Вполне естественно.
Другая моя знакомая девушка, изменив имя, танцует сейчас в Русском балете. На днях я пошел в театр посмотреть, как она танцует. У нее ноги как у нашего известного бейсбольного полузащитника Фордхэма. А мне она казалась такой красивой Я и тебя считал красивой.
Мы с тобой были очень хорошей парой, молвила Хэрриет, одно мешалотебе постоянно приходилось бриться. Эта электробритва никогда ее не забуду
Отказался я от нее
А вот и его старый дом Глядя на подъезд, он отчетливо вспоминал, сколько раз они с Хэрриет входили в этот дом и выходили из него в былые дни: моросит дождь; сыплет утренний снежок, и лошадка молочника смирно стоит на побелевшей улице
Они остановились и стали смотреть на старый, из красного кирпича, с ветхими ставнями дом, уделяя особое внимание окну на четвертом этаже: столько раз они оттуда выглядывалиузнать, какая на дворе погода Пол, конечно, не забыл того первого раза, одной зимней ночью, когда они с Хэрриет тихо проскользнули вот через эту дверь.
Таким я был вежливымпросто загляденье, тихо произнес он.
Хэрриет улыбнулась, понимая, о чем он.
Ты все время ронял ключ на землю и повторял: «Господи! Господи!» пытаясь нашарить его руками.
Я так нервничал Хотел, чтобы ты точно понимала, какие нас связывают отношения, не питала никаких иллюзий. Просто хорошие друзья, хорошо понимающие друг друга; есть другая девушка, она возвращается из Детройта через шесть недель, никаких притязаний ни на меня, ни на тебя
Пол снова бросил печальный взгляд на окно на четвертом этаже, улыбнулся.
Какой я был дурак!
До чего милая, тихая улочка Хэрриет тоже не спускала глаз с окна на четвертом этаже; покачала головой, снова взяла Пола за руку. Я все же должна добраться до Ванамейкера.
Последовали дальше.
Что ты собираешься там купить? поинтересовался Пол.
Хэрриет промолчала, по-видимому, не знала, что ему ответить.
Ничего особенного. Мне нужны вещички для младенца. У меня скоро будет ребенок.
Посторонились, чтобы дать возможность пройти маленькой женщине с четырьмя таксами, вся упряжка с лаем опередила их.
Смешно, правда, у меня ребенок! улыбнулась Хэрриет. Я целый день лежу и думаю, как все это будет. Кроме того, сплю и пью много пиватеперь ведь нужно кормить двоих. Но мне еще никогда в жизни не было так приятно.
Ну, угрюмо заметил Пол, по крайней мере, из-за твоей беременности мужа не заберут в армию.
Может быть. Но он такой яростный патриотхоть куда.
Очень хорошо. Когда он окажется в Форт Дикс, я буду встречаться с тобой в Вашингтон-сквер, куда ты будешь вывозить на прогулку в колясочке своего бэби. А чтобы отвести любые подозрения, я надену полицейскую форму. Я не такой заядлый патриот, как твой муж.
Но тебя все равно загребут, разве не так?
Несомненно. Тогда я пришлю тебе свою фотокарточку в форме лейтенанта. Из Болгарии. Меня не покидает странное предчувствие, что меня обязательно направят в Болгарию для защиты какого-то важного стратегического пункта.
Ну и как ты это все воспринимаешь? Впервые Хэрриет посмотрела на него проникновенно, прямо ему в глаза. Может, это дурацкий вопрос. У меня ведь прежде не было возможности спросить тебя об этом. Прежде ты мне всегда рассказывал, что ты о чем думаешь, излагал свое мнение О Рузвельте, Джеймсе Джойсе, Иисусе Христе цыганке Розе Ли, Матиссе о крепких напитках, сексе, архитектуре
Да, в те времена у меня было множество самых разнообразных мнений, Пол улыбнулся с некоторым сожалением о минувшем. Секс и беседа. Основы цивилизованных отношений между полами. Повернулся и снова задрал голову, глядя на окно на четвертом этаже. Какая приятная была комнатка Секс и беседа
Пойдем, Пол, пойдем! поторапливала его Хэрриет. Ванамейкер не будет работать из-за нас двоих всю ночь.
