Вот куда ему действительно хотелось попасть! Ну что такое его учительский диплом? Таких учителей английского в странетысячи. Засунут в какую-нибудь глухомань, и возись там с детишками до самой пенсии.
А если у тебя талант к чему-то большему? Если ты способен учить языки, заниматься аналитикой, вникать в проблемы? Ведь это же явно важнее для страны, чем простое учительство! Нужно только, чтобы тебя кто-нибудь заметил и вывел в люди.
Миша стоял перед черной дверью. На стенах вокругдоски почета: заслуженные работники образования и их ордена. В окнесолнце, на стеклеодуревшая от осеннего тепла муха.
Идти? Не идти? Может, ну все к чертовой матери?
Зажав волю в кулак, Миша поскребся в дверь.
Можно? А у самого все мысли в голове отшибло.
За заваленным бумагами столом сидел лысый дядечка в очках.
А, Степанов! сказал он. Проходи!
Миша вздрогнул. Они никогда не виделись, а тот уже знает его фамилию!
Меня зовут Петр Иванович, представился дядечка и протянул ему ладонь.
Миша с опаской пожал ее. Вот уж чего-чего, а рукопожатий он никак не ожидал. Он вообще думал, к нему будут обращаться «гражданин Степанов» и велят держать руки за спиной.
Догадываешься, почему мы тебя вызвали?
Миша кивнул:
Догадываюсь.
Ну и молодец.
Достав из кармана пачку «Космоса», Петр Иванович прикурил.
Ситуация такая произнес он, помахав в воздухе спичкой. Вчера к тебе подселили некоего Алекса Уилльямса. Вы, наверное, уже познакомились.
Миша молчал, не зная, как реагировать.
Нам сверху пришла разнарядка: принять группу американских студентов, приехавших по обмену. Раньше ничего подобного в нашем институте не было, так что мы должны на ходу разрабатывать свои методы работы с ними. Улавливаешь?
Угу
Честно говоря, Миша ничего не улавливал.
Комитет комсомола и международный отдел рекомендовали нам тебя как человека, которому можно доверять. Нам нужно, чтобы ты присмотрелся к своему соседу: что он за человек? С какой целью приехал в СССР?
И только тут до Миши дошло.
Вы думаете, Алекс может быть шпионом?! ахнул он.
Петр Иванович лукаво улыбнулся:
Кто знает, кто знает Ты же понимаешь: все эти американские студенты так или иначе связаны с ЦРУ. В другом случае они бы здесь не оказались.
Ну да, согласился Миша.
Мы пока не в курсе, кто из них более опасен, кто менее. Но в любом случае мы должны за ними приглядывать. Подружись с Алексом, познакомься через него с остальными американцами. А раз в неделю будешь приносить нам подробный отчет о том, что ты видел и слышал.
От волнения Миша нечаянно хрустнул пальцами:
Хорошо.
Значит, договорились?
Договорились.
«Так вот оно что!»подумал Миша, выходя назад в солнечный коридор.
У него точно гора с плеч свалилась. Значит, и вправду не было никаких подслушивающих устройств и слухов о кокаине. И первый отдел вовсе не жаждал крови студента Степанова. Наоборот, его облечили высоким доверием, дали сложное задание, пожали на прощание рукукак настоящему боевому товарищу
Ну, соседушка, держись! прошептал Миша. Он явственно представлял себе, как принесет просиявшему Петру Ивановичу досье на Алекса: со всеми явками, паролями, именами В школу КГБ Мишу примут без собеседования. И дадут орден, который будет скромно храниться в ящике письменного стола. Носить его Миша не станет. Зачем хвастаться? Советского человека украшает скромность.
Уже через несколько дней пребывания в СССР Алекс посчитал, что более-менее освоился с окружающей действительностью.
Странностей вокруг было много. Во-первых, оказалось, что это не советские студенты платят за учебу, а государство платит им, чтобы они учились. И еще, нельзя было выбирать себе предметыни в школе, ни в вузах. Человек поступал на факультет и был обязан обучаться тому, чему велели.
Во-вторых, отношение русских к иностранцам. Это была загадочная смесь зависти, чувства превосходства и недоверия. Одногруппники Алекса по-разному реагировали на это: кто-то нервничал, кто-то списывал все на особенности русского менталитета.
