Ну я, бля, твоему майору!.. Махнул рукой и пошел обедать. Подошли ко мне мои орлы однополчане, рот закрыли, говорят:
Понял службу, салага?
Понял, говорю, более или менее, а почему у старшины «Растак» кликуха?
А вообще-то Пшикера все офицеры почему-то старались избегать.
Капитан-тоэто не звание у меня было, а прозвище, и родилось оно так.
Попал я однажды в военный госпиталь по подозрению на дизентериютогда половина полка животом мучилась. Ну, привезли меня ночью, положили в палату до утра. Лежу, сильно удивляюсь: палата на двух человек, на второй койке кто-то спит, одеялом укрывшись, на полуковер, на подоконникецветы, на тумбочкенебольшой телевизор! Ну, думаю, наконец-то наши солдатики дожили до нормального отношения. Уснул сладко, знамя полка снилось.
Утром будит сестричка: халатик крахмальный, каблучки-туфельки, лезет теплой ладошкой за пазуху:
Товарищ капитан, поставьте градусничек.
Я говорю:
Ошибочка вышла: рядовой я.
Она улыбается:
Никакой ошибочки, у нас все четко. Вот у меня написано: Капитан Овский.
В общем, через 20 минут я уже на 3-м ярусе в бараке с ребятами за дембель базарил.
А до этого у меня вообще кличка былаВРАГ. Я до армии в «Машине времени» играл на барабанах. Очень известная уже тогда была группа, хотя и официально не признанная. И вот уже после того, как меня предательски забрали буквально в один день, в одном гэдээрошном журнале FREI WELT появляются статья и крупная фотография «МАШИНЫ»: А. Макаревич, А. Кутиков, М. Капитановский, С. Кавагоэпо-немецки написано, но все ж даже после военной академии прочитать можно. И вот ребята меня решили порадовать в моем далеком пограничном районевыслали бандерольку с журналом.
Через каких-то два с половиной месяца вызывают меня в штаб. Большинство солдат за два года ни разу даже близко к штабу не подходят, а я еще на четвертом месяцедовольно страшновато. Военная комната: сейф, шкаф у двери, стол и еще шкаф в углу. Двое очень крупных мужчин в форме. На столе какой-то немецкий журнал. Мужчинызамполит майор Криворот и высокий капитан-пропагандист (была такая специальность). Я стою, они курят. Потом спрашивают ласково:
Кто будете?
Я приободрился:
Воин Советской армии и флота Максим Капитановский, по вашему приказанию прибыл.
Что же ты, сукин кот, не поставил нас в известность, что был в ФРГ, у них же Бундесвер.
Второй, глядя в потолок, говорит:
А ну-ка, Саш! Позвони в дивизию прокурору.
Я в страхе бормочу:
Товарищи маршалы, какая ФРГ? Я же в немцев только в детстве играл, и то на стороне русских.
Не надо петь военных песен, это капитан-пропагандист.
ФРАЙ ВЕЛЬТэто свободный мир, как сам думаешь, Николай Иваныч?
Тут шкаф в углу говорит:
Я тя научу родину любить, тыне советский воин, тывраг; я таких в сорок втором своей рукой к стенке ставил и Выходит из тени на середину комнатычистый Вий. Хорошо, что мы почту проверяем, а то мамаши несознательные то колбасу пришлют, то фотку бабскую, а враги тут как тут притаились.
Вышел к столу: косая сажень в плечах, ремни поскрипываюткомандир полка Рекс. Штаны на библейском месте топорщатсяя его тут же прозвал Эрекс, но не прижилась шутка: тонко очень.
Ничего мне за это не было, даже журнал через полгода отдали, только, бывало, Рекс около оркестра (я тогда уже в оркестре служил) пройдет.
Как, говорит, Враг, совсем империалистам продался?!
Мы, конечно, все «ха-ха» включаем.
Рады стараться, товарищ полковник.
Так вот, я сначала Врагом обретался, а уж потом Капитаном.
О Рексеособо. Потрясающий мужик был. «Рекс» это тоже кличка (уж не знаю за что!). У нас с ним отношения на короткой ноге. Не моей, конечно, у него-то на три размера больше, чем тот год, когда он якобы всех к стенке ставил.
Я, вообще-то, его возраст прикинулполучалось, что в 42-м ему было от силы года четыре, так что своей рукой к стенке он мог ставить разве что ночной горшок. Но я привык людям верить, поэтому на всякий случай его побаивался.