Пол, чувствуя, как похолодало, поднял воротник пальто. Приближались к Пятой авеню.
Ты была единственной девушкой в моей жизни, с которой я мог спать в одной постели.
Нашел что сказать девушке! засмеялась Хэрриет. Может, ты считаешь это комплиментом?
Пол пожал плечами.
Нет, просто факт, не имеющий больше никакого отношения ни к чему другому. Или, может, все же имеющий? Как ты считаешь, вежливый человек может так разговаривать с замужней женщиной?
Конечно нет.
О чем ты думаешь, когда смотришь на меня? неожиданно спросил он.
Особенно ни о чем, Хэрриет осторожно подбирала слова.
Когда ты мне лжешь, о чем ты думаешь?
Особенно ни о чем! резко повторила она.
Я искал встречи с тобой целых два года, признался Пол.
Зачем искатьмое имя есть в телефонном справочнике. Она прибавила шагу, кутаясь в пальто.
Но я не отдавал себе в этом отчета, пока не увидел тебя.
Прошу тебя, Пол, пожалуйста
Шел по улице, подходил к тому бару, где мы частенько сидели вместе, входил, садился за столик, хотя пить совсем не хотелось, и не мог понять, объяснить себе, ради чего я там торчу. Теперь-то я знаю. Я ждал тебя, надеялсявдруг придешь. Я ведь не случайно проходил мимо твоего дома.
Послушай, Пол! умоляюще заговорила она. Все это было так давно, все это было так хорошопросто чудесно; но все кончилось
Я был не прав, признался Пол. Тебе не нравится, что я говорю? Я был не прав. Ты знаешь, я так и не женился в конечном счете.
Знаю. Только прошу тебязаткнись!
Когда я иду по Пятой авеню, прохожу первого января мимо собора Святого Патрика, всегда слегка поднимаю голову, посмотреть, нет ли тебя где-нибудь поблизости. Потому что встретил тебя там в тот день, когда тебе удалили зуб и было так холодно. Мы шли рядышком, слезы струились из твоих опухших красных глаз, и это был тот единственный раз, когда я тебя встретил в самом деле случайно
Хэрриет улыбнулась.
Какие все же приятные воспоминания.
Два года, продолжал Пол, прошло два года. За это время у меня было множество девушек. Он пожал плечами. Но все они лишь наводили на меня скуку и я тоже заставлял их скучать. Я смотрел на каждую проходившую мимо женщину, чтобы убедитьсяне ты ли? Все девушки, с которыми я гулял, громко протестовали, поносили меня почем зря за это. А я бродил повсюду, ходил следом за девушками с черными волосами, может, встречу тебя; упрямо шел за женщинами в меховых полушубках, как у тебя, может, встречу тебя; не спуская глаз, шагал за девушками с такой же прямой, прекрасной походкой, как у тебя, может, встречу тебя
Он помолчал, потом заговорил снова:
Два года искал тебя на городских улицах и сейчас впервые в этом признаюсь себе. А эта маленькая испанская закусочная, куда мы пошли в первый раз Каждый раз, когда я проходил мимо нее, в памяти моей всплывало все, до мельчайших деталей: сколько стаканчиков мы пропустили, какой играл оркестр, о чем разговаривали, как нагло подмигивал тебе этот жирный барменкубинец и как в конце концов, с охватившей нас обоих нежностью, гуляли потом по улицам и наконец пришли ко мне домой
Теперь оба шли очень быстро. Хэрриет прижимала онемевшие от холода руки к бедрам.
