Я: «Никак нет, товарищ генерал!»
Ген. Дерябин: «Почему?»
Я: «Уставом Внутреней Службы не положено!»
Ген. Дерябин: «Ну и глупо!»
Я: «А Вам принести?»
Генерал: «А я уже взял!»и достаёт из внутреннего кармана кителя плоскую фляжку из нержавейки с теснённым профилем Сталина. Свинчивает крышку, нюхает: «КВВК-армянский, 35 лет выдержки. Один мой ученик прислалсейчас начгоспиталя в Ереване».
Я: «Ну если Вы не возражаете и не доложите»
Генерал: «Ну ты что, и вправду c причудой?» Передразнивает: «Не вввозззражаете, да не дддоложите! Кому мне на тебя стучать? Самому Министру Обороны? Я чай генерал Слушай, а ты сам не болтун?»
Я: «Да нет, вроде. Курсанты не жалуются.»
Генерал: «Правильно, курсанты не жалуютсякурсанты болтунов бьют!»
Я (с обидой): «Не, ну чесслово, товарищ генерал, никому не скажу, что с Вами коньяк пил, если если дадите, конечно.»
Дерябин протягивает мне фляжку: «Ладно, посмотрим. Вот мой предшественник, генерал Беркутов, он всех, кого к себе в адъюнктуру на кафедру брал в лоб спрашивалА ты не сволочь?»
Я: «Ну, я не знаю»
Генерал: «Ой, хоть честно! Хирургию любишь?»
Я, глотая коньяк: «Не-а.»
Генерал: «Совсем?»
Я: «Совсем Не, ну правда, абсолютно не люблю. Раньше баловался, в кружок, там, к Вам на кафедру ходилда и то больше с Вовкой, ну с женихом сегодняшним, за компанию.»
Генерал: «Ага, значит подлизываться тебе незачем?»
Я: «Так точно, а коньяк какой хороший! Ну такой замечательный, я такого не пробовал, и фляжка такая красивая»
Генерал сразу обрывает меня: «Да, ничего коньячок. А ты где живёшь?»
Я: «Как где!? На Втором Факультете, ну на Маркса девять.»
Генерал: «О, на Девятой Карламарле! Ха, и я там же! Соседи мы с тобой, получается. Хотя, вообще-то я там нелегально. А если совсем откровенното я бомж.»
Я: «Шутите, товарищ генерал.»
Генерал: «Нет, не шучу. Так, проблемы личного плана Ну, конечно, была у меня квартира генеральскаявсё чин-чинарём. Решил не ссорится, отдал тем с кем жилпусть радуются, а подробности не интересны. Мне то много не надоспать в тепле, да книги читать при свете. Ну позвонил я генерал-полковнику Иванову, тот просто-полковнику Образцовуа этот куда денется, ну иди живи на 2-й Факультет, милости просим. Вон и до кафедры рукой подать. А документально оформлять не зачеми так вокруг одна бюрократия. Так что можно записать меня в Книгу Рекордов Гинессая первый советский бомж-генерал!»
Я: «А мы Вам не мешаем?»
Генерал: «Это я вам мешаю. Как идёшь домойдежурные при виде генеральской формы орут как полоумныевесь первый этаж смирняют. Слушай, что-то мы с тобой, брат, заболтались. Свадьба, в конце концов, пора тебе возвращаться к исполнению своих свидетельских обязанностейну там Свидетельницу танцевать, балагурить, тосты говорить И не сиди ты как на госэкзаменах! Что генерал не человек? А человеки на свадьбах веселятся. Значит такхлебни ка ещё моего коньячка и пошли в зал.»
Через неделю после этой свадьбы стоял я в наряде по курсу. В тот день заступил дежурным по факультету один прапор с курса годом старше, за «добрый» нрав и любовь к уставному порядку все его Рексом звали. Звонит, значит, мне это животное «на тумбочку»дневальный, гони своего Деж-по-Курсу ко мне в «аквариум» (так мы застеклённое КПП в вестибюле Факультета называли). Я вроде трубку телефонную положил, но телефон у нас был калечный, и рычажки не всегда хорошо вдавливались. Вот и случился конфузРекс в своей «банке» слышит, как я во всю глотку своему дежурному ору: «Игорёха, беги скорее внизтебя Рекс, псина-козлина рябая-кривомордая, по-срочному вызывает! Кто-кто, Рекс, говорюдебильный кусок с 4-го курса!»