И вот вызывает он однажды меня в ту комнату. Там майор Криворот и полный набор шкафов и сейфов. Рекс:
Ты, Враг, знаешь «Комсомольский прожектор»?
Я мысленно упал в грязь его лицом, но говорю:
А как же, не у Пронькиных на даче (но в уме).
Тут комиссия, штык ей в брюхо, через два дня. Замполит сказал, что ты рисуешь, как мороз на оконном стекле. Вот тебе фотоаппарат старлея Митрохина, ему жена из Новосибирска привезла, ну, та, которая потом с прапором Акишиным сбежала, но ты этого знать не можешь. Так вот: две пленки, аппарат, иди и снимай недостатки, потом пойдешь в клуб к Антсу Аарэ, к этому чухне, к врагу, которого я в сорок втором ставил и не поставил. Он фотки напечатает, и вообще, а ты«Комсомольский прожектор» Одна нога здесьдругая там.
Я: Есть, никак нет, виноват и служить легче будет!
А щит стоит возле КППржавая такая железяка, а то я тя своей рукой
Впервые работа по нутру, иду с фотоаппаратом, как кинооператор Кармен, радуюсь, навстречу Пшикер.
Ну, что, говорю, Пшикер, как оно, белье-то? Настроение у меня хорошее. Он посмотрел холодно.
Пшикер, говорит и пошел курить анашу.
Я потом с ним после дембеля встретился, ни разу этого чудного слова от него не услышал. Правда, он тогда вообще молчал.
Так вот, перво-наперво я достал два листа ватмана, склеил, пошел на КПП на «Прожектор» посмотреть: на двух столбиках стоит неправильной формы металлический лист. Ничего не понимаю. Покурил! Ага, вижу: контур Воина с прожектором просматривается, и еще место для недостатков. Достал краски, освежилВоин классный, красномордый, в одной руке прожектор, другая на недостатки указывает.
Ну что вам сказать? Недостатки хорошие. И овощехранилище, где картошка гниет, и коровы на территории, и женщины гражданские с авоськами через полк на автобус дорогу срезают. А на КПП приказ вышел: баб не пускать; часовые родины насмерть стоят, правда, пять метров в сторону забор кончается и бабы там вперемежку с коровами проходят.
Я пал на колено, как перед невестой, сфотографировал.
Увлекся, два дня не обедал, наконец эстонский рыболов Аарэ«печальный пасынок природы» выдал мне 32 фотографии (из 64 совсем неплохо). Очень хорошо они легли на ватманприклеил, отошел, как художник Куинджи от полотна «Ночь на Днепре», посмотрел: текста явно не хватает. А я же еще и поэт. Мне стихи написатьчто Рексу двух дембелей отоварить.
Под каждой фоткой подписываю фломастером.
Про баб:
С авоськой женщин от прохода
Гоняет смелый часовой.
А вся рогатая порода
Проходит за его спиной.
Фото: около Генштаба в канаве лежит пьяный мужик, гражданский. Стихи:
Совсем недалеко от штаба,
Там, где стоит наглядный щит,
Лицом к заборук людям задом
Мужчина выпивший лежит.
И дальшебольше. Так я в недостатках поднаторел, что уже устно готов был комиссии докладывать. Ну ладно, поставил последнюю точку, полюбовался.
Жалко, думаю, посмотрит прохожий или какой-никакой китаец и плохо подумает, а ведь и достоинств полно. Вот, к примеру, два месяца назад была жестокая и бескомпромиссная борьба за чистоту. Рекс так и сказал:
Как увижу окурок на территории, так сразу его своей рукой и так далее. Короче, хоронить будем.
Не совсем было понятно, кого хоронить, но все равно по тону неприятно.
На следующий день окурок был сразу найден Рексом прямо на ступеньках штаба. Хороший окурок, от «Явы» с фильтромтакой на солдатской кухне целую луковицу стоит. Сразу тревогасвистать всех наверх, а некоторых вниз, построение полка, парадный взвод с оружием. Четыре сержанта держат простыню, посередине лежит многострадальный окурок, весь полк похоронным шагом (Рекс впереди) выходит в сопки на 4 км и хоронит усопший окурок под оркестр и выстрелы парадного (он же погребальный) взвода.
Отличные достоинства.
Постоял у «Прожектора» минут 20, труба пропеласвятое, пошел обедать.
Как потом выяснилось, комиссия прибыла через час, и, хотя половина полка два дня для их банкета грибы в сопках собирала, дальше «Прожектора» не пошла: аккуратно сняли и удалились.
