Дак и самовар поставлю. Побежала тетка Клавдия на кухню, звякнула чем-то раз, другой, приговаривая:Это минута, это мы счас
Ты тово Галицкий поднялся со своего места, оперся об косяк, заговорил с Клавдией:Не хлопочи шибко, мы ненадолго Тут вот людям старинкой какой разжиться приспичило, мода такая нынче пошлапомню, что матушка твоя любительница была, вот и привел.
Та слушала его, не переставая хлопотать.
Дак ить пущай в материнском углу забирают, что приглянется, раз надо.
Петр подошел к аккуратно прибранной кровати и стал снимать со стены иконы. Стыдливо обнажалась стена. Он хладнокровно делал свое дело, складывая иконы на стол. Ивана же тот невидящий взор белых настенных пятен мучил.
Руки Петра, сделавшись вдруг проворными, сноровистыми, ничего не хотели замечать: делали свое дело и делали. Иван вдруг представил такого Петра в своей избе, в своей деревне: вот пришел бы он к ним и стал бы так шурудить. Он привстал со своего места, взял Петра за рукутот от неожиданности вздрогнул, но тут Галицкий, поглядев на горку сложенных на столе икон, перевел суровый взгляд на хлопотавшего у стены Петра, который никак не мог отодрать очередную икону, и сказал резко:
Будет, хватит.
Чай пили с кусковым колотым сахаром. Галицкий, не пропуская ни одного слова говорившей Клавдии, Иванне подымая глаз, Петрпоглядывая на стопку икон.
Дядя Володя, да за что мне такое наказание? говорила между тем Клавдия. А? Чем это я прогневала судьбу? Ведь только бог мамку прибрал, мой ушел от меня, а сынокодно дай да дай. Я уж не знаю, откуда мне и братьвысохла вся, на работах разных переломилась, а ему все не вдосталь Только знай на почту да обратно.
Иван и чай толком не пил, слушал Клавдину историю, и сердце у него заходилось от тех слов.
Петр сопел над чашкой, покряхтывал от удовольствия.
Когда уходили, Петр сгреб иконыони в его беремени не помещались. Он и так и эдакне выходило. Галицкий стоял насупившись, Иван мял шапку в руках. Тетка Клавдия металась по избе.
Где-то была тесемочка, хорошенькая такая, как раз на такой случай
Пометавшись по дому, не найдя веревочки, она подошла к хлопочущему с поклажей Петру, сняла с головы платок, открыв вдруг совершенно седую голову:
На, сынок, стяни половчей.
Петр, не оборачиваясь на нее, поспешно взял из ее рук платок, стал перевязывать поклажу.
Галицкий молча пошел в сени.
За платок я вам непременно пришлю, пообещал фальшивым голосом Петр, на что тетка Клавдия проговорила быстро и решительно:Не смей, не дай тебе господь
Она еще долго стояла на крыльце с непокрытой головой, махала им вслед. А у Ивана не выходили из головы ее слова: «Ну за что мне напасть такая, а? Чем я так прогневала свою судьбу, чем?»
Как решил Галицкий, чтоб никого не побеспокоить, ночевали они в Доме колхозника. С вечера за ними приходили, приглашали перейти в избу. Но Галицкий был тверд, отшучивался: «Для чего построили Дом колхозника? Кому в нем жить, если все по избам разойдутся? спрашивал лукаво. Нет, надо с кого-то начинать, вот мы и начнем»«Хитрый ты мужик, отвечали ему. На все у тебя есть ответ, не прицепишься Ну, была бы, как говорится, честь предложена». И уходили, смущенные отказом Галицкого.
А знаешь, Иван, про что я сейчас думаю, мечтательно говорил Галицкий в потемках. Я вот и так прикину, и так примерюсь: а что, к примеру, делать человеку по нашим временам, если в нем сидит с десяток живых научных открытий? Вот как ему с ними быть, если первая резвая половина жизни уже прошла, а он все с одним из них, из тех десяти, никак не разберется. И не потому, что такой, сказать, глупыйведь придумал же их целых десять, не кто-то за него, он сам. Значит, умный мужик. А вот скажи, застрял, забуксовал на первом и ни с места. Ему по срокам в самую пору, покуда силенки не растрачены, уже бы к пятому, седьмому подступать, ан нет, толчется вокруг одного, самого первого.
Вы о ком это, Владимир Дмитриевич? заинтересованно спросил его Иван.
Да это я так, ни про кого, вообразил себе: может же быть на свете такой человек? Были же Леонардо, Михайло Васильевич, этот, считай что, из наших мест, и ничего удивительного, если еще кто из той породы объявитсякорень есть, почему ему не объявиться, а?