Как было поразительно прекрасно, когда соединялись наши тела
Пол, прекрати! раздраженно, резко бросила ему Хэрриет. Два года! Прошло целых два года Воспоминания о тех ощущениях должны притупиться
«Как же я мог совершить такую большую ошибку! размышлял на ходу Пол. Как мог намеренно так глубоко заблуждаться? И теперь ее не исправишь Нет никакого средства. И не будет до конца жизни» Он почти зло посмотрел на Хэрриет: лицо ее сосредоточенно, словно она вообще не слушает его и лишь напряженно думает, как поскорее перейти улицу.
Ну а ты, ты помнишь?..
Ничего я не помню! раздраженно выпалила она; вдруг слезы брызнули у нее из глаз и потекли по искаженному гримасой лицу. Ничего не помню, черт побери! Ничегошеньки! повторяла она сквозь рыдания. И не пойду я ни в какой Ванамейкер! Я возвращаюсь домой! Прощай! Подбежала к стоявшему на углу такси, резко рванула на себя дверцу, запрыгнула прямо с тротуара в салон.
Машина промчалась мимо Пола, и он заметил на мгновение Хэрриет: она сидела, выпрямившись, крупные, непрошеные слезы стояли в глазах
Пол следил за такси, пока оно не свернуло с Пятой авеню. Потом пошел в обратном направлении, размышляя о том, что ему непременно, обязательно нужно переехать из этого районадостаточно долго в нем прожил.
Избранная клиентура
«Фигаро! Фигаро! Фигаро! распевали они, съезжая со склона на велосипедах, переезжая через дрожащие полосы тени и солнечного света, между густыми рядами деревьев с обеих сторон. Фигаро!»
«Фигаро! пел Мэкс, накреняясь в сторону на повороте. Моя милочка где-то за морем, моя милочка где-то за морем-океаном»
Ты, Мэкс, плешивый австрийский жаворонок, крикнула Эстер, накреняясь в сторону за Мэксом на повороте. Оперение самца желтое, с зелеными штанишками. Нельзя его принимать за настоящего, если на носу нет очков с толстой золотистой оправой в четверть дюйма.
Если бы я собирался рожать, отозвался Мэкс, немного затормозив, то никогда бы не ездил на велосипеде по горам штата Нью-Йорк, как ты. Это совсем не полезно для твоего будущего младенца.
Напротив, такая езда просто необходима для него, возразила Эстер. Он будет настоящим, худощавым спортсменом. Мне не нужен толстый ребенок, мне такие не нравятся. Мне нужен ребенок худой, печальный, с большой душой, как у его отца. Она поглядела на Сэма, и оба засмеялись.
Думаю, это будет прекрасный ребенок, выразил свою надежду Сэм.
У подножия холма они увидели четверых молодых людей. Когда велосипедисты приблизились к ним, те растянулись во весь рост на дороге с таким безразличием, что по нему чувствовалось: встреча эта далеко не случайна, скорее, преднамеренна. Когда они подъехали еще ближе, все четверо встали; немного нервно пошаркали ногами, поднимая клубы дорожной пыли. В руках у двоих из них были тяжелые обрубленные ветки, которыми они то и дело постукивали по дороге. Казалось, эти ребята слоняются бесцельно, как неприкаянные, по маленьким городкам уже довольно долго. Один из них щелчком раскрыл большой складной карманный нож.
Вон там, на дороге, ребята, видно, хотят заработать пару баксов на субботний вечер, прошептал Сэм, стараясь ехать как можно медленнее. У тебя что-нибудь есть в кармане, Мэкс?
Пятнадцать центов Могу отдать.
У менятри заколки для волос, добавила Эстер.
У меня четвертак, присовокупил Сэм. Вперед, может, проедем!
Но им все равно пришлось остановиться у подножия холма, так как эти четверо снова улеглись, перегородив дорогу, и, не говоря ни слова, снизу разглядывали Сэма, Мэкса и Эстер взглядами деловых людей. Они лежали не двигаясь; на одном старая, точенная молью футболка темно-бордового цвета, с большим номером «36» на спине.
В чем дело? осведомился Сэм.
Они даже не шелохнулись; по-прежнему молчали.