Дня через три сидим с ребятами в каптерке, куримкто анашу, кто так, всякую дрянь. Разговоры ленивые. «Три П» Петр Петрович Пунтусовговорит:
У нас в Барнауле строго. Вот меня под Восьмое марта женщины из нашего барака послали за водкой. Я купил две бутылки, еду обратно на автобусе, бутылки в сеткевсе видят, а в автобусе один мой знакомый с приятелем, я схожу, они за мной, здоровые черти: «Петь, дай бутылочку!» Я говорю: «Не, женщины просили». Они: «Мы твоих женщин» Потом этот приятель хвать у меня сетку, хрясь об землюодна вкусная и вдребезги. Я: «Вы чего?» тут мой знакомый как даст мне в рыло и челюсть сломал.
Мы посочувствовали, как могли, спрашиваем: и все? Так и кончилось?
А Петя встает (он приноровился отруби в столовой забирать и в деревню продавать, наверно, уже пора было отруби везти) и пошел, зевнул так жизнеутверждающе:
Ну почему? Ребятам знакомым сказал
Ну и как, набили едало-то?
Петя потянулся, говорит:
Да не, убили на хуй.
Тут как раз и прибегают:
Капитан, тебя Рекс сотоварищи ужас как ищут, давай ремень.
Рекс, значит, был подполковник, но требовал чтобы полковником звали. Говорят, раньше, когда учил кого-нибудь из солдат родину любить, то мог свободно дать в курятник или даже ногой пнуть, чтоб служба медом не казалась.
Вот только однажды сунул он одному прапору в зубы, между прочим, выпускнику консерватории, факультета военных дирижеров, руководителю хора жен офицеров, а тот потом по запарке в хоре жене командира дивизии в песне «Красная гвоздикаспутница тревог» вместо первой партии вторую предложил. Тут-то все и открылось. Комдив вызвал Рекса и сказал: «Нехорошо». С тех пор Рекс прямого рукоприкладства избегал.
Но вызовет, бывало, какого-нибудь замудонца к себе в кабинет и начинает: «Я тя своей рукой враг» и т. д. А как доведет себя до состояния, что прямо из сапог выпрыгивает, то тут уж хватает за ремень и то об сейф приварит, то об схему трехгодичного победоносного рейда полка от деревни Козловки до пункта N (всего 5 км) в общем, приятного мало.
Но на каждое командирское действие есть свое солдатское противодействие.
Вот они мне и говорят: «Давай ремень». Я уже все знаю, ремень даю. Ремень солдатский имеет одну особенность: его длину можно менять в зависимости от того, где служишь. К примеру, если хлеборезом, тоВО, а если кочегаром, тово.
Вот мне и делают ремень длиной сантиметров тридцать, потом два мордоворота его на мне застегивают и синего, как альпиниста от кислородного голодания при покорении Монблана, ведут под руки к Рексу.
Там на ковре стою, ну ничего не соображаю. Воспринимаются только отдельные слова: родина, сорок второй год, моя мать, прожектор, снова моя мать.
Пальцы у него толстые, кулаки, как бочонки, эх, с каким бы удовольствием он меня по бивням звезданул, но вроде как нельзя, так он хвать за ремень. А у меня талия, как у балерины Плисецкой, когда она только что шесть лишних кг сбросила. За ремень-то никак и не ухватишь.
Вон, кричит, отсюдова до утра, а там я тя своей рукой!..
Я, конечно, потом подумал как следует, понял, что у него, наверное, неприятности из-за недостатков были. Долго потом совесть мучила, что не дождался комиссии у «Прожектора». Рассказал бы хоть на словах и про достоинства, ну хоть про те же похороны окурка.
Я вот всеанаша, анаша. Не подумайте, что в армии наркоманы все. Просто она, конопля эта самая, прямо на территории росла: Дальний Восток все-таки, так что идешь с политзанятий, руку протянул и пожалуйста. Гораздо легче, чем любого другого курева достать.
Ее и в газеты заворачивали в виде самокруток, и пыльцу собирали, а однажды Пионер принес из медсанбата трубку клистирную; мы кальян сделаливсе честь по чести. Сидишь, как эдакий Турумбайбей, кальян потягиваешь, только одалисок с баядерками и не хватает.
Пионер, между прочим, тоже интересный фрукт был. Сначала-то обыкновенным солдатом обретался, а потом раз отрабатывал отдание чести начальству и умудрился не то сломать, не то как-то там сложно вывихнуть руку. А накладывал ему гипс такой же болван, как он сам, и загипсовал руку в положении пионерского салюта (типа всегда готов). Получился вылитый пионервсем солдатам пример.