Пятнадцать секунд, и Рекс взлетел на наш этажбыстрее, чем мой дежурный от толчка до двери добежал. Морда красная, от злости скулы ходят: «Дежурный, останетесь на этаже, мне нужен этот курсант на продолжительное время для уборки внизу». Игорёк пытался меня отмазать, но Рекс пригрозил нас всех в конце смены с наряда снять и паровозом на следующие сутки опять поставить «за прямое оскорбление прямого начальника». Ну типа, как же такя аж прапорщик, а выговно.
Заставил он меня полы на первом этаже мыть. В общем дело не хитрое, при сноровке за 20 минут управиться можно. Да как только я этаж домываю, он берёт подошву сапог своих извёсткой мажет и по мокрому полу ходит (как назло там что-то подбеливали, и извёстка в его конуре стояла). А вот уже отмыть извёстку!.. Как не стягивай водукак высыхает, так и пол в белых разводах. Короче, кто мылтот знает. Ну мне делать нечеговсё равно всю ночь мудохаться. Уже я этаж раза три промыл, смотрю Дед Дерябин в спортивном костюме на другом конце коридора за мной внимательно наблюдает. А мне с чего-то ну такой неудобняк стало, вроде как я чем-то постыдным занимаюсь. Пока расстояние было порядочным я делал вид, что генерала не замечаю, а как домыл до негону что дальше притворятся, мы ж вроде знакомы: «Здравия желаю товарищ генерал», хоть тот и не в форме.
Генерал: «Привет. За что он так тебя?»
Я: «Да вроде как обозвал я его.»
Генерал: «Так вроде как, или всё же обозвал?»
Я: «Да я сам не знаю, случайно вроде, хоть и нехорошо, за глаза получилось, трубка на телефон не легла Ладно, товарищ генерал, мне мыть надо»
Генерал: «Да подожди, ты! У Рекса к утру упадёшь.»
Тут у меня швабра из рук выпала и челюсть отвисла: «Как Вы сказали, у Рекса? Я именно так его и назвал.»
Генерал: «Да так все его называют. Вообще-то я стараюсь жить незаметно, но уж героев Факультета знаю, тут как говорится, кто мало говориттот много слышит. Давай, пойдём ко мне чай пить, а то вот я старый сталбессонница мучает, а до всяких снотворных-седативных не хочу привыкать.»
Я: «Товарищ генерал, а наряд?»
Генерал: «Честно сказать, я в дела Факультета ещё ни разу не вмешивался, но попробую тебя на пару часов освободить»и пошёл в стекляшку дежурного.
Через минуту я сидел в генеральской комнатушкеточно такой, в которой жил сам, только я делил её с тремя подобными организмами. Конечно, обстановка у Дерябина отличалась от нашейкнижные полки, вешалка какого-то диковинного дерева, дубовый стол, небольшой сервант с набором красивой посуды. Там же стояла и обычная курсантская кровать со стандартным постельным комплектом и даже заправленная абсолютно по-курсантскикирпичиком. Тот факт, что Начальник ВПХ оказался знаком до таких мелочей с нашим бытом, меня удивил. Пока генерал хлопотал с электроплиткой я решал головоломкутоли в русской армии способ заправки кроватей не меняется никогда, и тогда генерал научился ему ещё будучи рядовым, толи кто-то его научил уже на Факультете. Так этот вопрос и остался не выясненым.
