Странный мерцающий свет, исходящий от Синь-камня, погас на миг, потом засиял с новой силой. Но человека, распростертого на снегу, рядом с камнем больше не было.
Глава 9Наедине с собой
Ближе к полуночи, когда люди, утомленные предновогодней суетой, наконец-то усаживаются за празднично накрытые столы, Марьяна стояла у окна и смотрела на вспышки праздничного салюта. Гремели залпы ракетниц, и разноцветные огни вспыхивали и гасли на фоне темноты ночного неба.
При каждом взрыве Найда нервно повизгивала, дрожала всем телом и в конце концов спряталась под кроватью в самый дальний угол. Сколько Марьяна ни пыталась выманить ее обратно, собака только виновато повиливала хвостикоммол, прости, хозяйка! но вылезать из своего убежища никак не хотела.
На столе, накрытом праздничной белой скатертью, стояли шампанское, фрукты, на блюде остывал знаменитый яблочный пирог Марьяна даже сама удивилась, как легко вспомнила рецепт его приготовления! Как будто бабушка стояла у нее за спиной и помогала советами. Был момент, когда девушке даже показалось, что она слышит ее голос:
Ты яблоки-то помельче режь! И дырочку оставь маленькую, а сверху яичным белком смажь, чтоб корочка была Вот оно и будет хорошо!
Она вздрогнула и быстро обернулась. Конечно, никого, кроме нее, в квартире больше не было (если не считать Найду, которая все время вертелась под ногами и умильно поглядывала не неене даст ли хозяйка вкусный кусочек?), и все же Появилось странное, почти абсурдное чувство, что она больше не одна.
Было только немного грустно, что вкусную еду разделить не с кем.
Марьяна совсем пришла в себя и даже немного повеселела. От болезни не осталось и следа (верно говорят, что сонлучший лекарь), а недавние слезы казались ей глупыми, почти детскими. Ну в самом деле, стоит ли так раскисать из-за какого-то гриппа? При желании во всем можно найти хорошие стороны.
Конечно, обидно, что разболелась она так некстати. Не хочется сидеть в одиночестве, когда остальных подхватывает веселая суета, но в глубине души она как будто рада была возможности остаться наедине с собой.
И правда есть своя прелесть в том, что теперь, в конто веки, не надо торопиться, никуда не надо бежать! Можно бездельничать на законном основании. Почитать книжку (вон, новенький томик любимого Акунина до сих пор недосуг раскрыть), поваляться в теплой ванне с ароматной пеной, посмотреть новый фильм Чувство покоя было почти блаженным.
Впередидесять дней полной свободы, когда не надо вставать по утрам и ехать на работу. Даже страшно немного от такой перспективы. Марьяна совершенно не привыкла бездумно проводить свои дни, и время, не заполненное четко расписанными делами, вызывало у нее легкую оторопь. Это же просто с ума можно сойти!
Хорошо бы, конечно, уехать куда-нибудь на курорт, к теплому морю или в горы, но как теперь оставить Найду? Однажды ее уже бросили, и теперь она ужасно не любит оставаться одна. Каждый раз, когда Марьяна приходит с работы, Найда исполняет танец, наполненный безумной радостью, носится по квартире, болтая длинными ушами Страшно подумать, как она будет скучать, даже если устроить ее в хороший собачий питомник на неделю.
Но главное было даже не в этом. В конце концов, в дорогих отеляхне во всех, но некоторыхпредусмотрено размещение постояльцев с животными. Просто ей вовсе не хотелось никуда уезжать.
Даже самой себе Марьяна не смогла бы признаться, что находится в ожидании чуда. Куда девался легкий, даже немного циничный взгляд на отношения с противоположным полом! Привычное отношение, сдобренное цитатами из глянцевых журналов вроде «оргазмне повод для знакомства» и избранными местами из фильма «Секс в большом городе», растворилось, как кусочек сахара в горячем чае.
Бабушкины слова крепко врезались в ее память. Марьяна действительно поверила, что где-то есть на свете человек, самой судьбой предназначенный для нее. Может быть, он сейчас далеко, может, ходит совсем рядом и, ничего не зная о ней, тоже тоскует и ждет. И они встретятся, непременно встретятся и узнают друг друга, если только
Ба-бах!
