Ученики?недоумевающе переспросил я.
Да,она печально кивнула.Немногим нравится тот факт, что в школе нужно учиться. Они привыкли бездельничать на уроках, разговаривая о жизни с учителями или просто сплетничая друг с другом. Они отмахиваются от школьной учебы под тем предлогом, что все равно то же самое им нужно будет проходить с репетиторами. А некоторые и вовсе перестают ходить на занятия, считая это бессмысленным
Я промолчал. Не знал, что на это ответить. Ситуация с образованием полностью обескуражила меня, опустошила внутренне.
Вадим ты можешь сказать мнетеперь она уже явственно и громко всхлипывала.Какое меня ждет будущее?
Я заметил, что в ее огромных прекрасных глазах стоят слезы. И эти глаза смотрели на меня, ожидая хоть какого-то ответа.
А с ним я немного замялся.
Будущеея нервно провел рукой по волосам.Может, еще рано
Но я не понимаю, Вадим. Ничего не понимаю,ее слезы медленно и неумолимо падали на дерево лавки, стекая по ее милым раскрасневшимся щекам.Что мне делать? Учителя на уроках говорили всякое о стране, о ситуации в мире о жизни даже те, которые еще хоть чему-то нас хотели научить, иногда срывались. Жаловались. Давали нам неутешительные прогнозы. А я пыталась все это понять, осознать, переварить в себе.
Я пристыженно смотрел на плачущего рядом ребенка, осознавая себя частью большого и крайне несправедливого взрослого мира, который оставлял все больше и больше детей на произвол судьбы. Заставлял их задумываться в раннем возрасте о тех вещах, о которых дети не должны думать. Ведь они дети. Они должны постигать новое, познавать, творить. А уже потом, с накопленными знаниями и переживаниями, страдать, стараясь сделать окружающий мир хоть чуточку лучше.
Я задавала вопросы учителям,тихонько говорила она.Но они отворачивались. Я спрашивала у своих друзей. Но они ничего не знают либо не хотят знать. Они просто просто приглашали меня выпить, забыть обо всем. Выпить в компании, в квартире, а дальше уже само все образуется
А родители?мягко прервал я ее.
Они пытаются заработать на хлеб изо всех сил. Им не до этого, не до моих вопросов, они устали,она дрожащими руками принялась утирать слезы со своего лица.
Ты ничего не говорила мне об этомзадумчиво произнес я, обуреваемый различными мыслями.
Я не хотела тебя беспокоитьона слегка улыбнулась мне сквозь слезы.У тебя же тоже работа, ты говорил, что тебе приходится нелегко
Говорил почему все меня так внимательно слушают и воспринимают чересчур всерьез? Я
Свет,я снова произнес ее имя и снова протянул к ней руку.
Нет, нельзя. Нельзя.
Вадим,она произнесла мое имя, словно цепляясь за него, как за спасательную соломинку.Что мне делать?
И она снова посмотрела на меня своими огромными прекрасными глазами.
А я посмотрел на нее.
Моя рука так и повисла в воздухе.
Нельзя. Нельзя. Нельзя.
А к черту. К черту этот мир и эти правила. Если все вокруг так плохо работает, то почему я должен соответствовать? Ведь это ребенок, ищущий ответы. А я
Я крепко сжал ее в своих объятьях, прижав ее голову к своей груди.
Теперь она могла плакать столько, сколько хотела. Ведь она выпускница с золотой медалью. У нее праздник.
Теперь она могла задавать мне столько вопросов, сколько накопилось у нее на душе. Ведь я взрослый, я пережил больше. И пусть я не несу ответственность, но сейчас вопрос не в этом. Сейчас ребенок хочет с кем-то поговорить. И я буду говорить с ней столько, сколько она пожелает.
Ведь не мне приходится нелегко. У меня, наоборот, все хорошо.
Просто я нигилист. Со странным, смещенным чувством понимания реальности. Но это не имеет ровно никакого значения в базовых вопросах бытия.
И это самое бытие сейчас я держал в своих объятьях. Я нежно прижимал к себе саму жизнь в самом простом незамутненном понимании этого слова. И эта жизнь нуждалась во мне. И я должен был быть рядом.