А что тут удивительного? пожимал плечами Жека. Завистьпотому что у вас много всяких здоровских вещей. Чувство превосходствапотому что СССРэто колыбель мировой революции.
А СШАколыбель демократии, кока-колы и Мерилин Монро! сразу нашелся Алекс.
Одинноль в нашу пользу, сочувственно вздохнул Жека. Мне Мерилин Монро тоже нравится, но против мировой революции она не катит. А не доверяют вам потому, что вы враги.
Впрочем, Алекс не особо страдал, когда кто-то вроде Миши Степанова воспринимал его как потенциального людоеда и кровопийцу.
Всю жизнь мечтал побыть отъявленным злодеем! довольно хихикал он.
Алекс действительно не упускал возможности слегка поизмываться над своим соседом: то расспрашивал его о московских проститутках, то заводил разговоры о сущности коммунизма: мол, объясните неграмотному, что это такое. Миша мялся, пытался отделываться цитатами из классиков марксизма и в результате Алекс всегда ловил его на том, что тот толком ничего не знает.
Вступить в настоящий конфликт Степанов не решался: толи смелости не хватало, толи давало себя знать приличное воспитание.
Зато с Пряницким у Алекса сложились самые что ни на есть теплые отношения. Жеке было абсолютно плевать на негласные запреты водиться с иностранцами. Он был вольнолюбивой птицей: жил так, как хотел, говорил, что думал. В нем присутствовал какой-то неуловимый дух внутренней свободы, которого так не хватало прочим русским знакомым Алекса: профессорам, сотрудникам международного отдела, работникам общежития
Распорядок дня американских студентов был устроен так, что у них практически не было возможности расширять свой круг общения: с утра учеба, потом работа над диссертацией, потом куча домашних заданий. Да и жили они особняком ото всех остальных. У некоторых ребят заводились русские друзья-приятели, но это было скорее исключением, чем правилом.
Бобби тяжелее всех переносил жизнь в Советском Союзе.
Эта леди, которая сидит на входе, сказала мне, что я фальшиво улыбаюсь, сокрушался он, вспоминая свой разговор с вахтершей Марь Иванной.
Алекс успокаивал его, как мог:
Да ладно, не принимай близко к сердцу! Тебя же предупреждали: здесь не принято улыбаться незнакомым.
Но почему?! хватался Бобби за голову. Почему я не имею права просто улыбнуться?!
Потому что у русских улыбка имеет другое значение. Мы улыбаемся, когда хотим показать, что ничего не имеем против человека, а они улыбаются только тогда, когда выражают искреннюю симпатию. Это просто разные знаковые системы.
Не нравится мне такая знаковая система, ворчал Бобби. У Тургенева и Лео Толстого написано, что русскиеочень открытые, гостеприимные и радушные люди. А где ты видел радушного русского? Ты заметил, какие у них лица, когда они направляются на работу?! Они же как на войну едут!
Кажется, ты начинаешь судить всех русских по Марь Иванне, посмеивался Алекс.
Алекс с Жекой ехали на Центральный телеграф, откуда можно было дозвониться до Америки.
В метро было сумрачно и тесно. Кто-то читал, кто-то разговаривал с попутчиками, кто-то просто ушел в себя. Сжатый со всех сторон горячими телами москвичей, Алекс болтался на поручне. Его всегда веселили подобные поездки. Здесь, в метро, как нигде ощущалось единение советского народа.
Не понимаю, что тут смешного, ворчал на него Жека. Все белые люди давным-давно на машинах ездят, а ты тут давись, как селедка в бочке.
А где еще можно безнаказанно пообниматься с незнакомыми дамами?! отозвался Алекс.
В этот момент вагон тряхнуло и к нему на грудь упала какая-то девушка в голубой курточке:
Простите, я не хотела!
Вот это и обидно! рассмеялся Алекс, помогая ей принять вертикальное положение.
Девушка была весьма симпатичной: яркие губы, острый подбородочек, густая челка над темными вишневыми глазами.
Марика? узнал ее Жека.
Пряницкий? Виноватое выражение лица девушки сменилось на сияющую улыбку. Ничего, что я придавила твоего друга?
Он, кажется, не имел ничего против, ревниво пробубнил Жека. Это Алекс Уилльямс, он учится в нашем институте.
