я стоял у ларька, под самым козырьком, спасаясь по возможности от противного дождя, зарядившего ещё с ночи, и просил у продавщицы пачку ''Кента''. Горло невыносимо саднило от простуды. И чёрт меня взял опять закурить. Ведь продержался я как-то без сигарет почти полгода. Почему сорвался? Пока я обдумывал всё это и с нетерпением ожидал продавщицу, которая отчего-то завозилась, я бросил взгляд в сторону и увидел тебя. Это была ты. Точно ты, хотя мы уже не виделись больше пяти лет. Я приметил тебя скорее даже по походке, чем внешне. Сомнений быть не могло.
Ты изменилась. Взгляд стал дерзким, хлёстким, как у человека, уверенного в себе. Не помню тебя такой. Ты всегда была кроткой, стеснялась и краснела даже от самых обыденных вещей. Меня это всегда удивляло и смешило. Теперь же у тебя был взгляд не робкой девушки, но женщины. Я невольно отпрянул и отвернулся. Продавщица уже который раз назвала цену, которую мне нужно было уплатить, но я ничего не слышал, а лишь беспомощно смотрел то на неё, то на пачку протянутых мне сигарет, то себе под ноги. Мне хотелось потеряться, исчезнуть, раствориться в дождевой воде без следатак отвратно я себя тогда почувствовал. Это было сродни плевку в лицо. И было за что между прочим! Я подспудно догадался, что именно я виноват в том, что ты стала такой. Именно я стал инициатором нашего с тобой разрыва. Я ревновал тогда тебя до безумия. И нисколько от любви, сколько от эгоизма. Я хотел, чтобы ты всецело принадлежала мне одному. Но и этого мне было мало. Мне нужны были твои мысли, твои желания, твоё настроение! Во всём для тебя в этой жизни я должен был находится на первом месте. Я не любил тебя, как равную себе. Никогда я даже этой мысли не мог допустить. Тыслабый пол, а значит твой удел служить мне и делать всё точно так, как я того хочу. Да, понимаю, что это было глупо и даже деспотично, но по молодости и не такое в голову взбредёт. А ведь ты меня любила даже таким! Всё прощала, терпела, смирялась. И как будто ждала чего-то. Однажды, после особенно ярой ссоры, ты просто взяла вещи и ушла, посреди ночи, оставив меня в пьяном угаре наедине со своими бесами. Я ждал тебя на следующий день, на другой, на третийты не пришла. Звонил, но твой мобильный был выключен. Я даже не знал, где живут твои родные. За всё время нашего знакомства я так и не поинтересовался этим! Мне было тогда плевать. И вот теперь снова ты, словно наваждение, словно сбылся мой самый потаённый кошмар, и он же самый желанный сон.
Надо понимать, что всё это пронеслось у меня в голове в считанные секунды. Ты ещё не успела со мной поравняться. Надо было что-то делать. Подойти, что-то сказать или пройти мимо, опустив взгляд в землю. От моего прежнего характера не осталось и следа. Я был жестоко побит судьбой и надо признать за дело. Я изменился не меньше твоего, но в противоположном русле. Стал забитым и одичалым. Но надо было уже что-то и предпринять. Ты почти поравнялась со мной.
Приветвыдавил я из себя.
Это было произнесено настолько слабым и тщедушным голоском, будто это сказал какой-нибудь обрюзгший старик. Я действительно будто постарел в эти минуты.
Приветуже более уверенным голосом произнёс я.
Ты бросила на меня взгляд, чуть замедлила шаги. На секунду, на долю секунды, в твоих глазах я прочёл узнавание, но тут же вернулось равнодушие и уверенность.
Простите, вы кто?
Я был готов поклясться в том, что ты меня узнала! Я почти ничуть внешне не изменился с давней поры. Но это слова были произнесены тобой таким властным и чужим для меня голосом, потому что твой прежний голос до сих иногда ещё звучит у меня в голове, что я совсем стушевался. Словно ты обращалась к какому-нибудь насекомому, букашке. Да я себя точно так и ощущал в то мгновение.
Извините. Ошибсякое-как ответствовал я, но ты уже растворилась в толпе. Я продолжал смотреть тебе вслед несколько долгих секунд.
Боже, какой же я дурак. Я не только настоящую любовь тогда потерял, я саму жизнь потерял. Ведь что я делал все эти пять лет меньше всего, так это жил! Так, перебивался кое-как, как нормальному человеку и не свойственно вовсе. И я пошёл прочь, припечатав подошвой ботинок непочатую пачку сигарет, которую бросил тут же, под ноги, под моросящий дождькак будто единственный свидетель моего нравственного падения, с одной только мысльюнапиться. Но даже этого мне не удалось в тот день. Так всего меня трясло будто в лихорадке.
***
Я держал в руках телефон, на котором был набран её номер по памяти и не мог заставить себя нажать вызов.