Какие милые ребята, мягко произнесла Эстер. Очень приятные. Вы случаем не ходите в Принстон, а? громко поинтересовалась она.
Те молчали. Мэкс насвистывал тему одной из своих сонат; повел велосипед рядом с собой, пытаясь их обойти. Они его не пустили; наконец поднялись, обыскали старую одежду Сэма и Мэкса, пошарили в карманах старых женских брючек Эстер, в пятнах от кулинарного жира и велосипедной смазки, ощупали карманчики ее потрепанной хлопчатобумажной рубашки.
Ничего нет! объявил парень в темно-бордовой футболке. Могу поспоритьна всю троицу не будет и доллара.
Интеллигент, определил Мэкс с улыбкой, глядя на него сквозь линзы очков и медленно потирая лысину. Настоящий интеллигент, сразу видно.
Не сильно задавайся! отвечал парень в футболке.
Жиды! высказался второй с раскрытым ножом в руках.
Парочка жидов из колонии свободной любви чокнутой старухи Спиер.
Ну-ка, убирайтесь отсюда! Парень в футболке отошел к обочине дороги, освобождая для велосипедистов путь. Убирайтесь отсюда к чертовой матери!
Медленно вертя педалями, проехали между ними: Эстерпосередине, Мэкс и Сэмпо бокам.
Жидовские ублюдки! бросил парень с ножом. Вшивые жидовские ублюдки!
Подождав, пока велосипедисты отъедут ярдов на пятнадцать, он бросил вслед им камень. Его примеру последовали приятели: проворно поднимали с дороги камни и швыряли их в велосипедистов. Сэм, тормознув, ехал теперь за Эстер, закрывая ее собой. Все теперь быстро завертели педалями и сидели на своих седлах прямо, словно застыли, не оглядываясь назад. Один камень угодил Мэксу в плечо; он побледнел от боли, руки затряслись на руле, но не пригнулся и не стал оглядываться назад. Оказавшись за поворотом, они сбавили скорость.
Несчастный Мэкс! проговорила Эстер. Ведь ты даже не еврей. Нет, ты якшаешься явно не с теми людьми.
Амбар Томаса рядом, впереди, прямо по дороге. Мэкс глядел строго впереди себя. Может, раздобудем там пару вил и вернемсяразберемся с этими четырьмя джентльменами? Попросим Томаса нам помочь.
Тоже придумал! осадил его Сэм. Много ты наделаешь со своими вилами.
Послушай, Сэм! вмешалась в разговор Эстер. Для чего тебе все эти неприятности? И сразу осеклась, заметив выражение лица Сэма.
Я уехал из Берлина, из Вьетнама задумчиво вспоминал Мэкс. Считал, что больше никогда не увижу ничего подобного. Как, вероятно, все же ужасно быть евреем!
Мэкс все еще был бледен; внимательно выискивал колеи на дороге.
Привыкаешь, откликнулся Сэм. Так или иначе.
Старуха Спиер, объяснил Мэкс, каждое лето приглашает к себе пятнадцать безденежных артистов, потому что верит в силу искусства и чувствует себя одинокой. Сколько там у нее сейчас евреев?
Четверо, ответил Сэм.
Артисты, подхватил Мэкс. Выходит, жители этого городка их ненавидят и называют жидами. Пятнадцать творчески одаренных людей собираются в одном местерисуют, сочиняют музыку, пишут стихи, играют струнные квартеты, поэтому-то их и ненавидят, поэтому и называют это место колонией свободной любви старой леди Спиер. Что же такого плохого артисты, художники и музыканты сделали американцам? За что они их так люто ненавидят? Что дурного им сделали евреи?
Подъехали к развилке и остановились.
Езжай-ка лучше домой, обратился Сэм к Эстер. Не обращай внимания и езжай домой.
Эстер пристально посмотрела на Сэма и Мэкса.
Чего, черт подери, ты хочешь добиться?
Езжай домой! повторил Сэм.