Да и то верно, согласился Иван, оглядываясь на храпевшего во всю мощь Петра.
Вот послушай, Иван, как оно тебе глянется? Галицкий откинул одеяло, сел на край кровати, свесив ноги, жаль, что в комнате той темно было, а то бы Иван увидел его преобразившееся лицо. Наши механизмы и все такое прочеена чем основаны? Да на колесе. Ну неужто без него нельзя обойтись? Вот, к примеру, вихрь на дороге. Видал? Есть там какое колесо? Нету. А ты скажи, силища какая. Не удивлялся никогда? Гли-ко, деревья вековые рушит, корни из земли выворачивает, как нитки рвет. А несется над землейникаких тебе колес не надо.
Да, кивал в темноту Иван.
Вот тут-то тебе и вопрос: а кто-нибудь занялся той незаприходованной человечеством силой? Кто-нибудь попытался взнуздать ее? Приручить? Пригласить ее поработать на человека? А? Вот то-то и оно, протянул Галицкий, не дожидаясь ответа. А ты говоришь, попрекнул он молчавшего Ивана.
Дак ведь, попытался было оправдаться тот, как будто и впрямь был виноват за бестолковщину с вихрем.
А Галицкий вел дальше:
А сила эта лежит тем временем открыто, ее искать, ломать над ней голову не надобери ее голыми руками. Правильно говорю?
Иван кивнул в потемках.
А ведь приходится ходить, доказывать, обивать пороги.
Да как же так? посочувствовал Иван.
А вот так, пояснял Галицкий, кому охота на это время тратить? Я тебе, к примеру, завел про вихрь. Не догадался? да то ж я сам с ним мыкаюсь, я полжизни потратил, чтобы приручить ту силу. Сколько я ходил-переходил, перед какими только дверьми не стаивал, каких только я людей не перевидалникто из них зла мне не желал, а на поверку Вот и помирать скоро, а дело не двинулось с места.
Да, многозначительно протянул в темноте Иван.
Вот я и говорю, продолжил Галицкий. А что, если во мне их десяток, этих самых мыслей, идей? А? Сколько жизней мне потребуется, чтобы с каждой из них так-то вот по теперешнему обходиться. И сколько людям дожидаться меня, покуда я пройду по всем коридорам, во все двери стукну, каждому начальнику руку пожму, в глаза загляну? Сколько, а?
Они помолчали в густых потемках.
Так что ты, Иван, если, не дай бог, когда-нибудь надумаешь в науку подаваться, прикинь хорошенькостоит ли зря время терять, когда оно так выходит
А вышло наоборот: загорелся Иван в ту ночь поломать несправедливость, вступиться за Галицкого, пособить его вихревому двигателю. И хорошо, что Галицкий в темноте не видал, как расправились плечи у Ивана, как сжались руки в кулаки; хорошо, что не видел, а то б, может, смеяться стал.
Первым к вертолету, увозившему их из Тарноги, спешил с поклажей Петр, за ним следом шли Галицкий и Иван, говорили о чем-то своем, не обращали внимание на Петра, лишь изредка бросали насмешливые взгляды в его сторону.
4
Когда вышел Галицкому срок домой ехатьа не с чем. И денег колхозных нет, и валов. Делать нечегосел в поезд и подался из города восвояси. Пока ехалмолчал, только желваки ходуном ходили: нервничал.
По приезде сразу в правление отправился.
Председатель как узнал, что валов не удалось достать, так и заорал что есть мочи. А прокричавшись, успокоился было, да ненадолготут ему Галицкий про деньги сказал, что все до копеечки вышли, ничего не осталось. Председатель так и сел. Голову опустил, замолчал. Потом сказал: «Ходили слухи про твои похождения, да только я, Владимир Дмитриевич, людям не верил. Я тебе верил. Вот так. А ты, ты» Он не знал, как быть теперьтак рассчитывал на своего друга. А потом взял да и сказал: «Судить тебя будем, перед законом предстанешь, гражданин Галицкий. И страшно волнуясь, добавил:За расхитительство государственных средств, за хулиганство твое и распутство»
Дело твое, Степаныч, спокойно отвечал Галицкий, я человек открытый, тайн не держу. Как было, так и говорю. А что до суда, так и на суде скажу, куда деньги девал. У меня все записано. Сам к ним не притрагивался. Питалсявот штаны повисли. Я ведь, знаешь, непьющий. Судить так судить, только обидно мне и самому, что ни с чем приехал. Время потерял. Ты бы и сам, Степаныч, не управился, оживился он. Народ нынче ушлый. Денег на него не напасешься. Не сразу я про то понял. Суди меня по закону, а совесть моя чистане посягал я на твои деньги».
