Алекс и его американские друзья тоже решили пойти на Красную площадь, и потому Марика собиралась на демонстрацию как на очень ответственное мероприятие: ванну принять, ноги побрить, надушиться «Красной Москвой»
А надеть чего? Алекс уже видел все ее приличные вещи. Вчера Марика нашла на антресолях очень симпатичную мини-юбочкукоротенькую и тянущуюся. Но баба Фиса сказала, что это вовсе не юбочка, а теткин пояс от радикулита. Вот ведь досада какая!
Баба Фиса, кстати, исполнилась самыми черными подозрениями по отношению к Марике. Она несколько раз брала трубку, когда звонил Алекс, и один раз видела его из окошка.
По своему обыкновению, соседка долго думала, изобрела себе беду и заранее начала от нее спасаться.
Твою сестру завербовали! сообщила она Свете. И я даже знаю кто: басурманин с хвостом!
С каким еще, прости господи, хвостом?! закатывала та глаза.
Белым! У него вот такголова, а из нее хвост торчит! Точно, не наш человек!
Невозмутимый Антон советовал Свете просто наплевать на бабу Фису:
Не спорь с ней. Сейчас ей хвостатые шпионы видятся, а завтра ее марсиане к себе заберут.
Не добившись понимания от Антона со Светой, старушка требовала ответа у Марики:
Ты с кем водишься, а? Тебе знаешь что за этого хвостатого будет!
«Ничего мне не будет! успокаивала себя Марика. Мы же не преступники, не воры и не убийцы. Кому какое дело, с кем я целуюсь?»
Но сердце ее все равно болезненно сжималось, когда баба Фиса вновь принималась за свои допросы:
Он тебе хоть чего-нибудь подарил, а? Ну хоть мелочишку какую? Покажи бабушке!
Марика пряталась от нее в своей комнате.
В милицию на тебя нажалуюсь! кричала из коридора баба Фиса. Пусть придут и проверят, что это за гусь такой! Он тебе, чай, в валюте платит, дряни такой, раз ты от него отвязаться никак не можешь!
А Марика действительно уже не могла отвязаться от Алекса. Он должен был присутствовать в ее жизни. Они встречались после института и шли бродить по городу. Места для свиданий у них не имелось: Марике был заказан вход в иностранный сектор, а Алекс, понятное дело, не мог прийти к ней.
Ни Света, ни Антон ничего не должны были знать о его существовании. Но даже не это удерживало Марику от того, чтобы позвать Алекса в гости: ей было стыдно за свой дом. Она жила в коммуналке, у нее не было ни ковра, ни шкафа с позолоченными чашками, и даже телевизор у нее был старенький-престаренький, доставшийся в наследство от тетки.
«Как я могла пригласить его к себе тогда, перед посольством? в ужасе думала Марика. Ведь он наверняка решил, что мы какие-нибудь убогие босяки. Ладно хоть он в комнаты не прошел!»
Ох, как было бы чудесно, если б у нее была отдельная квартира! Никто за тобой не следит, никто не выспрашивает: «А кто это, а что это?» И потом, в своей квартире все можно было устроить по-своему: никаких тебе Антоновых велосипедов в прихожей, никаких грязных тряпок на раковине, никакого запаха нафталина от бабы-Фисиных пальто.
Так, собираться, собираться!
Как и всякий комсомолец, Жека Пряницкий был отягощен общественной нагрузкой. Общество не хотело, чтобы он жил сам по себе, и потому регулярно заставляло его делать что-нибудь хорошее, нужное и ужасно скучное.
Все началось еще на первом курсе: Жека прочитал объявление о наборе солистов в университетский вокально-инструментальный ансамбль и пошел на прослушивание. Что греха таить, по дороге он вполне реалистично представлял себя на месте Валерия Леонтьева или Льва Лещенко. А что, ведь здоровостоишь на сцене, поешь.
В хор! был суровый приговор музыкального руководителя.
Хор не вписывался в Жекину картину мира, и ходить на репетиции он категорически отказался.
Через пару недель его отловил секретарь комитета комсомола:
Ты почему не выполняешь комсомольское задание?! Сам записался в певцы, а теперь людей подводишь.
Жека вжался в стенку.
Так я хотел в солисты
Все хотят в солисты. А в хоре кто петь будет? Иди, а то стипендии лишим!
