Быстро одевайся!
Ты пьян! Тебе нельзя за руль, кричу на него в надежде образумить, когда он хватается за ключи от автомобиля.
Я сказал одевайся, цедит он с большими паузами, Тебе никто права голоса не давал!
Вадим! злость во мне мешается с ужасом, Я с тобой никуда не поеду.
Резкая боль от удара обжигает лицо, и я падаю на пол. В голове помутилось, откуда-то со стороны слышу голос мужа:
Шлюха! Думаешь я не видел как ты на Игоря пялилась!
Вадим, шепчу одними губами, ощущая как капелька крови стекает из разбитого носа.
А значит и поступать с тобой нужно как со шлюхой.
Рывком поднимает меня с пола.
Раздевайся!
У меня кружится голова, но я все же предпринимаю попытку добежать до входной двери. Муж явно не в себе и мне нужно бежать. Вадим пьян, и быть может, мне удастся выбраться из дома.
Стой, а то убью! орет он мне вслед.
Пусть хоть кто-нибудь из соседей откроет, пожалуйста. Постучать я не успела, муж выскочил за мной следом. Опрометью кинулась вниз на улицу, когда увидела перекошенной злобой лицо Вадима. В голове билась одна единственная мысль: «Догонитубьет.»
Холод асфальта обжег босые ноги, заставляя сбиться с шага. Этой секунды мужчине хватило, чтобы догнать и повалить на землю. Вадим навалился сверху, прижимая меня своим телом. На улице никого. В эту промозглую зимнюю погоду ни у кого нет желания гулять.
Он с остервенением стаскивает с меня брюки вместе с трусами.
Шлюха, удар, Шлюха, мужчина давит мне на шею, выбивая вместе с воздухом последние силы.
На меня нападает какое-то оцепенение. Боль заполняет все вокруг, и проще отстраниться, будто это происходит не со мной. Это не я, это не мой муж.
Вадим несколько раз ударяет меня ладонью по заднице, а потом резко входит. Больно. Он абсолютно точно стремиться трахать меня как можно больнее, как будто наказывает. Но за что? Смазки нет совсем и каждое его движение ощущается, как будто проводят наждачкой. Слезы наворачиваются на глазах, нет сил даже кричать. Он рычит сзади и повторяет «шлюха». Будь проклят тот день, когда я вышла за него замуж.
Вадим сдавливает мне шею, после чего шумно выдохнув, кончает. Рывком поднимает с земли, если бы при этом он меня не держал, упала бы обратно. А потом тащит к машине.
Я за всем наблюдаю отстраненно, повторяя про себя как мантру: «Это не со мной». Щелчок, сигнализация срабатывает. Вадим чертыхается, но все-таки открывает автомобиль, после чего бросает меня на заднее сиденье, а сам садится за руль.
Много лет спустя, уже после этой страшной аварии, я корила себя за то, что не смогла сбежать, уйти, но тогда разбитая и растоптанная, я полулежала на заднем сиденье автомобиля и была совсем не против закрыть глаза и уже никогда их не открывать.
Шрам Теперь он не только напоминает мне о моем прошлом, но и строит мое будущее.
Каждый раз, подходя к зеркалу, я сжимаю кулаки и мысленно заставлю себя не делать этого. Но все равно, всякий раз, когда я вижу свое отражение, я закрываю глаза. Первые несколько секунд, которые я борюсь с собой, кажутся длинными, почти бесконечными. Я сильно зажмуриваюсь, так, что болят глазные яблоки, стиснутые оболочкой век. А ногти на руках впиваются в ладонь, оставляя красные следы на ней, которые еще долго не проходят.
В последнее время я смотрю на себя в зеркало все реже. Это происходит максимум один раз в день, и те пять минут, что я стою перед своим отражением, я старательно жмурюсь, боясь увидеть новую себя.
Иногда, когда я осмеливаюсь выйти на улицу, закрыв лицо платком или натянув огромные солнцезащитные очки, я везде вижу их. Молодых, не очень молодых, совсем уже сморщенных от старости женщин, которые сидят на лавочке в сквере или спешат по своим делам, заглядывая на свое отражение в маленьком зеркальце или экране своего смартфона, подкрашивающих губы или припудривающихся.
Мне кажется, что этих женщин миллионы, они везде преследуют меня, но они не боятся смотреть на свое отражение, стараясь сделать себя более красивыми.