Генерал похвастался своими заварочными чайниками. По его словам это лучшие в мире чайники. Для зелёного чаякитайские, из сычуанского фарфора с плетённой ручкой сверху, а для чёрногоиндийские из стерлинга (сплава серебра с никелем) и эбонитовой ручкой сбоку. Чайники оказались подарками учеников-азиатов с 5-го «импортного» факультета. Генерал заварил какого-то экзотически-ароматного чая, разлил по чашкам, в каждую бухнул по доброй ложке коньяку (самого обычного Самтреста 3 звезды, ну тогоза 5 руб. 75 коп). Себе взял кусок сахара, но в чай не положил, а положил в чайную ложку, залил вонючей валерианкой и морщась отправил в рот.
Почему-то мне стало абсолютно ясным душевное состояние этого дедана предсознательном уровне пронеслись подобострастные лица молодых хирургов, шепотки за его спиной от «умудрённых коллег» с немыми вопросами«а не пора ли, генерал, на покой; уйдинам свежий старт нужен», и его собственная чудовищная тоска и одиночество, сродное тому, что называют «одиночеством в толпе». Генерал с полчаса пытался создавать видимость диалога, якобы интересуясь нашей учёбой, но было видно, что это дань вежливостито, что надо ему, как профессору Академии, он прекрасно знает и без моих комментариев. Затем дед пустился в воспоминания. Рассказывал много и интересножаль сразу не записал, а сейчас, через четверть века, разве упомнишь!
Но одна вещь мне врезалась в память намертво. Далеко за полночь Дед Дерябин наконец подустал, и я понял, что пора идти домывать пол или, если Рекс изменил свое решение после генеральского визита, то спать. Я поблагодарил генерала и встал из-за стола на выход. Генерал тоже встал, и задумчиво посмотрел на настенный календарь: «Подожди минуту». Я остановился. «Слушай, ты можешь мне сделать маленькое дело?»
Я: «Ну, постараюсь. Только мне в город выход не скороя залётчик, нарядов полно ещё».
Генерал: «Да не надо никуда выходить. Дел то, через Боткинскую перейти! Я бы не просил, да завтра учёный совет аж на пять вечера назначилискорее всего опять допоздна затянут. Своих же просить не охотаопять судачить начнут»."
Я: «Товарищ генерал, так что сделать то надо?»
Генерал: «Да ничёго по сути не надонадо проторчать с шести до девяти перед Кафедрой или до прихода странного человека с ведром цветов. Быть с наружи, в здание не заходить. Ну а вечером ко мне сюда прийти и описать, что видел. Да не бойся ты, не шпионаж это. Если он завтра придётты не ошибёшься, сразу его узнаешь! Так, задание понятно? Ну тогда после девяти жду с докладом, а в награду я тебе расскажу одну интересную историю. Ну всё. Спокойной ночи!»
Часть 2 (Хирургия)
К назначенному времени я был перед клиникой Военно-Полевой Хирургии. Жду. Вот уже наш старшина «Абаж» погнал курс на вечерний выпасна ужин, рыба плюс картошка пюре, три года, день в день без перемен. А скотопрогонная тропа это прямо-мимо-возле меня, тысячу раз хоженый маршрут. Чтоб меня не заметили, я спрятался за Боткиным, перемещаясь вокруг памятника по мере прохождения курса. Вскоре я понял, что мёрз не зря.
Прямо к крыльцу подкатила чёрная «Волга» с госномером. Быстро вылез шофёр в сером пиджаке и при галстукекрепкий стриженный дядька кагэбэшного вида. Он как-то колко, наверное профессионально, осмотрел пятачок перед зданием, затем открыл пассажирскую переднюю дверку и вытащил громадный букет цветов. Да каких! Там были каллы, белые лили, красные «короны»ну те, что цветками вниз, и ещё какое-то чудо, похожее на наперстянку. Меня, привыкшего к зимнему репертуару «тюльпан-гвоздика» с лотков перед метро, букет потряс.
Наконец водила открыл заднюю дверь"персоналки" и помог вылезти пассажиру. Сразу стало яснокакой-то туз. А вот сам туз выглядел странно. Нет, одет он был что надодорогущий плащ-пальто из натуральной чёрной кожи с меховой подбивкой, пожалуй тоже натуральной. На голове норковая шапка-"пирожок", как у совсем больших людей, всяких там членов ЦК или Политбюро.