Где-то совсем рядом грохнуло особенно сильнотак, что, кажется, даже стекла зазвенели. Марьяна отшатнулась от окна. Взрыв напугал и ее, сердце тревожно сжалось. Она когда-то читала в книгах, что люди способны, даже находясь за тысячи километров, почувствовать, что с кем-то из их близких произошло несчастье, но никогда не верила, что это и вправду возможно. А сейчас она сама всей кожей, всем существом ощутила, что тот человек, которого она так ждала, попал в беду. Может быть, даже находится в смертельной опасности! От одной мысли, что теперь они могут так никогда и не узнать друг друга, Марьяна почувствовала, как по спине пробежал противный холодок. Точно ледяным ветром повеяло.
Она закрыла глаза, крепко сжала руки и зашептала, словно молитву:
Милый мой, хороший, пусть с тобой все будет хорошо! Где бы ты ни был, пусть с тобой ничего не случится!
Найда потешно выглядывала из-под кровати, как будто хотела спроситьлюди добрые, что же это творится? И прекратится когда-нибудь это безобразие или нет? Она озадаченно уставилась на хозяйку, словно силилась понять, почему та разговаривает сама с собой.
Иди, иди ко мне, не бойся! Я тебя в обиду не дам.
Марьяна взяла собачку на руки, стала поглаживать, почесывать за ухом, приговаривая нежные успокаивающие слова, но пальцы ее заметно дрожали.
Она мельком взглянула на свое отражение в оконном стеклеи на секунду ей показалось, что на нее смотрит Надя. Она привыкла считать, что в юности была страшненькой и предпочла забыть это время, как дурной сон, но сейчас с некоторым удивлением вглядывалась в нежное лицо юной девушки, такой растерянной и печальной, но вместе с темнеуловимо-привлекательной, почти прелестной. Эта девочка могла бы вырасти, повзрослеть, прожить собственную жизнь со своими радостями и печалями А теперь вместо нее живет совсем другой человек. В каком-то смысле Надя умерла. Кто бы мог подумать, что она способна хоть ненадолго вернуться? Прийти из невозможной дали, чтобы попытаться предупредить ее о чем-то
Бедная девочка! Впервые Марьяна подумала о ней без всякой неприязни, а с сочувствием и нежностью. Где-то она сейчас, в каких лабиринтах времени и пространства заблудилась ее неприкаянная душа? Может быть, до сих пор бродит под холодным осенним дождем того нескончаемого вечера?
Марьяна подняла руку и осторожно коснулась своего отражения.
Прости меня прошептала она, прости, пожалуйста!
Слеза стекла по Щеке. И в то же времяна секунду Марьяне показалось, что оконное стекло от ее прикосновения стало живым и теплым! Надя-отражение улыбнулась и исчезла, растворилась в ночной темноте, но осталось такое ощущение, словно кто-то близкий обнял ее.
Ур-ра! донеслось с улицы. Очередная вспышка салюта расцвела на ночном небе диковинным огненным цветкоми тут же рассыпалась мелкими искрами.
По телевизору кремлевские куранты начали отсчитывать двенадцать ударов. Марьяна налила в бокал шампанское и медленно, маленькими глоточками стала отпивать пенящуюся сладковатую жидкость. Пузырьки щекотали небо, в горле немного защипало от холодного, но Марьяна стойко допила свой бокал до дна, до последней капли.
С каждым глотком в душе крепла странная, детская вера, что все еще может быть хорошо, что сейчас, с последним ударом для нее наступит новая жизнь, в которой будет все, чего не успела она изведать раньше
У нее все еще впереди.
Глава 10Ребра сломаны, сердце каменно
Дедко, глянь!
Чего-й-то там? Где?
Да вот, у Синь-камня, на тропочке!
Снег скрипит под чужими шагами. Павел открыл глазаи застонал. Бескрайняя равнина, сверкающая в лунном свете холодным блеском, создавала впечатление мертвенной жути, «ледяного ада» про который когда-то давно, еще в детстве, читал в книге. Сознание возвращалось с болью, в груди что-то противно хлюпало и клокотало, трудно было дышать, но если кто-то есть рядом, то можно надеяться на помощь!
