Давай-ка, и побыстрее. Господи, да поаккуратней ты с этим! Тебе что, тяжеловато нести? Нет? Тогда ни о чем другом не думай. Если все это начнет на тебя валиться, нырни в сторонку, ясно?
Тарелки снова звякнули, когда Джорджина остановилась в дверях.
А что если... О, Боже, не швырнет же он этим в меня, правда?
Дернув плечами, Шон растянул губы в улыбке.
Мне-то откуда знать? Когда у человека башка от боли раскалывается, разве знаешь, чего от него ожидать? Будь готов ко всему, парень. Вот тебе мой совет, и думаю, стоит к нему прислушаться.
Великолепно. Заставить зеленого паренька нервничать еще сильнее... Она и не заметила, что у Шона О'Шона такое тонкое чувство юмора, чтоб ему сгнить.
Путь до кормовых надстроек, где размещались каюты капитана и другого начальства, был неблизким. Особенно он казался долгим, поскольку справа по борту все еще виднелись очертания Британии.
Джорджина старалась не обращать внимания на то, что берег был столь близок, и вместо этого высмотреть Мака, испытывая нужду в поддержке: несколько его слов могли придать ей уверенности. Но его нигде не видно, а тяжелый поднос требовал всех ее сил, так что ей уже было не до поисков Мака. В любом случае, еще задерживаться ей не на пользу. Холодная еда могла доставить мало радости мрачному, мучающемуся от мигрени мужчине.
И все же, оказавшись перед дверью капитанской каюты, рискованно поддерживая поднос одной рукой, чтобы другой постучать, она не смогла этого сделать, была не способна произвести этот легкий звук, который дал бы ей возможность войти внутрь. Она словно приросла к полу, будто парализованная, если не считать дрожи в руках и ногах, отчего поднос покачивался из стороны в сторонутак ее мучали бесконечные «а что, если», проносящиеся и мозгу.
Ей не следует так нервничать. Даже если случится худшее, это не будет означать конца света. Она достаточно изобретательна, чтобы найти другой способ добраться до дома... в одиночестве... по всей видимости.
Какого дьявола она не узнала хоть что-то об этом капитане, помимо его фамилии? Она не имела понятия, молод он или стар, злобен или добр, любят его или всего лишь чтут... или ненавидят. Ей известны некоторые капитаны, которые были форменными тиранами, им ударяло в голову всевластие над командой. Надо было бы расспросить кого-нибудь еще, если мистер О'Шон не мог ответить на ее вопросы. Но еще не поздно это сделать. Задержка на несколько минут, несколько слов, услышанных от кого-то, кто окажется поблизости, и она узнает, что капитан Мэлорисамый милый, мягкий пожилой джентльмен, под командой которого можно только мечтать плавать. Тогда ладони ее перестанут потеть, она позабудет обо всяких «что, если»... Однако когда она повернулась, чтобы отойти, дверь распахнулась.
11
У Джорджины упало сердце. Едва то же самое не произошло с едой на подносе, когда она резко обернулась назад, ожидая увидеть капитана «Мэйден Энн». Однако это был первый помощник, который, стоя в дверях, внимательно разглядывал ее своими карими глазами, впрочем, он бросил лишь беглый взгляд на нее.
Что-то ты совсем мелковат, а? Странно, что я этого не заметил, когда тебя нанимал.
Возможно, из-за того, что вы сиде...
Слово застряло у нее в горле, потому что своими большим и указательным пальцами он взял ее за подбородок и медленно повернул ее лицо сначала в одну сторону, затем в другую. Джорджина побледнела, хотя он вроде бы этого и не заметил.
Ни одного волоска там, где усы должны быть,заметил он тоном откровенного пренебрежения.
Она обрела способность дышать и с трудом смогла подавить негодование.
Мне лишь двенадцать, сэр,весьма здраво заметила она.
Но и для двенадцати мелковат. Будь я проклят, если поднос не одних с тобой габаритов.Его пальцы сомкнулись вокруг ее руки пониже плеча.А мускулы где же?
Я еще расту,скрипнув зубами, выдавила Джорджина, совершенно разъярясь от этого обследования.Через шесть месяцев вам меня будет не узнать.
Что являлось сущей правдой, поскольку к тому времени она сбросила бы этот наряд.
Что, в семье все такие?
В ее глазах появилась настороженность.
Какие?