Но первое, что бросилось в глазачеловек явно страдал тяжелыми неврологическими расстройствами. Его движения были плохо координированными и перемежались инволюнтарными «дёрганиями» всего тела, руки била крупная, почти паркинсоническая дрожь. Он опёрся на трость и сильно выбрасывая одну ногу в сторону заковылял к двери. Его шофёр не на шутку встревожился, что человек пошёл один, побежал и первый открыл дверьдаже не столько, чтобы помочь, как скорее убедиться, что в «тамбуре чисто». Я вдруг понял, что первый раз в жизни вижу «проводку»охраняемой персоны, ведь у наших гнерал-полковников, начальников ВМА и ЦВМУ, водилами были простые солдаты, а не bodyguards.
Второе, что совершенно сбило меня с толкуэто страшное уродство. Голова «туза» была несимметричной из-за чудовищных деформаций черепа, один глаз выше другого, очки с сильными линзами явно сделаны на заказ, лицо всё в грубых старых шрамах, но в общем выглядит слишком молодо для старпёра такого ранга.
Я хотел было пройти за человеком, да вспомнил, что генерал просил (или приказывал, если угодно) в здание не ходить. Простоял на морозе ещё с полчаса, пока парочка не вышла. Я был далековато, но мне показалось, что у туза-урода под очками блестели слёзы. Разглядеть толком я не сумелего кэгэбэшный шоферюга моментально вперил в меня тяжелый взгляд, он явно запомнил, что я тут был по их приезду. К тому же уже слышался стадный топот идущих со столовки курсов, а попадаться «вне строя» на глаза в мои планы не входило. Оставалось только повернуться и бежать на Факультет.
В коморку к Дерябину я попал лишь после вечерней проверки. Дед опять спать явно не торопился. Я подробно, как мог, рассказал (доложил, если угодно) ему, что видел. У самого любопытство свербиткак шило в большой ягодичной мышце. Дед молчит. Я не выдерживаю и спрашиваю: «А кто это, если не секрет?»
Дерябин: «Секрет.» Потом видит крайнее разочарование на моей физиономии и добавляет: «Да, правда секрет, не мой секретказённый. Но раз обещял, то намёком скажуэто учёный-оборонщик.»
Я: «Это он Вам цветы приносил?»
Генерал: «Мне!? Да он со мной не разговаривает, как и с любым врачом в форме!»
Я: «А что так?»
Генерал: «Что, чтоа то, что я его должен был убить!»
Я (ошалело): «Как убить?»
Генерал: «Да так и убитьочень просто, холодным оружием, скальпель же холодное оружие.»
Я: «А-аа, ну там, врачебная ошибка!»
Генерал грозно сверкнул своими глазами: «Запомните, коллега, врачебные ошибки, а тем паче ошибки военного хирурга убийством не являютсякак бы прокуроры не внушали нам обратное. А будешь считать иначене сможешь работать. Стал бы я из-за этого тебе огород городить!»
Я: «Тогда я вообще ничего не пойму что просто преднамеренно убить?»
Генерал: «Да, именно преднамеренно убить, но не просто, а крайне изысканнов лучших традициях центрально-американских индейцев, всяких там Майя или Ацтеков».
Я думаюдед гонит, хотя виду не показываю: «А-аа А как это?».
Генерал: «Да должен был я у него вырезать бьющееся сердце».
Генерал поставил чайник и неспешно стал рассказывать:
"Цветы эти для его второй мамки в честь его второго Дня Рождения. О чём речь сейчас поймешь.