А что могу сделать я, чтобы стать красивой? Только закрыть свое лицо, через которое проходит огромный шрам. Клеймо, которое теперь будет вечно напоминать мне о моих ошибках и о том, что будущее моеэто ежедневные пятиминутные стояния перед зеркалом и ощущением ужаса от того, что я увижу в нем, если открою глаза.
Трех зеркал в моем доме уже нет, они вдребезги разбиты и безжалостно выкинуты на помойку. Они предали меня, они показали мне то, во что я до сих пор не могу поверить. Яуродина, которая останется такой до конца своей паршивой жизни! Ямусор, никому не нужное пугало, которое терпело и любило, ждало и надеялось, а теперь осталось навсегда со своим лицом, и его уже не переделать никогда.
Я часто вспоминаю, как мы с подружкой выбегали из школы, радовались концу уроков, а потом долго торчали в холле, где были вывешены большие зеркала, красили губы украденной маминой помадой, строили рожицы и хвалили друг друга за то, какие же мы красивые.
Мама потом ругала меня за эти задержки после уроков, когда она ждала меня возле входа, а я с подружкой по полчаса кривлялась перед зеркалом, не понимая, что это и были самые ценные минуты моей жизни, когда со мной была моя красота.
А еще в нашей школе была девочка Света. Она сторонилась всех нас, она была одинокой, но такой заметной в нашей школе. И только теперь я понимаю, что именно стало причиной того, что я могла всю перемену смотреть на Свету, не сводя с нее глаз и забыв про то, что мы договорились с подругами сходить в столовую.
Света была такой обычной, такой серой и простой, но такой необыкновенной. Она улыбалась сама себе, она разговаривала сама с собой, она словно жила в параллельном мире, таком прекрасном, но невидимом всем остальным.
Над ней посмеивались и даже пытались издеваться. Ее обзывали, кидали в нее куски хлеба в столовой, а один мальчишка однажды кинул жвачку в ее волосы, и она долго стояла возле окрашенной в синюю краску стены и старательно распутывала свои длинные каштановые волосы, кончиками пальцев вынимая из них слипшуюся и уже засохшую жвачку.
Она не плакала, она уверенными движениями освобождала свою богатую шевелюру из оков мерзкой резинки, но в Свете было столько хладнокровия и уверенности в том, что у нее все получится, что я всю перемену простояла напротив нее и, словно загипнотизированная, посмотрела на девочку, мимо которой все проходили, не обращая на нее никакого внимания.
Света жила в соседнем доме, я много раз видела ее входящей и выходящей из подъезда, но она никогда не гуляла с нами во дворе. Света жила с бабушкой, а ее родители, насколько мне известно, жили отдельно. Я видела ее маму всего дважды, но тот, первый раз, я запомню навсегда. Я забежала в гастроном, чтобы купить продукты по маминому списку, я очень торопилась, поэтому не смотрела по сторонам, сгребая в корзинку все, что было написано на тетрадном листочке.
И тут я увидела Свету, которая стояла рядом с высокой светловолосой женщиной в платке. Она держала женщину за руки и заглядывала ей в лицо с такой любовью и заботой, что у меня на секунду остановилось сердце.
Оно будто упало куда-то вниз живота, а потом, снова начав громко биться, начало подниматься вверх, на то место, где оно и должно быть. Я медленно приближалась к этой парочке, делая вид, что я рассматриваю продукты на витрине и прислушивалась к голосам Светы и той женщины.
Мамочка, может, ты хочешь мороженого? участливо спросила Света у женщины и только тогда до меня дошло, что это ее мать.
Женщина, плечи которой были опущены, почему-то отворачивала свое лицо и все время поправляла платок. Мне показалось странным то, что в почти тридцатиградусную жару эта женщина почему-то стоит в плаще и платке, старательно натягивая на голову серую ткань.
Нет, я не хочу, каким-то нечеловеческим, словно мертвым голосом, ответила мама Свете.
Мамочка, а, может, ты хочешь шоколад? Или мармелад? Сладкое улучшает настроение!
Нет, я не хочу, снова этот холодный ответ на такой искренний и заботливый вопрос.
Я случайно оказалась рядом с ними, взяла в руку бутылку молока, но она была мокрой и с грохотом полетела на пол, вдребезги разбившись, упав на кафельный пол.