Я о росте, парень. А ты что, черт возьми, вообразил? Естественно, не о твоей внешности, потому как у тебя с твоим братом вообще ничего общего нет.И тут он неожиданно и громоподобно расхохотался.
Не понимаю, что вы здесь нашли смешного. У нас просто матери разные.
Ну да, я сообразил, что различие имеется. Матери, говоришь? И этим объясняется отсутствие у тебя шотландского выговора?
Не думал, что на этой работе мне придется рассказывать историю своей жизни.
Что это ты ощетинился, мелюзга?
Оставь его, Конни,послышался глубокий голос с нотками требовательности.Мы ведь не собираемся нагнать на парня такого страха, чтобы он сбежал, так ведь?
Сбежал куда?хмыкнул первый помощник.
Глаза Джорджины превратились в узкие щелки. А она-то прежде считала, что ей не по нраву этот рыжеволосый британец лишь из-за ее общего отношения к англичанам!
Пища остывает, мистер Шарп,твердо проговорила она, и в голосе ее сквозило возмущение.
Тогда, конечно же, вноси ее, хотя испытываю серьезные сомнения относительно того, что он настроен сейчас на еду.
Вновь ее охватила нервозность. Виной тому стал голос капитана, оборвавшего их. Как она смела забыть, даже на минуту, что он ожидал в каюте. Хуже того, вероятно, он слышал все, что сказано, в том числе и ее неуважительные слова в адрес первого помощника. Конечно, ее спровоцировали, но это ее не извиняло. Она была всего лишь каким-то юнгой, однако, о, Боже, отвечала Конраду Шарпу так, словно ему ровня... словно она Джорджина Эндерсон, а не Джорджи Макдонелл. Еще несколько подобных промахов, и она с тем же успехом может снять свою шапочку и разбинтовать свою грудь.
После загадочных слов, произнесенных им, первый помощник махнул рукой, чтобы она входила, а сам вышел из каюты. Ей пришлось собрать все силы, чтобы сдвинуть ноги с места, но когда ей это удалось, она почти что влетела в двери и очутилась в центре комнаты перед массивным дубовым обеденным столом, изготовленным в эпоху Тюдоров, за которым свободно могло разместиться свыше полдюжины офицеров.
Глаза Джорджины были прикованы к подносу с едой даже после того, как она его поставила на стол. По ту сторону стола у восхитительных окон-витражей, наполнявших комнату светом, вырисовывались очертания человека. Она едва заметила эти очертания, поняв лишь, что кто-то стоит на пути солнечных лучей, что и позволило ей сообразить, где именно находился капитан.
Вчера, когда ей было дозволено познакомиться с убранством каюты и убедиться, что все для капитана приготовлено, она не могла глаз оторвать от этих стекол. Словно то были королевские покои. Ничего подобного ей видеть не доводилось, тем более на кораблях компании «Скайларк».
Вся мебель отмечена печатью экстравагантности. За длинным обеденным столом стояло одинокое кресло, выполненное в новомодном французском стиле ампир, красное дерево увенчивали бронзовые украшения, на подушках, которыми кресло выложено внутри, вышиты букеты ярких цветов. Еще пять таких кресел стояли в разных местах каюты: два у окна, два у письменного стола, однопо другую его сторону. Письменный стол являл собой еще одно массивное изделие с могучими овальными пьедесталами,которые даже трудно назвать ножками,украшенными завитками. А вот кровать представляла собой истинное произведение искусства времен итальянского ренессанса: высокие, покрытые резьбой ножки, напоминающая арку высокая передняя спинка, матрас, покрытый стеганым шелковым одеялом.
Вместо обычного корабельного шкафа здесь высилась сделанная из китайского тикового дерева горка. Наподобие той, что ее отец привез в подарок матери из своего первого плавания на Дальний Восток вскоре после их свадьбы, декорированная нефритом, перламутром, ляпис-лазурью. Был там еще высоченный комод времен королевы Анны, сделанный из орехового дерева. Между ними возвышались обрамленные черным деревом и медью весьма современные часы.
Вместо обычных полок, укрепленных на стене,настоящий книжный шкаф из красного дерева с позолотой, резьбой, стеклянными дверцами, за которыми виднелись восемь полок, заполненных книгами. Комод, определила она, был сделан в стиле Ризенер с мозаикой из цветного дерева, цветочным орнаментом, украшен позолоченной бронзой. Позади складной ширмы, обитой мягкой кожей, на которой изображен некий английский сельский вид и которая скрывала один из углов комнаты, виднелась фаянсовая ванна, явно изготовленная на заказтакой длинной и широкой она была, однако, к счастью, не слишком глубокой, поскольку ей наверняка придется таскать воду, чтобы ее наполнять.