Было это по моим понятиямнедавно, по твоимдавно. И был шанс у Академии стать вторым местом в мире (а может и первым!), где была бы осуществлена трансплантация сердца. Это сейчас все привыкли смотреть на западные достижения, как на икону. Тогда же мы им дышали в затылок, и уж что-что, а Южная Африка для нас авторитетом не являлась. Главную роль играл не я, а академик Колесов с Госпитальной (*Прим. фамилия может была Колесников, сейчас точно не помню). Они там к тому времени уже тонну свиных сердец пошинковали, да и на собаках кое-что отработанно было. Что думаешь, экстракорпоралка у нас слабая была? Что без забугорных оксигенаторов не прошло бы? Да мы тогда уже над пузырьковой оксигенацией смеялись, работали с «Медполимером», разработали хорошие насосы и мембраны гемолиз во внешних контурах был весьма приемлимым. Да, была наша оксигенация в основном малопоточнойну а делов то двадцать литров дополнительной крови в машину залить! Всё равно больше выбрасываем. А какие наработки по гистосовместимости! Да нам неофициально вся Ржевка помогалая имею в виду Институт Экспериментальной Военной Медицины, они же там со своими «химерами» ну облучённые с чужим костным мозгом все реакции отторжения нам смоделировали! А про оперативную технику я вообще молчу.
Короче всё готово. Но, но очень большое «но» остаётся. Через Минздрав такое провести было невозможно, даже через их 4-е Главное Управление. И досада, кроме политической, вторая главная препонаюридическая. Ну вопрос, когда человека мёртвым считать. Сердце бьётсязначит жив, а когда сердце мертвотак на что нам такое сердце! Подбил Колесов меня с ним на денёк в Москву съездить, на приватный разговор к начмеду в Министерство Обороны. Пальма первенства уже утеряна«супостаты» «мотор» пересадили. Речь идёт по сути о повторении достигнутого. А ведь в СССР как, раз не первыйзначит и не надо. Что с Луной, что с сердцем. Ну в Управлении и резко рубить не охота, и напрасно рисковать не желают. Ситуацияни да, ни нет. Хлопцы, разок попробуйте, но из тени не выходите, мы тут наверху за вас не отвечаем. Получитсяк орденам и звёздам, нетк неприятностям.
Ну и придумали мы бюрократическую процедуру, которая помогала эти ловушки обойти. Несколько потенциальных реципиентов подобрала Госпиталка, всех протестировали. Дело ВПХ за малымдобыть донора. Мы даже придумали как нам через Боткинскую с ним «прыгать». Кому донорское сердце больше подойдёттому и пересадят. Так вот, был у нас документ с печатью ЦВМУ, Медуправления Министерства Обороны, за подписями Начмеда и Главного Хирурга. Было в том документе упомянуто 11 фамилий на 12 пунктов под подпись десять военных, ну кто к «донорству» будет приговаривать, однапустой бланк (это на согласие от ближайшего родственника «покойника»), и последняя, самая малозначительная подпись вообще считай лаборантаподтвердить оптимальную совместимость донор-реципиент при «переводе» в Госпиталку! Ну не совсем, конечно, лаборантая специально пробил должность в лаборатории клиникину там иммунология-биохмия; сразу взял туда молоденькую девочку сразу после университета. Нет хоть одной подписии «донор» автоматически остаётся в нашей реанимации до самого «перевода» в Патанатомию.
По понятным причинам намерение держим в тайне и ждём «донора». Через пару недель происходит «подходящий» несчастный случай. Считай рядом с Академией, сразу за Финбаном, пацан 17 лет на мотоцикле влетает головой в трамвайпрямо в ту гулю, что для вагонной сцепки. Скорая под бокомпострадавший наш, профильный, доставлен в момент. Прав нет, но в кармане паспорт. Ну я как его увиделкатегория уже даже не агонирующих, а отагонировавшихся. Травма несовместимая с жизнью. Но на ЭКГ все ещё работающее сердце! Голову кое-как сложили, с кровотечением справились и быстро на энцефалограмму. Там прямые линиикрасота мёртвого мозга. Говорю сотрудникамборемся с возможной инфекциейв башке то точно некрозы пойдут! Ну нельзя же сделать хирургическую обработку травмы мозга в виде ампутации полушарий под ствола там всё побито! Ну и конечно реанимационное сопровождение и интенсивная терапия по максимумутело сохранять живым любой ценой, пока мы наш «адский документ» не подпишем.