Больным он считался ходячим, вот и шатался где ни попадявсех приветствовал. Красивое зрелищеправой рукой человек всем салют отдает, а левой анашу курит или там вафли ест, вот до кальяна и додумалсявсе способнее. Он, вообще, все время вафли ел, где доставалуму непостижимо, может, из дома присылали?
Ты, говорит, Капитан, осознаешь хотя бы силу вафлей? Вот сколько, к примеру, думаешь, мне лет?
Я прикинул слегка:
Ну, полтинник.
Дурак ты, говорит, и сволочь
И пошел с Пшикером курить анашу и вафли есть.
В общем, эти вафли, тьфу, черт, ну, анаша эта, вреда большого не приносила, потому как листики сырые, необработанные. К такому куреву и не привыкаешь, а настроение маленько улучшается.
Вот у нас подсобное свинское хозяйство было, так свиньи этой конопли нащиплются, ходят потом, улыбаются.
А один раз анаша даже косвенную пользу принесла в политическом смысле.
Была неподалеку от нас погранзастава. Стояла она от других застав несколько особняком и считалась образцово-показательной. Короче говоря, если на других заставах действительно наши рубежи охраняли, то на этой образцово показывали, как это нужно делать.
Личный состав состоял сплошь из спортсменов-разрядников и здоровяков, а командир был дважды или трижды мастер по разным видам спорта.
Проходил там службу один воин с Украины, которого в образцово-показательные взяли за человеческую красоту и природную силу. Солдаты его со свойственным армии юмором метко прозвали Хохлом.
Парень он был огромный со зверской выправкой, и некоторое время им сдержанно гордился командир, но не разглядел вовремя в нем человека. А человек этот сошелся близко с одним узбеком и ну самозабвенно курить анашу, которую из дома в письмах узбеку брат присылал. Анаша фирменная, узбекскаяне чета нашей, и они очень сильно от нее дурели.
Потом узбеку дембель вышел. Грустно им, богатырям, расставаться было. На прощание накурились «до дерева»; узбек Хохлу тюбетейку и запас анаши на шесть месяцев подарил, а тот ему тоже семечек насыпал.
Сильно скучал Хохол без этого узбека. Накурится в хлам и бродит по заставе, как зомби, в дорогой тюбетейке и без ремня.
Потом ему этого показалось мало, и начал он тогда всех окружающих бить. Не то чтобы уж очень крепко собратьев по оружию поколачивал, а так уныло как-то: то кому ногу вывихнет, то глаз закроет. Все равно прямому начальству это вроде не понравилось, хотели было под трибунал отдать, а потом думают, зачем сор из избы выносить, показатели портить; пять месяцев оставалось терпеть-то, ну и приставили к нему шесть человек сержантов; как полезет всех битьони навалятся, скрутят и в каптерку молодца под бушлаты. И спит он там, своего любимого узбека во сне видит.
Мы-то былиполк поддержки пограничников. Это значит, если китайцы через границу попрут, то мы пограничников поддерживаем.
Поэтому нам отцы-командиры старались привить сильную бдительность, и на политзанятиях в большом ходу была леденящая кровь история о том, как коварные китайцы похитили зазевавшегося тракториста и подвергли его зверским пыткам, а потом нагло заявили, что он-де сам перебежал.
Китайцы иногда в пределах прямой видимости (в бинокль, конечно) махали приветственно руками, но знающий замполит сказал, что на китайском языке жестов это означает угрозу, ну, как бы когда мы друг другу кулак показываем.
Так что я лично китайцев сильно боялся, особенно когда один приятель из батальона связи шутки ради рассчитал, что если гипотетически их пустить через границу в колонну по четыре, а в районе Барнаула поставить пулемет, который будет все время стрелять и их убивать, то все равно они будут идти ВЕЧНО. Очень уж их много.
Но служба службой, а дружба дружбой.
Раза 23 в год наши пограничники встречались с китайскими дружить.
Осуществлялась дружба в основном на той самой образцово-показательной заставе, где последнее время бесчинствовал Хохол.
Делалось это обычно так: китайцы приезжали, человек 3040, тоже, наверно, не простые, а специальные, потому что уж больно раскормленные. Споют свое мяу-мяу, затем наша самодеятельность из выпускников Московской и Ленинградской консерваторий грянет «Полюшко-поле» или «Непобедимая и легендарная», а иногда уж вытаскивался на свет божий такой монстр, как «Русский с китайцембратья навек», но без словинструментально.