Кое-где в некотором беспорядке располагались навигационные приборы, в основном на письменном столе или подле него. На полу стояла двухфутовая бронзовая статуя некоей обнаженной дамы. За ширмой возле умывальникамедный чайник. Лампы, каждая отличающаяся от другой, были либо прочно прикреплены к мебели, либо свисали с крючков, вбитых в стены или в потолок.
Если добавить большие и менее крупные полотна, толстый ковер от стены до стены, то комната обретала такой вид, словно вы попали не на судно, а во дворец губернатора. И все это не говорило ей ничего о капитане Мэлори кроме того, что он мог быть эксцентричным или любил окружать себя красивыми вещицами, хотя и образующими порядочную мешанину.
Джорджина не знала, смотрит ли капитан на нее или глядит в окно. Она еще не поднимала глаз, не хотела этого делать, однако молчание затягивалось, и это натягивало ее собственные нервы, готовые вот-вот лопнуть. Ей хотелось просто исчезнуть, не привлекая к себе его внимания, если, конечно, она уже не привлекла его. Отчего он не произносил ни слова? Он же должен был знать, что она все еще здесь, готова выполнить все его пожелания.
Ваша еда, капитан... сэр.
Почему ты шепчешь?До нее донесся шепот такой же тихий, как и ее собственный.
Мне сказали, что вы... то есть кто-то упомянул, что вы, возможно, мучаетесь от последствий излише...Прочистив горло, она громко завершила:Головная боль, сэр. Мой брат Дрю всегда недоволен, когда кто-то громко говорит в то время, как у него... головные боли.
Мне казалось, твоего брата зовут Айан.
У меня есть еще братья.
Чем их больше, тем хуже,суховато заметил он.Один из моих вчера вечером постарался напоить меня до чертиков. Думал, как это будет занятно, если я окажусь не в состоянии отправиться в плавание.
Джорджина едва удержалась, чтобы не улыбнуться. Сколько раз ее братья проделывали то же самое, не с ней, а друг с другом. Ей тоже доставалось от их проказром в жидком шоколаде, завязанные узлом шляпные булавки, ее исподнее, развевающееся на флюгере, или, хуже того, на грот-матче корабля, принадлежащего не тому брату, кто это учинил, а другому, чтобы свалить вину на него. Судя по всему, негодяйские штучки были свойственны всем братьям, не только тем, кто происходил из Коннектикута.
Сочувствую вам, капитан,подумав, произнесла она.Они могут быть такими докучливыми.
Вот именно.
В его тоне она услышала некоторую насмешку, вызванную известной претенциозностью ее комментария, особенно в устах двенадцатилетнего мальчика. Вообще-то она хотела более тщательно взвесить то, что собиралась произнести. Ни на минуту она не забывала, что все должны считать ее молодым человеком, к тому же очень юным. Но в данный момент ей было слишком сложно об этом вспоминать, особенно потому, что она совершенно определенно поняла, что выговор у ее собеседника был чисто британский. Худшее, что могло только произойти,он тоже был англичанином. Других членов экипажа она еще могла как-то избегать, но капитанаедва ли.
Начав подумывать, а не отправиться ли вплавь в направлении побережья, она услышала резкое:
Представься, парень, и дай-ка на себя посмотреть.
Хорошо. Но все по порядку. Произношение может быть и благоприобретеннымон же провел какое-то время в Англии. В конце концов, она сдвинулась с места, обогнула стол, приблизившись к темному контуру настолько, что в поле ее зрения оказалась пара до блеска начищенных ботфортов. Выше начинались штаны сизого цвета, обтягивающие мощные мышцы ног. Не поднимая опущенной головы, краем глаза она все же смогла заметить белую батистовую рубашку с пышными рукавами, стянутыми у запястий рук, весьма вызывающим образом упершихся в узкие бедра. Взгляд ее, однако, не поднялся выше оголенного участка смуглой кожи, видневшейся в V-образном вырезе рубашки. Ей удалось увидеть так много, не меняя собственной позы, лишь потому, что он был таким рослым и... широким в плечах.
Только не стой в моей тени,продолжал он свои указания.Левее, к свету, к свету. Вот так лучше.А затем он констатировал очевидное:Ты ведь нервничаешь, да?
Это моя первая работа.