Первым делом согласие родственниковбез него всё дальнейшее бессмысленно. Одеваюсь в форму, беру для контраста с собой молодого офицера и пожилую женщинучто бы легче было уболтать любого, кто окажется этим ближним родственником. Мчимся по адресу в паспорте куда-то на Лиговку. Заходим. Комната в коммуналкена полу грязь страшная, на стенах засохшая рвота, вонь вызывает головокружение, из мебели практически ничего, похоже живут там на ящиках. Оказывается, что существует только один ближайший, он же и единственный родственникего мать. Человеком её уже было назвать сложнополностью спившееся, морально деградировавшее существо. Такого я ещё не виделеё главный вопрос был, а можно ли НЕ забирать тело, чтоб не возиться с похоронами. К сыну похоже она вообще не испытывала никаких положительных эмоций, а истерика и вопли моментально сменились откровенными намёками, что по этому поводу надо срочно выпить. Я послал офицера купить ей три бутылки водки. Документ она подписала сразу, как услышала слово водка! Получив подпись мы пулей вылетели из той клоаки с брезгливым осадком.
Но ещё более интересную новость я узнал чуть позже, когда в клинику прибыл тот офицер, что был послан за спиртным для «ближайшего родственника». Он столкнулся с другими обитателями той коммуналки и узнал некоторые подробности о самом «доноре»крайне асоциальный тип, хулиган, исключался за неуспеваемость из школы и ПТУ, хоть и молодсильно пьет, страшно избивает свою мать! Короче, что называетсяяблоко от яблони А ещё через десять минут, как по звонку Свыше, в клинику пришёл следователь и принёс ещё более увлекательную информациюмотоцикл «донора» краденный, точнее отобранный в результате хулиганского нападения, а сам «донор» и без этого уже под следствием не то за хулиганство, толи за ограбление. Похоже единственное хорошее дело «донору» за всю его жизнь ещё только предстоити это отдать своё сердце другому.
Быстро все обзваниваютсясобираем «заключительный» консилиумбумаги под «приговор» подписывать. Все ставят подписисомнений ни у кого нет. Только одну подпись не можем пока поставитьанализы не готовы, времени не достаточно их завершить. В Госпитальной Хирургии идёт подготовка, ответственой за лабораторию велено сидеть на работе, пока результатов не будет. Ну вот наконец и это готовоиди, ставь свою последнюю подпись! Ну а тётка и говорит, мол по документу на момент подписания я обязана совершить осмотр! Тю, ты ж дура, думаю. А десяток академиков-профессоров, совершивших осмотр и разбор полдня назад, тебе не авторитет!? Ну вслух ничего такого не говорю, пожалуйста, идите. Смотрите себе тело под аппаратом, только не долго.
Она и вправду недолго. Пошла, взяла ЭЭГ, а мы ему энцефалограммы чуть ли не непрерывно гналину как не было, так и нет там ничего. Мозгаут! Стетоскоп досталавот умора, да её в клинике вообще со стетоскопом не видели. На что он ей вообще? И что она там выслушивать будет«утопил» ли дежурный реаниматолог его или пока нет. Да мне уже всё равносчёт пожалуй на часы идёт. Что-то она там потрогала, что-то послушала, толком ничего не исследовалакурсант после Санитарной Практики лучше справится. А потом поворачивается ко мне и так это тихо-тихо, но абсолютно уверенно говорит:
Он живой. Не подпишу я
Девочка, ты деточка!!! Да ты хоть представляешь какие силы уже задействованы? Отдаёшь ли ты себе отчёт, что ты тут человек случайныйпочти посторонний? А понимаешь ли ты, что городишь ты нам полную чушькровь в пластиковом контейнере тоже живая, а вот человекмёртвый. Тело есть, а человека в нём нету! Короче ругали мы её, просили, убеждали, угрожали увольнением. Нет, и всё. И ведь сама по себе не упрямая, а тут ни за что не соглашается. Мол если я нольто и делайте без моей подписи. Сделали бы, да не можем мы без твоей подписи.