О'кей. Эстер пожала плечами. Ну, ладно, я голодна. Я теперь ем как лошадь. Вскочила на велосипед и быстро заработала педалями. Сэм молча глядел, как она ехала по дороге между двумя плотными рядами деревьев. «Там, внутри ее организма, мой ребенок, думал он. Да, в самом деле в наши дни нужно быть большим эгоистом, чтобы иметь детей. Когда-то было все по-другому, но в наше время все перевернуто вверх тормашками».
Сэм с Мэксом сели на велосипеды и поехали к дому Томаса. «Вот эти четверо подонков швыряются камнями, думал Сэм, крутя педали. Погромы планируются в разных уголках Соединенных Штатах; они предназначены и для моего ребенка, который только через пять месяцев появится из утробы матери. Есть люди, которые уже ненавидят моего сына, а он еще и на человека не похож в чреве материу него есть жабры». Сэм тихо засмеялся.
Чего такого смешного? удивился Мэкс.
Так, ничего. Подумалось кое о чем. Глупость, конечно.
«Да ведь это же четверо хулиганов, размышлял Сэм, зачем принимать все это близко к сердцу? Но ведь день за днем американцы, американский народ, становятся такими, как они. Мальчишки и взрослые мужчины продают книжки отца Куглина на каждом углу, а убогие пожилые дамы охотно их покупают. Какие болезненные, словно истощенные недоеданием, лица у этих продавцов и их покупателей! Эта заразная болезнь проникает все глубже во все органы такого большого организма, как Америка, отравляет кровоток. И одновременно появляется все больше отелей, куда тебе вход заказан, жилых домов, даже в Нью-Йорке, где тебе не разрешают жить»
Сэм продавал свои статьи в журналы, где помещалась реклама курортных мест с такими предупреждениями: «Только для особой клиентуры», «Только для эксклюзивной клиентуры», «Только для избранной клиентуры».
«Отель рекламирует свою эксклюзивную клиентуру, размышлял Сэм, под которой подразумевается любой, кроме шести миллионов евреев и пятнадцати миллионов чернокожих. Эксклюзивная клиентурасто десять миллионов людей. Ничего себе! Ладно, убеждал себя Сэм, ведь ты же мог прежде не обращать на это внимания, ведь все это статика, условия существования, и в такой атмосфере еще можно было дышать. Но ситуация уже приобрела печальную динамику!»
Послушай, Мэкс, может, и правда что-то есть в том, что они говорят. Нет дыма без огня Может, я тоже за протоколы Сионских мудрецов, тоже замышляю всемирное господство? Тоже еврей международного масштаба? Восемь лет голосовал за президента-демократа. Голосовал также и за Лагуардию1. Может, я тоже комунист? У меня в банке на счете восемьсот доллароввыходит, я банкир-плутократ? Терпеть не могу смотреть на боксерские боине оттого ли, что жажду христианской крови? Что прикажешь делать?
Работать. Мэкс не отрывал глаз от дороги впереди.
«Работать» Что ты сегодня можешь сказать? «Прекратите все это! Перестаньте стрелять друг в друга! Перестаньте стрелять в мою жену, в моего ребенка! Прошу вас, будьте благоразумны, будьте людьми!» Яписатель, прозаик, пишу художественную литературу. «Луна ярко светила. Она посмотрела ему в глаза, и чувства ее смешались».
Мэкс улыбнулся.
Ну, Сэм, так ты не пишешь.
Весь мир идет в тартарары, продолжал Сэм, а я именно так и пишу: «Она посмотрела ему в глаза, и чувства ее смешались».
Ты можешь писать то, что хочешь, выразить правду так, как ты ее видишь.
Правду так, как я ее вижу? засмеялся Сэм. От нашего мира за милю несет вонью. Люди просто ужасны, и нам не остается ничего, кроме отчаяния. Должен я писать об этом? Ну и кому от этого станет хорошо? Почему я должен быть тем, кто скажет им откровенно обо всем этом?