И вполне понятно, что тебе не хочется опростоволоситься. Расслабься, мой мальчик. Малышам я головы не откусываю... только взрослым.
Это что, надо было понимать, как попытку разрядить напряженность, помочь юнге?
Рад слышать такое.О, Боже, надо было вдвое поубавить светскости в этой фразе. Следи за своим чертовым ртом, Джорджи!
А что, мой ковер может вызвать такое восхищение?
Сэр?
Похоже, ты от него глаз оторвать не в силах. Или же тебе сказали, что вид мой столь ужасен, что при взгляде на меня ты превратишься в гороховый суп?
Улыбка, наметившаяся у нее на лице, была вызвана его мягким поддразниванием, цель которого, видимо, дать ей возможность почувствовать себя раскованно. Однако она передумала улыбаться, и так в значительной мере избавившись от волнения. Он разглядывал ее при ярком свете, и ничего страшного с ней не произошло. Беседа, однако, еще не завершена. И до ее окончания было бы лучше, если бы он продолжал считать, что она очень взволнована и отнес некоторые возможные промахи на счет этого волнения.
В ответ на его вопрос Джорджина покачала головой и, как можно было ожидать от мальчика двенадцати лет, очень медленно подняла подбородок. Она собиралась окинуть его быстрым взглядом, а затем вновь потупиться. Движение застенчивого ребенка, способное, как она надеялась, его посмешить и утвердить в представлении о ее детском возрасте.
Сработало это не самым лучшим образом. Она быстро вскинула и тут же опустила голову, как и планировала, на том все планы и были исчерпаны. Совершено непроизвольно она вновь вскинула голову, и глаза ее встретились с зелеными глазами, запомнившимися ей так ярко, словно преследовали ее в сновидениях (впрочем, несколько раз так и было).
Немыслимо! «Кирпичная стена»? Здесь? Наглый грубиян, распускающий руки, с которым, как она надеялась, ей больше никогда не придется столкнуться? Зачем? Невозможно, чтобы это был тот человек, в услужение к которому она решила пойти. Разве бывает такое невезение?
Оцепенев от ужаса, она смотрела, как одна рыжевато-коричневая бровь удивленно изогнулась.
Что-нибудь не так, парень?
Нет,пропищала она и так резко опустила глаза, вперив их в пол, что ощутила мгновенную боль в висках.
Гороховым супом не станешь, а?
Она поперхнулась, пытаясь произнести нечто отрицающее его шутливое предположение.
Восхитительно! Мне бы сейчас этого не перенести. В моем-то состоянии, сам понимаешь.
Да что это такое он несет? Ему следовало бы тыкать в нее пальцем и с негодованием произносить: «Ну, ты!» Что же, он не узнал ее? И тут же она отметила: даже разглядев ее лицо, он продолжал называть ее «парнем». Это позволило ей вновь поднять голову для более тщательного изучения его наружности, и в его взгляде не появилось ни недоумения, ни подозрения, ни сомнения. Своей прямотой взгляд излучал угрозу, и все же была в глазах некая веселость, вызванная ее нервозностью. Нет, он совершенно не помнил ее. Даже упоминание имени Мака не заставило заработать его память. Невероятно!
Конечно, выглядела она иначе, чем в тот вечер в таверне, когда на ней было надето либо чересчур свободное, либо то, что ей было мало. Сейчас одежда сидела идеально, не слишком обтягивала, но и не висела мешком, все новое, даже обувь. Лишь шапочка прежняя. Тугая перевязка на груди и обмотанная несколько раз талия придавали ее фигуре очертания мальчишеской. Кстати, в тот вечер свету было не слишком много. Быть может, он не так хорошо ее рассмотрел, как она его? К тому же, с чего бы ему запоминать тот случай? А если вспомнить, как грубо он с ней обращался тогда в таверне, легко предположить, что он был пьян как сапожник.
Джеймс Мэлори точно почувствовал момент, когда напряжение с нее спало, и она поверила в то, что он действительно считает: они не знакомы. В какой-то миг был шанс, что она могла напомнить об их прежней встрече, и он буквально затаил дыхание, когда девушка его узнала, опасаясь, что она с ходу способна испортить всю игру, дав волю своему темпераменту, полное представление о коем он имел возможность получить в тот вечер в таверне. Но, не подозревая о его затее, она, видимо, решила попридержать язык за зубами и вести себя соответственно нынешнему обличью, чего, собственно, он и ожидал от нее.