Впереди нас ожидал целый длинный день, полный вопросов, ответов и обоюдных рассуждений. И это было хорошо.
Иногда человеку нужно просто выговориться, поделиться своими накопленными мыслями. И за формирование, накопление и высвобождение таких мыслей отвечают институты социализации.
Школы. Университеты. Родители.
Именно так мы становимся порядочными людьми с верными ценностями.
И именно так мы становимся личностями.
Мысль формируется из внешних источников познания. Мысль переваривается, насыщается, облагораживается в сознании. Мысль высвобождается, когда человек делится своими наблюдениями с окружающими.
В жизненном варианте это происходит в родительской среде.
В учебном вариантев школе.
Затем университет, где нас заставляют выстраивать мысль получше и поосновательней. А некоторые потом становятся и кандидатами наук, а мысль приобретает поистине академический размах.
Но этот мир ему плохо. Все делается как-то неправильно все идет наперекосяк.
Родители заняты, в школах не занимаются детьми, в университетах бездушно «читают» лекции, листая однообразные слайды. А в аспирантуре процветает коррупция, кумовство и возведенная в абсолют бесконечная бюрократия.
Этот мир ему нужно помочь. Но как?
Я не знаю.
Я могу лишь выслушивать некоторых да делиться своими мыслями. И иногда кого-нибудь обнять. Если это нужно. Если это необходимо.
Ведь каждый из нас нуждается в помощи.
Этот мир это мы сами.
Когда же мы это осознаем в полной мере?
3
Меня зовут Вадим.
И я женоненавистник, шовинист и нигилист.
По крайней мере, так обо мне говорят люди. А общество никогда не может ошибаться, оно всегда выражает правдивую квинтэссенцию реальности.
Поэтому такого недоброго образа, которым меня описывают, я и должен придерживаться по мере возможности.
Есть такое выражение«держать планку». И окружающие всегда заботливо напомнят тебе, если ты оступишься с единственно верного общественного пути. Если вдруг забудешь, что «держать планку»это единственный смысл существования разумного человека.
И я держу. Иногда забываю зачем, но держу. Жаль, что многие думают, что я над ними просто издеваюсь.
Рядом со мной шла прелестная маленькая Антонина Павловна. Ее милый детский взгляд весело оглядывал летние яркие окрестности Южного озера, ее наивные аккуратные ушки рассеянно прислушивались к крикам отдыхающих да к лаю выгуливаемых собак.
Я вспомнил про планку. И что ее, вроде как, стоит держать. Взглянул на девочку предельно суровым взглядом, сделал ей какое-то важное замечание, а когда она подняла на меня свои удивленные ясные глаза, принялся с особенным рвением ее щекотать, со смехом и криками преследуя ее по неровной дорожке, что опоясывает наше городское озеро.
Бежали мы, впрочем, недолгодо ближайшего ларька с мороженым. Моя милая слегка запыхавшаяся спутница перевела дух, одернула летнее платьице и с неподдельным интересом принялась изучать весь предлагаемый ассортимент столь популярного провинциального заведения. Она оперлась своими лапками о жестяной прилавок, слегка приподнявшись на цыпочки, чтобы получше рассмотреть все-все предлагаемые сладости.
А я тоже с облегчением перевел дух, думая про себя, что на сегодня общественная планка выполнена, что немного женоненавистником я побыл, теперь можно стать и самим собой, то есть интровертом-нищебродом со странным не-рамочным чувством юмора.
Таких девушки не любят, я знаю, сейчас в моде больше те самые шовинисты. С ними всегда было проще, так уж исторически сложилось.
Но Антонина Павловна, во-первых, еще не была девушкой или женщиной в общественном понимании этого слова, и общество еще не успело торжественно вручить ей ту самую планку, с которой она будет жить всю свою несчастную жизнь, держа ее с достоинством и грацией, достойными гордого и претенциозного раба.
Потому что все мы в России рабы. Ну, так уж исторически сложилось, не надо на меня смотреть такими гордыми и претенциозными взглядами.
Итак во-первых, онаэто поистине прелестный ребенок, еще не замороченный плохо сформулированными общественными нормами. Поэтому она и может меня любить, не предъявляя требований, а лишь озвучивая строго определенные желания. Без намеков и подковерных интриг.