Впереди показался дом Томаса, и они быстрее завертели педалями. Увидев их, Томас вышел из амбара. Этот высокий, стройный, как струна, человек выполнял случайную работу в усадьбе миссис Спиер и всегда терпеливо выслушивал, как музыканты играют струнные квартеты. Сам он играл на аккордеоне и пел трио с Сэмом и Мэксом по вечерам, когда им всем троим не хотелось работать. Они пели «Кейзи Джонс», «Ночь и день», «Что ты делаешь, Кен Джон?».
Там, на дороге, Томас, четверо парней, хотели нас ограбить, сообщил ему Сэм. Думали, что у нас есть деньги.
Обозвали нас жидовскими ублюдками, добавил Мэкс, и швыряли в нас камни. Мы подумали, может, взять тебя и всем вместе вернуться
Все лето в округе бродят банды, откликнулся Томас, мешают честным людям отдыхать. Он взял в руки вилы, вторые протянул Мэксу. У него были крепкие руки фермера, и простые вилы в его руках вдруг превратились в грозное оружие. Сэм увидел бейсбольную биту, прислоненную к стене амбара; вооружился ею.
Назад пошли пешком. Мэкс все еще был ужасно бледен, и вид у него был какой-то странный: коротенький, лысый толстячок, здоровое, деревенское, с мягкими чертами лицо; тонкие пальцы пианиста казались такими нетвердыми и были совсем не к месту на древке вил. Он шел между Томасом и Сэмом, елозя ногами, когда попадал в колею. Сэм легко нес на плече свою ношубейсбольную биту.
Гарри Хейлмэн, сказал он. Эта бита подписана самим Гарри Хейлмэном. Он играл за Детройт. Был ведущим игроком команды несколько лет, в высшей лиге. Да, хорошая, увесистая бита, ничего не скажешь. И с видом знатока несколько раз перевернул ее перед глазами. Однажды мне удалось сделать пять ударов в одной игре. Сэм засмеялся, чувствуя сейчас себя значительно лучше, увереннее, потому что был на пути к конкретным, насильственным действиям. Надеюсь, что они не выбьют мне глаз.
Мэкс не засмеялся его ремаркеувлеченно шел вперед с лицом сосредоточенным и сердитым.
Не напоминает ли тебе все это старые дни дуэлей в древнем Гейдельберге? Сэм старался немного отвлечь Мэкса, убрать выражение отчаяния с его лица. Честь на кончиках зубцов вил. Как, Мэкс?
Нет, ответил Мэкс, не напоминает.
Уже подходили к знакомому повороту на дороге.
Наверняка убегут, как только нас увидят, предположил Томас. Можно немного погнаться за ними, кольнуть пару раз в задницу. Но соблюдайте осторожностьвилами запросто можно отправить человека на тот свет.
Мэкс, слышишь? спросил Сэм.
Слышу, ответил тот.
Теперь он шел быстрее, обгоняя на два-три ярда своих высоких товарищей, а пыль клубилась у него под ступнями.
Эти четверо все еще сидели у подножия холмауже не на дороге, а на траве, на обочине. Увидели Мэкса, решительно вышагивавшего впереди, поднялись. Мэкс быстро шел к обидчикам, вытянув перед собой в напрягшихся руках вилы; румянец наконец вновь залил его бледное лицо, а на губах блуждала детская нежная улыбка. Теперь он уже не был похож на толстенького коротышкусорокалетнего музыканта.
Хэлло! крикнул он еще с почтенной дистанции. Хэлло, ребята! Видите, мы вернулись, ребята! Сэм с Томасом, едва успевая за ним, бросились вперед.
Парни попятились, оглядываясь по сторонам в поисках надежного убежища. Мэкс кинулся к ним.
Неожиданно парень с раскрытым ножом улыбнулся.
Привет, Том!
Томас от неожиданности остановился, опустил вилы.
Хэлло, Алек! в его низком голосе чувствовалось сомнение.
Мэкс тоже остановился; закинув голову, через очки скосил глаза на птичкусидит на высокой ветке. Сэм держал биту одной рукой.