Иностранец? приподняла она бровь и, к величайшему сожалению Алекса, тут же потеряла к нему всякий интерес. Ты куда сейчас? спросила она у Жеки. На Центральный телеграф? А меня сестра попросила на рынок заскочить.
Пряницкий глядел на нее, плотоядно осклабившись:
Ты на картошку-то едешь?
Конечно, еду. Ты зря вчера общее собрание прогулял. Декан собрал всех в актовом зале: «У нас по статистике на сто человек должно быть двое-трое больных. А вы мне подали восемьдесят три справки об освобождении. Я не врач, разобраться, кто есть кто, не могу, так что на картошку едут все. А тех, кто действительно болен, мы отчислим по состоянию здоровья».
Ну, при таких условиях явка будет стопроцентной!
Марика потрепала Пряницкого по плечу:
Ладно, мне на следующей выходить. Позвони мне, хорошо?
Позвоню, позвоню.
Кто это? спросил Алекс, когда она вышла из вагона.
Жека перевел на него затуманенный взгляд.
Девчонка из моей группы, Марика Седых. Симпатичная, правда?
Угу.
Иногда Алекс смотрел на людей и невольно сравнивал их с чем-нибудь: Бобби был похож на сдобное тесто, Жекана москита А вот Марика оставляла после себя привкус тонкой восточной пряности. Черный кофе, яркое солнце, смуглые щиколотки в золотых браслетахчто-то в этом роде.
У вас с ней роман? спросил Алекс Жеку.
Пряницкий трепетно вздохнул:
Ну, в какой-то степени Я на первом курсе предложил ей со мной переспать, а она меня послала. Вот с тех пор и дружим. Договорились с горя пожениться, если нам совсем не повезет в личной жизни.
Кажется, девушка была свободной. Что ж, отлично!
А что такое «картошка»? осведомился Алекс.
Это наш народный обычай, с гордостью пояснил Жека. Каждую осень все городское население снимается с насиженных мест и отправляется в деревни собирать урожай: капусту, морковку, кормовую свеклу Все вместе называется «ехать на картошку».
Вам за это платят большие деньги?
Не-е. Знаешь, что такое барщина? Вот это то же самое. Едут все: от школьников до профессоров.
А что в это время делают ваши фермеры? Почему они не убирают свои урожаи?
Потому что это не их урожаи, а государственные. И государству намного выгоднее пригнать на уборку дармовую рабочую силу из городов. Оно же знает, что отказаться никто не посмеет.
В высоких залах переговорного пункта гудела разноязыкая толпа: студенты, командировочные, туристы
Мама! орал Алекс в телефонную трубку. Это твой блудный сын! Что значит «какой»? Мама, у тебя завелись другие сыновья, пока меня не было дома?
Боже мой! Сынок! А я думала, что из России нельзя до нас дозвониться. Как ты?
Все нормально.
Но простых заверений о благополучии маме не хватило.
Скажи мне правду: чем ты питаешься?
Супом-харчо, супом «Вермишелевым» и супом «С мясом» из пакетиков.
А это здоро́во?
Нисколечки! Но это едят почти все советские студенты. При этом они умудряются учиться, хлестать водку в диких количествах и подрабатывать на разгрузке вагонов.
А стираешь где? Там у вас есть прачечные?
Я выучился стирать руками! похвастался Алекс. Это совсем просто: замачиваешь все на три дня, ждешь, пока подтухнет, а потом начинаешь отстирывать и от тухлятины и от грязи.
Не болтай! рассердилась мама. Алекс, ты должен покупать нормальные продукты. Тебе нужны витамины! Ведь должны же у коммунистов быть овощи и фрукты!
Мама, они есть. Но они продаются на рынке. Там все в два-три раза дороже, чем в магазинах.
У тебя нет денег?
Я богат, как дедушка до Великой депрессии. Нам дают огромную стипендиюв несколько раз больше, чем русским студентам.
За что?
За то, что мы иностранцы. Это, знаешь ли, большое жизненное достижение.
Ваше время истекло, вдруг вклинился в разговор металлический голос. Заканчивайте разговор.
Как там Хесус? торопливо спросил Алекс. Он к тебе заходил?