Галицкий ступил на порог родного дома с тяжелым сердцем. Давила обида, несправедливость. Жена бросилась навстречусоскучилась. Грустный вид мужа обеспокоил ее. Она было кинулась обнимать его, да только он отстранил ее, прошел в дальнюю комнату, сел к столу. Стал перебирать стопку газет, накопившихся за месяцы его отсутствия. С деланной сосредоточенностью всматривался в обвисшие безжизненные страницы.
Случилось что? сказала жена, глядя с порога на мужа, говори, Владимир Дмитриевич. Глядишь и помогу чем, выручу
Растрата, мать, твердо сказал Галицкий, большая растрата. Судить будут
Она всплеснула руками.
Господи, да что же это такое! Какой же ты растратчик, да быть того не может. Не верю я.
А вечером, когда Галицкий лежал на грубке и, глядя вперед себя, думал о своей беде, когда жена сидела рядом и говорила: «Не печалься, Владимир Дмитриевич, не задумывайся так. Слышь, Владимир Дмитриевич, брось, не думай об этомсъедешь с глузду, что будем делать? О детках лучше подумай»в дверь постучали и в хату вошел председатель. Анна встретила его настороженно.
Где хозяин?
Там, кивнула она в сторону большой комнаты, где на грубке возлежал несчастный Галицкий.
Ты, слышь, не серчай. Погорячился я там, в правлении, поторопился пророкотал с порога председатель.
Галицкий повернулся к нему спиной, уставился в стенку. Широченная спина не шелохнулась.
Так вот слушай, сказал председатель, будто не обращая на него внимания, мы тут посовещались Обсудили все и решили Нечего тебе делать в суде, в тюрьме Мы тебя знаем много лет, доверяли все эти годы Скажи, разве не так?.. Нет, ты скажи. И в этот раз мы тебе доверили, ты не можешь упрекнуть нас, ну, слышишь ты или нет
Галицкий молчал.
Так вот что мы решили Не внести тебе эти деньги никогда Словом, в Кувшинках, как тебе известно, есть дурдом Так вот, если ты не будешь дураком, мы можем все устроить. У меня свояк главным у них Через месяц вся эта история будет забыта Обещаем тебе всем колхозом носить регулярные передачи Слышишь ты, черт упрямый
Галицкий молча повернулся к председателю, взглянул в глаза своего благодетеля и, обхватив голову руками, заплакал. Крупная его спина завздрагивала, на колени падали слезы.
Ну смотри, дело хозяйское, махнул рукой председатель, я пошел, слышишь, пошел. Ну тебя. Ему как лучше, а он
Галицкий так и остался сидеть в подштанниках на грубке, вздрагивая и проливая слезы на свою печаль, не обращая внимания на жену, которая рядом стояла со стаканом воды и сама всхлипывала, расплескивая воду из стакана на пол.
Вот они, старые друзья, видала, что надумали, слыхала? А?
Всю эту ночь председатель не спал, ходил по комнате, курил, нервничал. Под утро в окно постучали. Он кинулся на стук. Под окнами стоял Галицкий. На нем был новый шевиотовыйпо складкам видно былоиз сундукакостюм, в руках он держал небольшой узелок в мелкий горошек
«Сидел» Галицкий смирно. В коротких письмах домой просил прислать ему крепкую «Аврору», которую и раньше курил, когда что-нибудь сильно переживал. «Махорочку фронтовую напоминает, говаривал в такие минуты, затягиваясь ядреным табаком. Такой табачок спасет от любой напасти», добавлял. И лечился, словно каким редким средством: «Покурюфронт вспомню А по сравнению с фронтомвсе, что тут у нас Да о чем говорить» Согревали ему душу и воспоминания о его изобретательных задумках: «Кабы не они, потом не раз прикидывал, примерялся он, пропал бы я там как швед под Полтавой».
А через месяц в деревню Монастыриху со стороны Крючковщины въехал тяжелый КрАЗ. Просопел, прокряхтел неровной малоезженой дорогой, остановился у крыльца правления и, не заглуша мотора, стал под окнами. Из домов повыходили люди, пошли к нему, отмахиваясь от никак не желавшей уняться пыли, поднятой с дороги могучими ребристыми колесами тяжелой машины.
Цыганистого покроя, вихрастый, с бойкими глазами шофер вылез из кабины:
Есть тут кто из начальства?..
А по какому такому, робко начал было подошедший к нему мужик, поглядывая через плечо водителя в сторону высокого кузова, в который, как ни вытягивай шею, заглянуть было невозможно.