Вроде тут с моими дружками кое-какие неприятности произошли, Алек, начал Томас.
Недопонимание промямлил Алек, делая вид, что еле ворочает языком. Ну, не поняли друг друга Выпили мы лишнего, Томас. Знаешь ведь, как это бывает. И попытался продемонстрировать, что совсем пьян: стал болтать головой из стороны в сторону.
Остальные тут же поняли его подсказкупонурились, зашатались на месте, а один даже виртуозно икнул.
Шутка, объяснил тот, что в темно-бордовой футболке. Не хотели мы им ничего плохого, можем и извиниться, ну, если они затаили на нас обиду. Как, ребята?
Ребята кивнули.
Видишь, Томас обратился к Сэму, несколько смущенный: приходится убеждать друзей, что эти сельские ребята пьяны и не хотели ничего плохого, просят их извинить, они не хотели причинить вам никакого вреда.
Да, ты прав, Томас, старина, подтвердил Алек. Мы не хотели причинять им вреда.
Ну-ка, проваливайте отсюда! вдруг вымолвил Мэкс. Проваливайте, да побыстрее!
Те четверо сразу повернулись.
Пока, Томас! бросил через плечо Алек.
Пока! крикнул в ответ Томас.
Сэм, Мэкс и Томас глядели им вслед. Возбуждение их как рукой сняло, и они быстро зашагали по дороге.
Вот идиоты! Томаса явно обеспокоило это происшествие. Работу найти не могут, слоняются по городу, пьют, когда удается раздобыть деньжат, и в голове одна чепуха, мусор. Не обращайте на них внимания. Вообще-то они неплохие ребята.
Мне жаль, отозвался Мэкс, в самом деле жаль, что так случилось. Мы не знали, Томас, что это твои знакомые, нам очень жаль.
Иногда я играю с ними в бильярд, Томас ощупывал пальцами острые зубья вил, хожу на танцы; пиво пьем раза два в месяц. Колоть их вилами, конечно, не стал бы. Видите, как неловко получается
Да, понятно, успокоил его Сэм.
Возвращались назад, к амбару, молча. Мэкс глядел впереди себя, лоб его избороздили морщины, он то и дело устремлял задумчивый взор вдаль по дороге.
Кажется, он проводил более четырехсот встреч в год, проговорил Сэм, когда подходили к амбару, он пытался успокоить Мэкса, унять его гнев. Я имею в виду Гарри Хейлмэна, всегда бил правой.
Но Мэкс даже не повернулся к нему; они с Сэмом сели на велосипеды у амбара.
Спасибо тебе, Томас, поблагодарил Сэм.
Томасон стоял, отвернувшись от Сэма, дергая себя пятерней за мочку ухаответил небрежно:
Не за что.
Сэму пришлось налечь на педали, чтобы догнать Мэкса. На пути назад не разговаривали; когда поравнялись с коттеджем, Мэкс махнул рукойповорачиваем.
Подъехав к коттеджу, Сэм прислонил к стене велосипед и вошел в дом. В гостиной Эстер за столом ела виноград, обрадованно улыбнулась ему, увидав, что он цел и невредим.
Все хорошо?
О'кей. Сэм, вымыв руки, прилег на кушетку и уставился в потолок. Думаю позвонить своему агенту.
Лови! Эстер бросила ему гроздь винограда.
Он поймал, подбросил на руке.
Пусть подыщет мне работу в Голливуде. Сэм поднес гроздь ко рту. Скажусобираюсь написать о том, чего никогда не было, о людях, которых никогда не существовало. Мне нужно отдохнуть.
Эстер искоса бросила на него взгляд; поднялась из-за стола, легла рядом, поцеловала его за ухом.
По-моему, мой поцелуй вкуснее винограда.
Хочу, чтобы мой ребенок родился под западными звездами. Сэм обнял жену. Под теми, что глядели на Дэррил Заук и Грету Гарбо.