Он повернулся туда, откуда слышались голоса, да так и ахнул от удивления. Даже боль на секунду отступила. Перед ним стояли двоебородатый старик и подросток. Выглядели они очень страннов овчинных полушубках и грубых войлочных шапках Словно сошли с картинки из книжки о дореволюционной России. Но больше всего Павла поразило то, что на ногах у них были лапти! Самые настоящие лапти и онучи, перевязанные веревочками. Павел такие только в музее видел.
Парнишка удивленно таращился на него. В лунном свете Павел смог рассмотреть его курносый нос, голубые глаза, круглые от удивления, белесые брови, из-под шапки торчат вихры На видлет тринадцать-четырнадцать. Нормальный подросток, но одежда
Старик был высоким, статным, его длинная спутанная седая борода лежала на груди, а глаза смотрели остро и молодо. Больше всего он был похож на волшебника Гэндальфа из фильма «Властелин колец», только пошире в плечах, покряжистее. Павел зажмурился на секундутак странно было увидеть здесь, на пустой дороге, среди ночи этого почти сказочного персонажа.
Странник, что ли? Или купец замерз?
Кряхтя, старик присел на корточки, склонился над ним. Потом выпрямился, зачем-то отер руки снегом и изрек, словно приговор объявил:
Нет, не странник и не купец. Пришлец, не иначе. Вишь, одет не по-нашему.
Он сокрушенно покачал головой и добавил:
В беде раб божий. В большой беде.
Ах, какой наблюдательный! Как будто трудно догадаться, что у человека, истекающего кровью на снегу, возникли какие-то проблемы! Что за тупость деревенскаястоять и смотреть, вместо того чтобы идти за помощью? Ведь есть же здесь хоть что-нибудь! В конце концов, пансионат рядом, там есть телефон, и, может, найдется кто-то, способный отвезти его в больницу
Дедко, а он жить будет? Или помрет?
В глазах паренька стояли слезы. Голос его дрожал, и белесые брови поднялись домиком.
Старик ответил непонятно:
Не то горе, что ребра сломаны, то беда, что сердце каменно! Однако живая ведь душа, крещеная Помогай, Прошка! За ноги держи, да понесем. Даст бог, выживет.
С неожиданной для своего возраста ловкостью старик подхватил его под мышки. Боль накатила снова. Она заполнила его, как огромная океанская волна, накрыла с головой Павел вскрикнул и потерял сознание.
Когда он снова открыл глаза, увидел бревенчатый закопченный потолок. Боли он не чувствовал. Правда, и пошевелиться не мог, тело было словно придавлено тяжеленной каменной плитой, но все же Павел с любопытством разглядывал странное помещение.
Похоже на деревенскую избустены сложены из толстых бревен, деревянные лавки по сторонам, стол с дочиста выскобленной столешницей, в углу (Павел вспомнил, что этот угол называется «красным») на специальной полочке виднелись иконы, и лампадка чуть светила перед ними. Другой угол, противоположный по диагонали, занимала огромная русская печь.
В избе было жарко натоплено. Пахло страннопечным дымом, струганым деревом, какой-то едой Но и другой запах примешивалсятравяной, свежий, совсем как летом. И свет был странныйяркий, но неверный, колеблющийся. Повертев головой, Павел увидел горящую щепку, заботливо закрепленную в каком-то железном приспособлении. «Это ж лучина!»догадался он.
У печки на приступочке примостился давешний подросток. Видно, от тепла его разморило, он клевал носом и время от времени встряхивал головой, отгоняя сон. Старик сидел на лавке, прямо под темными ликами святых в почерневших серебряных окладах. Перед ним лежала старая книга в кожаном переплете с массивными застежками. Лицо его было сосредоточенно, как будто там он искал что-то важное, пальцы медленно переворачивали страницы, а губы шевелились, словно каждое слово он проговаривал шепотом.
Павел завозился на своем неудобном ложе, хотел было повернуться поудобнееи тут же заорал от боли. В грудь, там, где сходятся ребра, будто вонзился раскаленный железный штырь до самого сердца
На него никто не обратил ни малейшего внимания, точно его здесь вовсе не было. Павел пытался сдержать свой крик, но получалось плохоон словно шел из глубины его тела сам, помимо воли. Было ужасно унизительно орать и корчиться на лавке в закопченной избе и ждать, ждать неизвестно чего
Наконец старик закрыл свою книгу, обернул ее чистой тряпицей и спрятал в маленький сундучок, что стоял тут же, под лавкой.