На репетиции Жека решился на саботаж: громко и с выражением он гудел на одной ноте, надеясь, что музыкальный руководитель не выдержит и выгонит его.
Как же!
Вот что, голубчик, сказал седовласый артист, я попрошу вас впредь не петь.
Так мне больше не приходить? возрадовался Жека.
Нет-нет. Вы нам очень нужны для массовки. У нас и так юношей мало. Так что вы просто стойте и открывайте рот.
Так Жека превратился в хоровую декорацию.
Только через год он сумел придумать, как избавиться от этой напасти: знакомая врач написала ему справку о редком заболевании среднего уха, при котором недопустимы повышенные звуковые нагрузки.
Но не успел Жека вздохнуть свободно, как на него свалилось очередное несчастье: гады-однокурсники выбрали его членом редколлегии.
У тебя, Пряницкий, дома есть фотоаппарат, задушевно сказал ему Миша. Неужели тебе его жалко для общественности?
Да не фотоаппарата было жалко Жеке! Его бесило, что кто-то смеет распоряжаться его временем и силами! Только признаться в этом он не смел.
Будешь у нас штатным фотографом! объявил Степанов.
С тех пор без участия Пряницкого не обходились ни одни «Веселые старты», концерты и тому подобные мероприятия. Он нарочно халтурил, надеясь списать все на отсутствие таланта, но, как и в случае с пением, это не помогало. Комсомольской организации не нужны были его фотографии; ей нужна была видимость того, что на факультете проводится общественная работа. А районному начальству нужна была видимость работы комитета комсомола. И так до самого верха.
Демонстрацию Жека чуть было не проспал. Вскочил, глядя дикими глазами на будильник. Штаны, майка, свитер, курткавсе было напялено за десять секунд.
Сына, а бутербродик? крикнула из кухни мама.
Но Жеке было не до бутербродов.
Когда он примчался к месту сбора, Миша уже успел проклясть его род до седьмого колена.
Ты где шатаешься?! набросился он на Пряницкого. Нам агитсредства снимать надо, а тебя все нет и нет!
Жека изобразил на лице повышенную боеготовность:
Да я чего? Я уже тут!
Пошли! скомандовал Миша.
Увидев то, что ему предстоит фотографировать, Жека обомлел. Над четырехколесной дощатой платформой возвышалось огромное чучело Дяди Сэмав смокинге, цилиндре и с атомными бомбами под мышками.
Называется «Смерть поджигателям мировой войны!», с гордостью пояснил Миша.
Жека безгласно кивнул. Особенно его впечатлили воткнутые в зад капиталиста двухметровые штыки: собственно на них он и держался над платформой.
Так, все, кто хочет фотографироваться, идут фотографироваться! закричал Степанов.
Студенты ринулись к Дяде Сэму.
Лена! Иди сюда! суетился Миша. Встань в центр, а то тебя будет не видно!
Приготовьтесь! Сейчас вылетит птичка! пробормотал Жека, нацелив объектив на народ.
После фотографирования Миша построил всех в колонны и проверил количество флагов и транспарантов на душу населения. Жеке досталось идти в крайнем ряду рядом с американцами.
Ну как вам? подмигнув, осведомился он. Водки уже выпили?
А надо? удивился Алекс.
Жека только руками всплеснул:
Ну кто же ходит на демонстрации, не подготовившись?! Нате, приобщайтесь!
Вытащив из внутреннего кармана небольшую охотничью фляжку, он протянул ее Алексу.
За мир во всем мире! провозгласил тот тост и передал сосуд Бобби.
После приобщения всем сразу стало жарко и весело.
Жека, ты профессиональный фотограф? спросил Алекс.
Да я заслуженный! начал бить себя кулаком в грудь Пряницкий. Я на таких конкурсах побеждалсмерть мухам! А что?
Моему другу надо помочь, сказал Алекс, выталкивая вперед себя смущенного Бобби. Он студенческий билет потерял, и ему нужна новая фотография.
Ну так пусть сделает!
Я уже пять раз делал, горестно вздохнул Бобби. Только их не принимают. В канцелярии говорят, что у меня ушей нет.
Как это нет ушей?! не понял Жека.
Бобби вытащил из кармана пачку фотографий, изготовленных в фотоателье.
С карточек на зрителя смотрела суровая рожа: угрюмый взгляд исподлобья, короткая стрижка и пухлые щеки, которые напрочь загораживали собой уши.