Вадим, хочу вот это!Антонина Павловна радостно запрыгала, показывая пальчиком на свой тщательно сделанный выбор.
Видите? Все просто.
А во-вторых, пусть я и нищеброд, но мороженое в наших подмосковных провинциях стоит несказанно дешевле, чем в той же Москве. Где грабят, даже не приставляя клинок к горлу. Все по закону. Впрочем, сейчас в России везде так.
Я быстренько оформил незамысловатую финансовую операцию, а улыбающийся продавец торжественно вручил мне и Антонине Павловне по мороженому. Все вокруг улыбаются и радуются Антонине Павловне. Даже собаки. Такой уж у нее природный детский дарочаровывать и умилять.
Жаль, что он пропадет, когда она вырастет. Когда общество втемяшит ей в голову, что только Мужчина поистине Достоин. Что только ради Работы стоит жить. Ну и всякое такое, вы сами знаете. Точнее, знают ваши подсознательные тараканы.
С возрастом наше сознание действительно становится сложнее, в первую очередь для нас самих. А задача Государства и Общества помочь вам настолько сильно запутаться в самих себе, чтобы не осталось решительно никаких сил на сопротивление и на созидание. Может быть, это заговор? Вот не иначе.
Мы гуляли, наслаждаясь природой и окружающими нас веселыми людьми. Конечно, я, будучи интровертом, не особо любил этих самых людей, но с Антониной Павловной я готов был полюбить даже чиновников. Пусть и на долю мгновения, но полюбить. Даже не вдаваясь в формализованные подробности, что же действительно можно считать любовью в нашем мире.
Смотри, собачка купается!
Пальчик Антонины Павловны и правда указывал на донельзя породистую хаски, составляющую компанию каким-то плещущимся у берега деткам.
А ты почему не купаешься?ясный пронзительный взгляд девочки устремился в мою сторону.
Я немного замялся с ответом, срочно выбирая между ложью и неправдой.
Потому что объяснять невинной, честной, наивной девочке, что вода немного грязная, потому что слегка (очень так слегка) ленивые чиновники не хотят ее чистить вот уже который год пошли бы расспросы в мою сторону, почему так, а почему не вот так да не эдак, а я бы перешел на более сложные взрослые термины типа «разгильдяйство», «безалаберность», «пофигизм», «коррупция», «всех-бы-расстрелять» и прочие, чем окончательного загрузил бы бедного ребенка, разрушив простое очарование солнечного летнего дня.
Поэтому я отшутился про свою лень, сравнив себя с мягким неподвижным тюленем, который никуда не торопится, которому и так хорошо. Антонина Павловна, конечно, легко пожурила меня за беспечность характера, но в следующий момент ее внимание переключилось на нечто иное, более интересное и захватывающее, а я внутренне порадовался за себя, что так легко отделался.
Все же девочка приезжает к нам редко, незачем задурманивать ее голову всякими ненужными сложностями. Жизнь и так прекрасно справится с этой задачей в ближайшем будущем. А пока пока пусть она побудет ребенком, побудет в счастливом беззаботном неведении.
Но тут
Авар аварийнаяее губы шевелились в унисон с попыткой прочитать и осознать прочитанное.
Я проследил за направлением ее взгляда и ужаснулся. И как она не заметила этого раньше, ведь мы тут проходили несколько раз? И зачем она это, наконец, заметила?
АВАРИЙНО ОПАСНО.
Красные буквы, возвышающиеся над грудой ржавого металла. Да, они справились с задачей. Поставили табличку, всех оповестили, вот работа и сделана. И так повсеместно. Одни слова, обещания.
А многое этому городу и не нужно. Шутка ли, немногим более десяти тысяч жителей. Пешком можно пройти минут за двадцать из одного конца города в другой.
Это вам не Москва с ее бесконечными деньгами, уходящими на постоянные и всесезонные инновации плиток и бордюров.
Это наукоград.
По крайней мере когда-то был.
А сейчас люди хотят просто чистое озеро да отремонтированную вышку. Людям ведь немного надо, это правда.
Наукоградэто звучит гордо. Но что такое гордость без основания? Как и деньги без обеспечения. Фантики. Пустые слова.