На утро собрались все главные действующие лица. «Донор» терпит? Да пока терпитни отёка легких, ни инфекции, кое-какая моча выделяется. Стараемся, ведём этот «спинно-мозговой препарат» как можем. А может потерпеть, если Колесов в Москву слетает и переутвердит новый документ? Не знаю, надежды мало. Короче день мы решали лететь или не лететь. Потом полетели. Что-то сразу не заладилось. А там выходные. Восемь дней волокита заняла. А «донор» терпит! Горжусьво мужики у меня в клиникемертвеца столько ведут.
Наконец назначен новый консилиум с «вердиктом». Только не состоялся онночью на ЭЭГ кое-какие признаки глубокого ритма появились. Всёдальше по любому не мертвец, а человек. Зови спецов с Нейрохирургиипусть погадают. Много они не нагадаливедите как сможете, прогноз неблагоприятный. О том, что это был кандидат в доноры сердцатабу даже думать. Обеспечиваем секретность, как можем.
Долго он был в нашей реанимации. Сознания нет (а я тогда был уверен, что и не будет), но мозг ритмы восстанавливает. Попробовали отключить ИВЛ. Дышать пытается! Дальшебольше. Перевели в Нейрохирургию. Там ему много чего сделали, но ничего радикальноговсё как у нас, что природа сделает, то и прогресс. Говорить пытается, шевелится. Уже порядком восстановившись из Нейрохирургии он попал в Психиатрию. Наверное для учебного процесса психо-органический синдром демонстрировать. А там вроде вот что былоперечитал все книжки, и всем надоел. Ну кто-то и подшутилсунул ему вузовский учебник по высшей математике. А ещё через полгода комиссия и первая (!) группа инвалидности. А ещё через полгода ещё комиссияпацана в ВУЗ не берут! Молит-проситдайте вторую. Что он закончил, я не точно не знаю, по слухам Московский Физтех. Пять лет за два года. Если это не легендато на экзамены ходил такодин экзамен в день. Сегодня сдаю ну там математику за первый семестр, завтра сопромат за пятый, послезавтра ещё что-то за девятый. Заходил на любой экзамен вне зависимости от курса. А к концу второго года что-то такое придумалкороче моментально целевое распределение в какой-то сверхсекретный «почтовый ящик». Ну а финал ты сам сегодня видел.
Колесов год ходил грознее тучиполностью подробностей не знаю, но похоже кое-что просочилось на самый верх в ЦВМУ и выше в МО. Вроде сам Гречко об этом зналможет как байку в бане кто ему рассказал, а может в сводке прошло, типа вон в ВМА пытались сердце пересадить, да ничего не вышло. Видимо посчитали там наш подход к решению проблемы авантюрным, направление быстренько прикрыли.
Особисты и люди из ГлавПура нас самого начала предупреждаликакая-либо информация только в случае полного успеха. Боялись видно, что вражьи голоса злорадно запоютв Советском Союзе провалилась попытка пересадки сердца, а вот у нас в Мире Капитала с пересадками всё ОКэй, как зуб вырвать. Нам последствий никакихпострадавших то в этой истории нет, да и вообще полная картина известна единицам и с каждым годом этих «единиц» меньше и меньше становится Люди подписавшие этот конфузный документ молчат, а сам документ мы уничтожиливсё равно он силы без той подписи не имел, что макулатурой архивы забивать? Всё вроде тихо-спокойно Забывается потихоньку. Но одна тайна всё же мне покоя не даёт. Невозможно это, ну абсолютно исключено и совершенно не научно. Но факт.
Знаешь, никто ему не мог сказать, что он «донором» был. Мы с Колесовым все варианты перебрали. Некому было рассказать. А он знает! Притом знает всё с самого начала. Даже как под ИВЛ трупом лежал.
Я: «Ну вы же сами говорилиучёный не простой, ну там КГБ вокруг всякое. Ну они же ему и сказали»
Генерал: «Глупости! Не получается так.»
Я: «Ну а тётка эта?»