Ну-ка повернись ко мне лицом! скомандовал Жека.
Вздохнув, Бобби повиновался.
Действительно, ушки у него были маленькие и весьма плотно прижатые к башке.
Я не знаю, что делать! жалостливо проговорил он. Мне срочно нужны документы.
Ничего, Пьер Безухов, что-нибудь придумаем! обнадежил его Жека. Алекс, вы ведь с Марикой едете к Лене на дачу? Ну так возьмите с собой Бобика. А там на месте разберемся.
Тише, не кричи! одернул ему Алекс. Не надо, чтобы все знали, что я и Марика вместе
Но Жека только отмахнулся.
Ой, да об этом все уже знают! Ты что думаешь, люди-то дураки?
Приподнявшись на цыпочки, он разглядел среди студентов Федотову и Седых. Они тоже смотрели в их сторону и о чем-то шептались.
«Ой, конспираторы хреновы!»усмехнулся про себя Жека.
Когда-то, еще на первом курсе, он был до полусмерти влюблен в Марику. Но она считала его «маленьким» и «слишком озабоченным». Впрочем, Жека не особо унывал. У них были слишком разные представления о настоящей любви: Марика мечтала о серьезных страстях, как у Ромео и Джульетты, а Жека хотел много шума из ничего.
Дружить с Седых было гораздо приятнее: ей можно было хвастаться своими победами, дразнить ее, ссориться с ней и при этом не вносить в их отношения никому не нужных эмоций.
Нельзя сказать, чтобы Жека совсем уж не ревновал Марику к Алексу. Ревновал. Но только и Алекс ему настолько нравился, что порой Пряницкому хотелось поревновать и его.
«Как хорошо, что друзей у человека может быть много, подумал Жека. А то бы я просто разорвался под влиянием чувств».
Всем приготовиться! зычным голосом заорал Миша. Выходим! Знамя! Знамя вперед!
Анжелика никогда раньше не была на демонстрации. «Мала еще!»говорили ей родители. Но в этот день свершилось чудо.
Отец разбудил ее еще до света:
Пойдешь с папкой на Красную площадь?
От восторга Анжелика была готова летать по квартире, как истребитель. Демонстрацияэто же ого-го что такое!
Тогда живо собирайся, пока мама спит! велел ей отец. Одна нога здесь, другая там!
Анжелика помчалась в ванную и, найдя мамину косметичку, принялась торопливо краситься: несколько штрихов карандаша на брови, на векивазелин «Норка», на губыфиолетовую помаду «Дзинтарс».
На всякий случай она решила, что заранее выскочит из дома и подождет папу около подъезда. Наверняка они будут опаздывать и он не погонит ее домой смывать макияж.
Завтракать будешь? спросил папа из кухни.
Я уже поела! соврала Анжелика.
Одеться было минутным делом. Бросив прощальный взгляд в зеркало, она нашла себя совершенно неотразимой.
«А вдруг меня на камеру снимут! с замиранием сердца подумала Анжелика. Меня же тогда вся школа увидит!»
Пап, я на улицу, а то здесь жарко! крикнула она и, подхватив пальто, ринулась на лестничную площадку.
Вот тут-то ее и подстерегало неожиданное препятствие в лице бабушки.
Бабушка была послана на этот свет, чтобы карать Анжелику за грехи. Она была уверена, что лучше всех знает, как воспитывать внучку, и усиленно претворяла свои теории в жизнь: поила ее ненавистным кипяченым молоком, заставляла стричь ногти и ходила «заступаться» за нее во время ссор с дворовыми ребятами.
Ты куда это собралась такая чумазая? загремела бабушка.
Анжелика попыталась было обойти ее с фланга, но это было не так-то просто: бабушкина вместительная туша занимала большую часть лестницы.
Мы с папой уезжаем, объяснила Анжелика. Нам некогда. Пока!
Но бабушка не собиралась сдаваться.
Как это «пока»?! А завтракать кто будет? Я сегодня ни свет ни заря встала, чтобы вам пирожков напечь. Ну-ка, марш домой!
Ну нам на демонстрацию надо!
Лучше бы Анжелика этого не говорила. Услышав слово «демонстрация», бабушка схватилась за сердце:
С ума сошли? Ребенка? В такую даль брать?