Мы давно друг другу всё уже сказали. Да, многое из того было нелицеприятным. И всё же осталась какая-то недосказанность. Прежде всего вопрос, как некая навязчивая мысль, как иаворм в голове, который звучит из всех радиоприёмников, почему мы пришли именно к этому и в чём причина? Все те доводы в пользу нашего расставания не были настоящей причиной. Я был куда хуже, когда мы только начали встречаться. Именно благодаря тебе я начал взрослеть, понимать, что такое ответственность перед другим человеком. Ответственность вообще главный признак взрослого человека. А если так, то почему же мы довели до подобного, разорвали все связи, пошли на поводу взбалмошного характера? Я каждый день задаюсь подобными вопросами и не нахожу ответа. Может у тебя есть что сказать на этот счёт?
Несколько раз я встречал тебя на улице. Но каждый раз спешно отводил взгляд в сторону. Я чего-то боялся, хотя бы и твоего равнодушия. И всегда при подобных встречах, уже отойдя на приличное расстояние, я оборачивался и долго смотрел тебе вслед, думая, что как будто одним этим заставлю тебя вдруг обернуться.
Допустим, я позвоню тебе, но что я скажу? Могу ли я вообще сказать тебе что-то такое, что заставит тебя меня выслушать? Я больше чем уверен, что ты не возьмёшь трубку, а если и возьмёшь, то исключительно ради женского любопытства. А может тебе захочется послушать мои оправдания, попытки примириться, но исключительно ради того, чтобы тем самым потешить своё самолюбие, и, как следствие, убедиться, пусть и обманчиво, в собственной своей непогрешимости против меня? Если любовь ко мне у тебя и осталась, то только самая чуть. Почему же я теперь ворошу старые угли, которые давно уже остыли и от которых теперь не будет ровным счётом никакого тепла?
Может у тебя есть кто? Всё-таки полгода прошло как-никак. Для кого-то вполне достаточный срок, чтобы забыть и чтобы впустить другого человека в своё сердце. Каким же идиотом тогда я себя выставлю? И почему я решил, что хоть в каком-то праве теперь тебя тревожить? Не движет ли мной исключительно один эгоизм, который я умело прикрываю не остывшими ещё чувствами? Так легко судить других, но как же трудно порой самого себя!
За окном заметно потемнело. Ноябрьские сумерки. Не поздно ли теперь будет? Может лучше будет позвонить завтра? Или вовсе дождаться новой встречи, когда мы снова пересечёмся на улице? Знала бы ты, сколько раз я выходил из дома только ради этогонадеясь встретить тебя как будто случайно. Вот тогда будет вполне уместно заговорить с тобой, но никак не сейчас, не по телефону. Не все разговоры можно вести по телефону. За голосом можно спрятать искренность, за взглядомникогда. Именно потому я так хочу увидеть при личной встрече, кто я теперь для тебя? А там уже всё станет простым и понятным. Но может это всё просто удобный повод сейчас не звонить? Я опять обманываю себя видно. Я давно уже перестал различать где границы этого самообмана, а где действительно то, что мне сейчас необходимо. Но то, что необходимо мне, может вовсе не нужно тебе. Это-то и заводит меня в тупик.
Совсем стемнело. Сегодня видимо не позвоню. Не смогу. Буду дожидаться завтрашнего дня, чтобы прокрутить всё это в голове по новойпривести все доводы ''за'' и ''против''. Возможно, завтра я сумею найти в себе силы сделать всего лишь один телефонный звонок!
И так продолжается уже целый месяц. Каждый мой вечер начинается с того, что я беру в руки мобильный, на котором набран её номер по памяти и не могу заставить себя нажать вызов.
***
Мне нравилось смотреть на неё спящую. Почему-то я очень сильно боялся того, что ненароком разбужу её, как-то потревожу её сон. Я замирал подле изголовья кровати и смотрел. Она была невероятна красива именно в такие моменты. Что бы я делал сейчас без неё? Где бы был? За тот покой, что у меня внутри, подобно ватному одеялу, укрывшему израненное жизнью сердце, я обязан исключительно ей.
У неё прекрасные васильковые глаза с чуть игривой детской насмешкой. Глаза ребёнка. Именно они больше всего поразили меня тогда при нашей первой встрече. Я смотрел и не мог отвести взгляд. Понимал, что уже и неприлично так пристально смотреть человеку в глаза, но ничего с собой не мог поделать. Я был подобно тряпичной куклебез воли. Лишь сердце выбивало барабанную дробь. Я ничего не слышал кругом, даже звонка проезжающего недалеко от нас трамвая. Если бы ты тогда улыбнулась, то я бы потерялся совсем. Но ты этого не сделала. Просто молча смотрела на меня, словно на открытую книгу, и в моих серых, поддернутых болью сожалений и вынужденных расставаний глазах искала ответ на свой так и не произнесённый вопроскто я такой и как может вынести столько один человек? Мы тогда за всё время встречи едва перекинулись парой слов.