Даже если Черноголовка потеряет статус наукограда, но жизнь в ней станет лучше готовы ли мы променять гордость на достойную жизнь?
Я печально покачал головой. Не хочу, чтобы мне лезли подобные мысли в голову. Не сегодня.
Сегодня я гуляю с Антониной Павловной. И пусть сегодня будет хороший лучезарный детский день.
Может, еще по мороженому?весело предложил я, нежно беря ее за ручку и отводя в сторону.
Она радостно кивнула. Как же мало ей нужно для счастья, подумал я.
И как же мало нам всем нужно для счастья.
Жаль, что тем, кто у власти, этого счастья нужно столько, что они готовы забирать его у другихс невиданным проворством и нахальством.
4
Она балансировала на краю бордюра, нарочно комично и мило размахивая руками. Я подхватил ее ровно в момент ее плавного падения.
Как всегда вовремя.
Новый запах,нежно прошептала она мне на ухо, обнимая меня своими цепкими белыми ручками.
Я кивнул, соглашаясь, а она быстрым игривым легким движением укусила меня за шею, а затем отстранилась от моих крепких объятий, взяла меня за руку.
Поистине, я всегда восхищался ее воздушным задорным переменчивым характером. Пусть я и не ощущал полной свободы, находясь рядом с ней, пусть и не мог свободно выражать свое мнение, но с кем было иначе?
С Викой, по крайней мере, было интересно.
Ты все в Москву ездишь, да?просто спросила она, хитро поглядывая в мою сторону.
Да,я, притворяясь виноватым, в озадаченном жесте развел руками в стороны.Здесь работа как-то не находится.
А ты ее здесь вообще искал?ехидно уточнила она.
Ну смотрел объявления
То объявления,она резко повернулась и прижалась ко мне своим прекрасным телом.А то связи
И она нарочито нежно и медленно поцеловала меня в губы.
Связия мягко обнял ее за плечи, отстраняя от себя.Это не совсем системно.
А что есть система на самом деле?она надула губки, словно ребенок, склонив голову набок.Всего лишь очередное проявление реальности.
Эта реальность,мой грустный взгляд зацепил ярко-синий участок неба,не совсем хороша.
Вика цапнула меня за нос, весело рассмеявшись.
Но она такая, какая есть,возразила она мне.Но
И тут она разом, в одно мгновение вся помрачнела, как летнее небо в сезон дождей.
Ты знаешь, что на заводике снова понизили зарплаты?она смотрела мне прямо в глаза, серьезно и без притворства.
Опять? Там же и так корректировали ставку по окладной части
Она медленно кивнула, а потом какая-то шальная мысль в ее чудной головке снова разожгла свет жизни в ее странных диковинных глазах.
Ага. Ага. Ага!и она снова протянула мне руку.Давай эскапировать!
И мы начали это делать. Ведь в эскапировании нам не было равных.
Твоя рука, Вик,вдруг заметил я после того, как мы вышли в сторону Негритянского квартала, по направлению к Тенистой Аллее Деревьев.
Что?она даже не обернулась в мою сторону.
Ты похудела?
Вряд ли,она небрежно пожала плечами.Но моя душа истончается. Постепенно, потихоньку, безвозвратно.
Я промолчал.
Ну да, а еще я пару килограммов сбавила, как ты угадал?
Я снова промолчал.
Это все лифты
Лифты?переспросил я, и так поняв, о чем речь.
У меня просто есть такая дурная манера обо всем переспрашивать. Как будто банальные жизненные объяснения дают мне некую призрачную надежду на будущее.
Ну да. Конечно. Лифты. Они самые,мы вошли под прохладную сень деревьев, и она прижалась ко мне, положив свою чудную голову на мое плечо.
Со времени установки прошло,я мысленно начал считать в голове.Два месяца. Да, ровно два месяца.
Она поцеловала меня. А я продолжил считать.
И за это время новые лифты ломались уже пять раз. Да, ровно пять раз.
Причины?сонно переспросила она, снова целуя меня.
Разные. Выдуманные,я старался припомнить.Гроза. Дождь. И пропуск. В последний раз они оставили графу «Причина остановки» незаполненной.
Ложь, получается, тоже имеет предел,она указала рукой на скамейку.Ты хочешь присесть?
Нет,я отрицательно покачал головой.