Генерал: «Нет, нет и нет! Парадокс, что он её вообще знает. А ещё больший парадокс, что всю дальнейшую историю после того дня она знает только со слов самого донора! Я от неё избавился сразу после отказа подписаться. Два года спустя разыскал еёменя сильно совесть мучила. Предложил вернуться в Клинику, посоветовал хорошую тему для диссертации. Она никогда не интересовалась судьбой донораистория в её изложении была очень простойдонор умер, тему закрыли, генералов надо слушаться. Так она и считала, пока донор уже в теперешнем виде не явился к ней ровно в тот же день, как она сказала, что он живой. И знает донор только то, о чём говорилось в его палате. А значить это может только одно. Когда у него на энцефалограмме прямые линии ползлиОН ВСЁ СЛЫШАЛ! Слышал и помнил»
Дерябин взял кусочек сахара и обильно полил его влериянкой: «Ладно, поздно уже. Иди спать и не болтай много».
АВТОНОМНЫЙ АППЕНДИЦИТ
Старший лейтенант Пахомов ничем особенным не блистал. Три года назад он закончил 4-й Факультет Военно-Медицинской Академии и вышел в жизнь заурядным флотским военврачом. Хотя Пахомов был прилежен в учебе, троек за свои шесть курсантских лет он нахватался порядочно и уже с той поры особых планов на жизнь не строил. Перспектива дослужиться до майора, а потом выйти на пенсию участковым терапевтом, его вполне устраивала. А пока Пахомов был молод, и несмотря на три года северной службы, его романтическая тяга к морским походам, как не странно, не увяла. Распределился он в самый военно-морской город СССРСевероморск, оплот Северного Флота. Там находилась крупнейшая база подводных лодок. На одну из них, на жаргоне называемым «золотыми рыбками» за свою запредельную дороговизну, Пахомов и попал врачом. Вообще то это была большая лодочкаатомный подводный стратегический ракетоносец.
Холодная война была в самом разгаре и назначение подобных крейсеров было куда как серьезное. Им не предлагалось выслеживать авианосные группировки противника, им не доверялось разведки и диверсийим в случае войны предстояло нанести удары возмездия. Залп даже одной такой подводной лодки, нашпигованной ракетами с мегатонными термоядерными боеголовками, гарантировано уничтожал противника в терминах «потерь, неприемлемых для нации», выжигая города и обращая экономику в руины. Понятно, что при таких амбициях выход на боевое задание был делом сверхсекретным и хорошо спланированным. Подлодка скрытно шла в нужный район, где могла замереть на месяцы, пребывая в ежесекундной готовности разнести полконтинента. Срыв подобного задания, любое отклонения от графика дежурства, да и само обнаружение лодки противником были непозволительными ЧП. Понятно, что и экипажи для таких прогулок подбирали и готовили с особой тщательностью. Народ набирался не только морально годный, самурайско-суперменовый, но и физически здоровый. Получалось, что врачу на подлодке и делать то особо нечего, в смысле по его непосредственной медицинской части.
Это была всего вторая автономка доктора Пахомова. О самом задании, о том что, как и где, знают всего несколько человексам капраз, командир корабля, да капдва, штурман. Ну может еще кто из особо приближенных. Для доктора, впрочем как и для большинства офицеров, мир на полгода или больше ограничивается размерами подлодки. Самым любимым местом становится медпунктспециальная каюта, где есть все, даже операционный стол. В нормальных условиях он не заметен, так как прислонен к стене, откуда его можно откинуть и даже полежать на нем от нечего делать. За автономку много таких часов набегаетбесцельного и приятного лежания в ленивой истоме. За дверью подводный корабль живет своей размеренной жизнью, где-то отдаются и четко выполняются команды, работают механизмы и обслуживающие их люди, где-то кто-то что-то рапортует, кто-то куда-то топает или даже бежит. А для тебя время остановилосьты лежишь на любимом операционном столе, в приятно пахнущей медициной и антисептиками, такой родной каюте, и просто смотришь в белый потолок. Впрочем пора вставать. Скоро обед, надо сходить на камбуз, формально проверить санитарное состояние, снять пробу и расписаться в журнале. Короче изобразить видимость некой деятельности, оправдывающей пребывание доктора на подлодке. Вот и получается, что доктор здесь, как машина в маслестоит законсервированным на всякий случай.