Я испуганно посмотрела на Свету и ее мать, которая обернулась на звук разбившегося стекла. Я онемела. На меня смотрела женщина, у которой не было одного глаза, а вместо него зияла темная дыра, а через все лицо тянулся ярко-красный шрам, нелепо зашитый нитками.
Мне на секунду показалось, что передо мной кукла из фильма ужасов, и я громко закричала, а потом попыталась бежать. Я подскользнулась на пролитом молоке и упала на колени, а кусочек стекла вошел в мою кожу.
Когда я подняла глаза, рядом со Светой уже никого не было, из моей ноги текла кровь, а девочка смотрела на меня пристальным взглядом, а на ее лице была написана ненависть ко мне, от которой всю меня прожгло сильней, чем от боли, которая разрывала мою ногу.
До сих пор у меня на голени остается след от того пореза, и я иногда притрагиваюсь к нему, вспоминая тот день и тот ужас, который я испытала, увидев мать Светы. Я все рассказала своей маме, и мама не стала меня ругать за разбитое в магазине молоко и за порез, который она туго обмотала бинтом.
Мама, что случилось с этой женщиной? спросила я, а она рассказала мне о том, что ее муж, приревновав свою супругу, исполосовал ее лицо ножом, лишив глаза и сделав уродиной на всю жизнь.
Перед моими глазами снова всплыла картина, на которой я видела женщину с синеватым лицом и черной дырой в месте, где должен был находиться глаз. Я содрогнулась от мысли о том, как эта женщина живет теперь, когда она знает, что останется такой на всю жизнь.
Во второй раз я увидела ее уже с черной повязкой на лице, а шрам не был таким ярко-красным, он посветлел, но все равно выделялся на ее бледном лице.
Мать Светы шла вдоль дома, едва перебирая ногами и держась за стены. Она была в стельку пьяна, а через месяц после этого случая я узнала о том, что она перерезала себе вены. Так Света осталась с бабушкой, а я осталась с уверенностью в том, что жить с таким шрамом, который так сильно изменил жизнь, нет смысла. Я была уверена, что, если бы оказалась на месте матери Светы, я бы поступила также, потому что не смогла бы каждый раз видеть себя такую в отражении зеркала.
Теперь я именно такая. И я по несколько секунд в день смотрю на себя такую. Потом я иду в ванную, беру острый нож, который уже несколько недель лежит на стиральной машине, подношу его к запястью. А потом вспоминаю Свету, которая так сильно любила свою мать несмотря на то, что она стала уродиной, пьяницей и овощем, не способным на чувства даже к собственной дочери.
Я вспоминаю глаза Светы, я вспоминаю, как уверена в себе она была и с каким бесстрашием и любовью она смотрела на свою мать, у которой на лице была дыра. И тогда нож падает на пол с грохотом, все время норовя воткнуться мне в ногу.
Я не могу сделать этого, я не могу лишить себя жизни. Потому что есть еще надежда, что рядом когда-нибудь будут люди, которые также будут смотреть на меня, как Света смотрела на свою маму в тот день, когда я уронила ту злосчастную бутылку.
Я не смогу лишить себя жизни, и не потому что яслабая, а потому что ядругая.
Эскорт
После того отпуска жизнь пошла своим чередом. Работа-домснова работа, если не брать во внимание специфику моей второй работы. А специфика была, причем весьма пикантная. Но это, признаться, меня только радовало. Куда-то пропала вся стеснительность, а также желание интересоваться чужим мнением. Из бумажной рутины на работе вырвал телефонный звонок.
Эльза, я улыбнулась, услышав это имя, У тебя сегодня в 20.30 и в 22.00.
Хорошо, машинально кивнула, словно собеседница могла видеть меня, разговаривая по обычному телефону.
Дурацкая женская привычка сопровождать разговор по телефону мимикой и жестами, но она все-таки есть.
Эльза Звучит красиво. Мне определенно нравилось мой новый сценический псевдоним. Это имя развязывало мне руки, словно Марина и Эльзаэто два разных человека, никак не связанные друг с другом. И пусть такая двойственность уже попахивала психическим расстройством, я все равно кайфовала от своей теперешней жизни. Как никогда кайфовала.
Когда я первый раз подошла к дверям агентства «Грин Лайт», то всерьез думала, что им нужен кадровый работник.
А что? Многие такие заведения работают практически легально и официально, даже с предоставлением социального пакета. Именно поэтому у меня даже мысли не возникало, что предложат работу в несколько ином амплуа, нежели перебирание бумажек.