В ответ Эстер снова его поцеловала.
Индеец в разгаре ночи
Город лежал кольцом вокруг Сентрал-парк, притихший, уснувший; в небе в четыре часа утра еще бледнели звезды и поднимался пока неплотный, легкий, воздушный туман. Время от времени прокрадывался автомобиль, мягко шурша шинами и рассекая воздух, освещая перед собой дорогу неярким светом передних фар. Замерли птицы на ветках, троллейбусы и автобусы в депо; редкие такси тихо поджидали припозднившегося пассажира; пьяницы в этот ранний час уже спокойно почивали в своих подъездах, не дотянув до двери квартиры; бродяги храпели в постелях; в высоких, задыхающихся от удушья небоскребах давно погасли огни, свет горел только там, где лежал больной или занимались любовью.
Ветра не было, и тягучий запах земли поднимался вместе с рождающимся туманом, что, конечно, довольно странно для этого бетонного города.
О'Мэлли медленно шел по холмистым дорожкам парка: сейчас здесь ни нянек с детишками, ни полицейских, ни ученых, ни стариков на пенсии, что с тяжелым сердцем, не по своей воле оставили работу. Дорожки абсолютно пустынны, на них лежит лишь теплая ночь с туманом да расстилается деревенский запах весенней земли, и еще они хранят память о бесконечных следахноги горожан ходили по ним в этом зеленом парке, похожем на ладонь большой руки огромного города.
О'Мэлли шагал не торопясь, держа голову с сознательной осторожностью человека, чувствующего, что пропустил лишний стаканчик виски и это не позволяет ему рассчитывать на абсолютную ясность ума. Всей грудью вдыхал редкостный, прозрачный утренний воздух, который, как ему казалось, специально сотворен Господом в знак милосердия Его и кроткой терпимости, после виски, само собой разумеется.
О'Мэлли, двигаясь между рядами деревьев в сторону запада, дыша словно застывшим чудесным воздухом, разглядывал город, погрузившийся в великолепную, тихую спячку, так приятно сознавать, что там, за изгородью парка, его дом, работа, его будущее.
Прошу прощения, откуда-то перед ним выскользнул человек. Огонька не найдется?
О'Мэлли остановился, зажег спичку, поднес к сигарете незнакомца, заметил нарумяненные щеки, длинные, тщательно завитые волосы, бледные, дрожащие ладони, которыми тот прикрыл горящую спичку; на губах помада тонким слоем.
Благодарю вас. Вскинув голову, он искоса, с вызовом поглядывал на О'Мэлли.
Спрятав коробок в карман, О'Мэлли пошел дальше своей дорогой, старательно удерживая голову в состоянии приемлемого равновесия.
Какая приятная ночь! торопливо произнес незнакомецу него оказался пронзительный, как у девочки, голос, и исходил он откуда-то из самой гортани: нервный, чуть ли не истеричный, с придыханием. Обожаю прогулки в парке в это время, в такую ночь, как эта, просто чтобы подышать свежим воздухом.
О'Мэлли сделал глубокий вдох.
Гуляете в полном одиночестве? нервно осведомился незнакомец.
Угу, ответил О'Мэлли.
Вам здесь не одиноко? Разговаривая, он потирал руки. Не боитесь разгуливать по парку один в такой поздний час?
Нет, не боюсь. О'Мэлли готов был переброситься добрым словечком с любым живым существом под влиянием всего, что он сегодня выпил, сладкой свежести воздуха и тех чувств, что испытывает житель такого большого города, как Нью-Йорк, считающий себя в какой-то мере его владельцем. Мне никогда не бывает одиноко и нравится гулять по парку, когда в нем нет ни души и темно, как сейчас.
Незнакомец кивнул, явно недовольный его словами.
Вы убеждены, что вам не нужна компания? с явным разочарованием спросил он, продолжая бросать косые, вызывающие взгляды на О'Мэлли, так смотрит на мужчину испуганная, но тем не менее решительная женщина, задумавшая его заарканить.