Бабушка ужасно боялась демонстраций. Она ходила на похороны Сталина и видела, как там кого-то задавили насмерть. Но объяснить ей, что похороны и День седьмого ноябряэто не одно и то же, было невозможным.
Я жизнь прожила! авторитетно сказала бабушка. Мне все и без вас известно.
Ну что тебе может быть известно? чуть не плача, воскликнула Анжелика. Ты же до сих пор электричества боишься и не знаешь, как телевизор включать!
Я и сама до этой гангрены не дотрагиваюсь и вам не советую! Мне Меланья Никитишна с третьего этажа рассказывала, что от телевизора давление поднимается.
Бабушка! взмолилась Анжелика.
В это время входная дверь хлопнула и на лестничную площадку вышел папа.
Здрасте! поприветствовал он тещу. А что это у вас в сумке? Пирожки?
Бабушка знала, что зять обожает ее стряпню, и под наплывом чувств потеряла бдительность. Воспользовавшись этим, Анжелика поднырнула под ее руку.
Вернись немедленно! прогрохотал бабушкин голос. Но было уже поздно.
Выскочив из подъезда, Анжелика спряталась за лавочку. Впрочем, ее страхи оказались напрасными. Через пять минут на улице появился папа с пакетом пирожков в руках.
На, чудо, держи! сказал он весело. Бабушка отпустила тебя под мое честное слово.
Анжелика цапнула пирожок.
Вечно она ко мне как к маленькой относится!
А ты что думаешь, раз губы накрасила, так уже и большая?
Это чтоб не обветривались, угрюмо объяснила она.
Блин! Когда надо, папа не замечал, что у него один носок синий, а другой коричневый, а когда не надотак становился наблюдательным, как Чингачгук!
Над улицами Москвы колыхались сотни знамен, портретов вождей и транспарантов. Из тысяч глоток неслось мощное «ура».
Миша был горд, как полководец на параде: Дядя Сэм, без сомнения, был самым красочным агитсредством из всех. Особой пикантности ему добавляло то, что платформу с «поджигателем войны» толкали сами американцы. Об этом, правда, мало кто знал, но Мише все равно было приятно. Если начальство спросит, то он расскажет про этот символический жест: простые американские студенты пришли на демонстрацию, чтобы лично выразить протест против политики империализма США.
Ну как, справляетесь? спросил у них Миша.
Но и Алекс, и Бобби, и другие ребята настолько прониклись всеобщим энтузиазмом, что и думать забыли про усталость (хотя толкать платформу вручную было довольно нелегко).
Знаешь, на что это похоже? прокричал Алекс, стараясь перекрыть всеобщий рев толпы. На бразильский карнавал!
Миша хотел было объяснить ему, что День седьмого ноября не имеет ничего общего с буржуазными праздниками порока, но тут к нему подошел знакомый парень из параллельной группы.
А можно я дочку посажу на платформу? спросил он. А то она усталаедва ногами перебирает.
Миша оглянулся на ребенка: прелестное семилетнее существо со связкой шариков в кулачке смотрело на него разнесчастными глазами.
Да сажай, конечно, разрешил он великодушно.
Тем временем колонна дошла до своей главной целиКрасной площади. Платформа с Дядей Сэмом загремела по брусчатке. Все стали вытягивать шеи, чтобы разглядеть стоящих на трибуне Мавзолея правителей.
Слава Коммунистической партии Советского Союза! неслось из динамиков. Слава великому трудовому народу! Ура!
Ура! заорали студенты.
Ура! из солидарности подхватили американцы.
Ура! запищала девочка на платформе.
И тут случилась катастрофасвязка воздушных шаров выскользнула из ее рук, поплыла вверх и зацепилась за революционные штыки. Два шара оказались сзади буржуинского тела, обращенного к ГУМу, а три другихдва круглых красных и синяя сосиска приклеились спереди живота. Композиция наконец-то приобрела законченный вид.
Это была Красная площадь, по телевидению шел прямой эфир, и полмира сейчас смотрело на треклятого «поджигателя».
Миша чуть в обморок не шмякнулся от ужаса. Вскочив на платформу, он попытался было сорвать шары, но они висели слишком высоко. Платформа, успевшая к тому времени доехать до Мавзолея, сразу же остановилась: толкать ее по брусчатке вместе с дополнительным весом было невозможно.
Теперь на Дядю Сэма смотрели уже все.
Дайте сюда что-нибудь длинное! рявкнул Миша.