К слову, социальный пакет тут был, правда в урезанном варианте. Отпуск тебе тут не оплатят, а вот больничный лист вполне, если это травма, так сказать, на производстве. Сейчас это смешно вспоминать, особенно лицо Булатахозяина агентства.
Мужчина, во внешности которого явно просматривались азиатские корни, был еще тем затейником. Он всеми силами души любил свое детище, все время повторяя, что тут не простой бордель, а элитное агентство, и просто перепихнутьсяэто на сюда.
Я, признаться, не видела разницы между первым и вторым, но после расписанных привилегий в виде оклада, в размере восьмидесяти процентов от того, что платит клиент, а также в целях повышения самооценки, все-таки согласилась.
Тогда мне и в голову не приходило, с чего Булат Тахирович взял, что беспорядочный секс за деньги повысит самооценку взрослой женщины, но в результате он оказался прав.
Тем не менее решиться на первого клиента было не просто, мне не давали покоя комплексы по поводу внешности и прошлого сексуального опыта с Вадимом. Но оказалось, что личные предпочтения в постели моего нового работодателя определяли политику заведения.
Булата не особо интересовала внешность женщин, зрению он не доверял. Все что для него было важно, это гладкость кожи, голос, темперамент. Как частенько любил повторять мужчина: «Женщина должна быть приятная на ощупь, остальное несущественные детали»
Остаток рабочего дня на моем основном рабочем месте прошел совсем не плохо, особенно учитывая, что теперь при виде Сергея Петровича, мне было сложно удержаться от улыбки. Перед глазами всплывали картины нашей близости позапрошлой ночью.
Мальчик меня не узнал, и его нервировали мои улыбки и сдержанные смешки. Ну что ж теперь? Это новая я, которая сдерживать себя не намерена. Хотя гардероб все же сменила, дополнив его брючными костюмамииногда приходилось ехать в агентство прямо с этой работы, а прыгать по маршруткам в юбке было не с руки. Агентство предлагало вызывать такси, но привлекать внимание к своей персоне не хотелось совсем.
Вечером я приехала в «Грин Лайт», на сегодня было немного заказов, на меня всего два.
Признаться, этого было достаточно, чтобы не вымотаться в конец. Штат был большой, хозяин следил, чтобы на одну девочку приходилось не более двух клиентов за ночь. Иначе как он говорил, секс превратиться в рутину и работу, и от этого будет страдать качество.
Возрастной состав был обширен, но Булат всех называл девочками, это ужасно смешило меня. Ну какая из меня девочка в мои сорок с хвостиком? Или из Алевтины в ее пятьдесят? И вообще, она до сколько тут работать собралась? На пенсионный фонд надежды нет совсем. Хотя сложно представить ее тут лет в семьдесят, но на все есть любители.
Привет, Эльза, широко улыбнулась девушка на ресепшене, своими именами тут было не принято представляться.
Кивнув в ответ, я направляясь в свою гримерку. Уж к чьей внешности Булат относился строго так, это к внешности администраторов. Если в сексе предпочтения у всех разные, то к облику и представительности организации одинаковы.
Точеные фигуры, длинные волосы, уложенные непременно каскадом локонов, элегантный неброский макияж и строгие классические костюмывсе это было строго регламентировано. А как иначеэлитность заведения должна ощущаться с порога.
В гримерке было тесновато, она соседствовала с комнатой для приема гостей. Небольшая комната с огромным зеркалом и бельевым шкафом. На столе лежали две карточки с данными клиентов. Не паспортными, конечно, но более интимными.
Там были расписаны их предпочтения в сексе, а также абсолютные табу. Ко мне же в основном записывали клиентов, которые также. как и Булат, любили на ощупь.
Все интимные встречи проходили в полутьме. Также клиентам завязывали глаза у входа в апартаменты, а дальше только контакт с кожей, голос и чувства. Для любителей же близости в более классическом варианте, я надевала маску в стиле Венецианского карнавала, чтобы скрыть шрам и оставить интригу. Часто клиенты просили снять ее, но я отказывала.
Это часть образа и часть игры, за которую они платят. Некоторые даже пытались ее просто сорвать, у одного даже получилось. Но Булат Тахирович содрал с него такой штраф, что если бы мне платили эти деньги за то, чтобы посмотреть на лицо то была бы безумно рада. Хотя, как ему удалось содрать штраф в таком деликатном заведениине ясно.