Заходил. Велел тебе привет передать. Представляешь, его сестра Моника собралась замуж за этого долговязого парня из Хантингтон-Бич. Потом тебе звонила Эми
Мама, скажи ей, что меня съел русский медведь.
Она мне не поверит!
Тогда скажи, что меня арестовали и отправили на сибирские рудники.
Маминого ответа Алекс не услышалих разъединили.
Ну что, поболтал с домом-то? спросил Жека, когда Алекс вышел из кабинки.
Поболтал.
Действительно, это было что-то удивительное: дозвониться из Москвы до дома, услышать мамин голос И дело было не в чудовищном расстоянии. Дело было в том, что здесь, в России, у Алекса началась совсем другая жизнь, и звонок домой значил что-то вроде звонка в прошлое.
Я становлюсь сентиментален, сказал Алекс. Сейчас я улыбаюсь, заслышав звуки родины, а завтра, глядишь, начну писать стихи.
Это тебе женской ласки не хватает, сразу определил Пряницкий. Со мной тоже иногда так бывает.
Алекс вспомнил встреченную в метро девушку. Пожалуй, Жека был прав.
Алексу повезло, и он застал Ховарда на месте: тот как раз допечатывал какую-то очередную статью. Кураторская работа не была для него основной: большую часть времени он занимался тем, что писал репортажи для «Лос-Анджелес трибьюн».
Как всегда в комнате Ховарда царил творческий беспорядок: по углам лежали груды справочников и кипы газет, на стене висели большие карты СССР и США. Больше всего Алексу нравились папки, куда тот складывал свои статьи. На каждой из них имелась ироническая пометка: «Клеветнический вымысел», «Антисоветские пасквили», «Намеренные искажения».
Алекс всегда удивлялся тому, как Ховард относился к Советскому Союзу: у него было множество русских друзей, он знал Москву как свои пять пальцев, понимал и чувствовал загадочную русскую душу Но при всем при этом Ховард убежденно ненавидел советскую власть и все, что с нею связано.
Такое двойственное отношение к этой стране Алекс встречал впервые. Как правило, все иностранцы, живущие в СССР, делились на две категории: ворчливых недоброжелателей и восторженных туристов. Первые, в основном посольские работники, терпеть не могли Советский Союз и страстно жаждали перевода в Европу: мол, тут скучнонет хороших ресторанов, нет ночной жизни, нет круглосуточных магазинов Вторые, наоборот, сходили с ума от музеев, церквей и тому подобной экзотики. А вот людей, действительно знающих русских и трезво глядящих правде в глаза, были единицы.
Чего хочешь? спросил Ховард, когда Алекс появился у него в дверях. При этом его пишущая машинка ни на секунду не прекращала греметь.
Алекс прошел в комнату и, убрав с дивана переполненную пепельницу, сел.
Ховард, а я мог бы поехать с русскими студентами на уборку картошки?
Стук пишущей машинки оборвался.
Зачем тебе это?
Алекс неопределенно пожал плечами:
Я пишу диссертацию по русскому фольклору, следовательно, должен собрать какой-то фактический материал.
И Ленинской библиотеки тебе мало?
Конечно, мало. Если я буду переписывать чужие находки, то это уже будет не научная, а переводческая работа.
Ховард поправил свои очки:
Оно, конечно, так Но ты, наверное, в курсе, что иностранцам не разрешается отъезжать дальше, чем на сорок километров от места учебы.
Ну, может быть, есть какие-то исключения?
На минуту в комнате повисла томительная пауза.
Надо подумать, к кому мы можем обратиться, наконец произнес Ховард. Я поговорю с ректором.
Алекс поднялся.
Скажите ему, что я мог бы поехать вместе с группой моего соседа Миши Степановакомсомольца и видного общественника. Он бы за мной приглядел.
Ховард согласно кивнул:
Хорошо, хорошо Я скажу. Все, иди и не мешай мне работать.
Алекс отступил к двери. Душа его пела: то, что он задумал сегодня в метро, начало претворяться в жизнь. А задумал он следующее: познакомиться поближе с Марикой Седых.
Отправляясь в СССР, Алекс почти всерьез намеревался отдохнуть от женщин: затянувшаяся история с Эми вымотала ему все нервы. Но стоило ему чуть-чуть осмотреться на новом месте, как древний охотничий инстинкт вновь взыграл в нем с прежней силой.