По какому, по какому Должен быть у вас мужик такой, Галицкий Он скинул с головы видавшую виды кепочку, достал оттуда сложенные аккуратно бумаги. Вот накладные, получайте груз
Тот все понял. Еще раз через хитрющий прищур поглядел на шофера, как бы прикидывая: «Не дурит, нет? Вроде нет Ну тогда» И вслух уже распорядился:
Трофимыч, чего стоишь, уши развесил. Видишь, человеку некогда Беги за председателем По делу человек Торопится А ты встал как столб перекрикивал он ворчавший надсадно КрАЗ.
Да вы того, мужички, торопил шофер, товар, как говорится, скоропортящийся, улыбнулся, так что сами понимаете.
Как не понять, захлопотали мужики.
Пошевеливайтесь, мужички, пошевеливайтесь Мне по светлому возвернуться надо, а от вас вона сколько пилить. Так что вы того
Того, того, согласились с ним мужики и полезли в кузов.
Валы сгружали всей деревней, складывали в ближайший двор к Трофимычу«кладовщика, как ни искали, найти не смогли. «Чтоб его черти» Употели, покуда поснимали с высоченного края кразовского кузова завернутые в сильно промасленную вощянку «железки». Всем хватило забот, даже бабам и детишкамвалы тяжелые оказались. Председатель то и дело предупреждал: «Полегче, полегче, бабоньки, груз этот драгоценныйза ним человеческая судьба стоит. Так что бережно с ним».
А когда выдалась минутка, подбежал к шоферу, неловко сжал его в своих медвежьих сильных объятиях, которые тот принял сдержанно, только потом поправил на себе перемазанную робу, отряхнулся, словно воробей, и исподтишка глянул по сторонам: «Видали! Вот так-то вот». И гордый, довольный, затянулся папироской, истаявшей враз почти до самых его сильно прокуренных пальцев. А председатель уже бежал за новой железкой к задку рокотавшего утробным рыком КрАЗа, приговаривая на ходу: «Н-е-е-т, не перевелись еще порядочные люди на белом свете Живут еще покуда Брешете, не все так, как вы говорите, в сердцах корил он кого-то. Вот вам пожалуйста А вы Эх, вы»
Он то и дело озирался на стоявшего поодаль шофера, даже когда нес на плечах груз, и глаза его увлажнялись от накатывавшей радости за людей, и вера его, за последние дни покачнувшаяся, снова пошла крепнуть, подыматься наново.
Ну надо же такое! все изумлялся он, не стесняясь людей. Кто же мог подумать? внушал он кому-то. Н-е-ет, брешешь, покуда мы так-то вот друг с дружкой, нас не взять, не взя-ять. Н-е-ет. Мы еще свое клокотало у него в груди. А ты говоришь! опять корил он кого-то. Нет, брат, нет. Туда куда серьезней дело Так что, вот!.. А ты И он смачно сплевывал себе под ноги.
КрАЗ отъезжал при всем народе. Подъехали на конях и свояки Галицкогослухам тем не поверили. Только на вопрос шофера-цыганка: «Где же сам-то Галицкий? Хороший он у вас мужик, правильный», соглашались, что хороший, а сказать, где он, так никто и не сказал, язык не повернулся.
«М-да», только и слышалось со всех сторон под дымками вспыхивавших, словно звездочки, папиросок.
«М-м-да», отзывалось эхом.
Ящик с водкой, незнамо откуда появившийся среди белого дня, разом забросили в широкую кабину КрАЗа.
Цыганок поначалу заотказывался: «Я-то тут ни при чем, я только», но потом согласился: «Ну, раз надо, значит, надо, что с вами поделаешь Не драться ж мне с вами»
А председатель все глядел на него, умиляясь, все смущал его перед народом, приговаривая одно свое: «Н-е-е-т, брешешь Покуда Нас так просто Да ни за что»
В телефонной трубке шипело, мешало ответственному разговору.
Да то я, Кузьма, Федор Иванович, кричал, потрясая трубкой председатель, слышишь ты. От язви тя в душу Двадцатый век Ну да, я А то ж кто Что это? Да то, что отпускай ты нашего Галицкого на все четыре стороны. Как, как Отпускай, говорю, сродственника нашегоневиноватый он оказался. Как есть чист перед советским законом Чист, говорю Как есть Ну да. Какие там факты Тут сегодня посреди белого дня эти самые факты сгружаливона их сколь у Трофимыча под сараем сложили, этих самых фактовчуть не до самой крыши. Теперь этих валов на три колхоза хватит. Куда нам их столько?.. Ну да это, как говорится, дело другое Словом, слышь, отпускай ты Галицкого Невиноватый он Как?!. А отчего так, если человек не виноват?.. Какой такой диагноз?.. Да ты что мелешь-то?.. Сам просил? Да, я просил, так то ж когда было. А теперь прошу вот про другое Человек не виноватый оказался Вся деревня видела эти валы Ну как так нельзя Да ведь человек-то»