Прошка! послышался властный голос.
Мальчик с готовностью вскочил на ноги, как будто только этого и ждал.
Непитой воды принеси да не забудь попросить, как я сказывал.
Паренек выскочил из избы. Старик медленно поднялсявидно было, что каждое движение дается ему с немалым трудом! расстелил на столе вышитое полотенце из сурового холста, разложил глиняные плошки, наполненные чем-то вроде сушеной травы, растертой в пыль. Посреди стола поставил зажженную свечу и долго что-то шептал, глядя на ее пламя.
Павел наблюдал за его странными манипуляциями почти с ненавистью. Боль немного отпустила, и теперь он лежал совершенно обессиленный, опустошенный, беспомощный Хотелось крикнутьчто ж ты делаешь, старый пень! Я ранен, может быть, даже умираю! Надо немедленно звонить в «скорую», в службу спасения, а не заниматься шарлатанством. Каждая минута дорога, может быть, еще не поздно
Старик, наконец, обернулся к нему.
Звать тебя как? строго спросил он.
Павлом выдохнул он и с ужасом почувствовал, что на губах пузырится что-то теплое и соленое.
«Открытый пневмоторакс!»промелькнуло в голове. Все-таки бывший доктор никогда не бывает бывшим окончательно
Плохо дело. Во всяком случае, надо в больницу, и немедленно. «А ведь в этой тьмутаракани, наверное, даже телефона нет», сообразил он. И электричестватоже, лампочек нигде не видно. Подумать только, живут как в каменном веке Он хотел было сказать, что мобильный в кармане куртки, чтобы немедленно звонили в «скорую», но тут вспомнил: в этом проклятом месте даже сотовая связь не работает! Изо рта вырывался только хриплый стон. Неужели все, конец?
Старик подошел совсем близко, положил руку ему на лоб, и Павел почувствовал странную силу, исходящую из этой заскорузлой ладони, похожей на древесный корень. Он было дернулся, пытаясь высвободиться, но рука старика намертво придавила голову к подушке.
Стану, благословясь, пойду, перекрестясь, во чисто поле, во зеленое поморье нараспев заговорил он.
Хрипловатый, надтреснутый старческий голос креп, звенел металлом, и казалось, что все в мире сейчас подвластно ему и по его слову движутся луна и звезды, падает снег и текут реки подо льдом
И в его властивернуть Павлу жизнь или отнять ее.
Погляжу на восточную сторону, с правой, с восточной стороны летят три врана, три брательника, несут трои золоты ключи, трои золоты замки. Запирали они, замыкали они и воды, и реки, и синие моря, ключи и родники. Запирали они раны кровавые, боль горючую. На море, на окияне, на острове на Буяне, на полой поляне, под дубом мокрецким сидит девица красная, перепрядает щелчок на кривое веретенце. Веретенце, перевернись, ниточка, перервись, ты, кровушка, уймись! Как из неба синего дождь не каплет, так из груди белой у раба божьего Павла кровь не каплет. Запираю приговор тридевью тремя замками, тридевью тремя ключами, слово мое крепко, как бел-горюч камень Алатырь, бросаю ключ в небо, замок в море. Аминь.
Огненный шар словно взорвался перед глазами и разлетелся, разбрасывая во все стороны фейерверк разноцветных искр. Наступила темнота, но, уже теряя сознание, Павел почувствовал, как уходит боль и тело становится легким, невесомым Он летел в кромешной темноте, и она, плотная, осязаемая, окружала его со всех сторон. Тела своего он не чувствовал, словно превратился в часть этого огромного, всеобъемлющего вакуума, предвечной бездны, из которой все вышло и куда в конце концов вернется. Удивительно, но это было вовсе не страшно, а напротив, очень легко и даже радостно. Павел еще мог осознавать себя, но некая часть его существа (и очень большая часть!) как будто тянула его туда, чтобы раствориться в темноте окончательно, остаться там навсегда
Когда Павел открыл глаза, он лежал на той же жесткой лавке в закопченной избе. Так же ярким веселым пламенем горела лучина, вставленная в кованый железный светец (Павел даже сам удивился, из каких глубин памяти выплыло название этой штуки), белобрысый мальчишка спал на лавке, положив ладошку под щеку и смешно чмокая губами во сне, а старик все еще сидел за столом и читал свою книгу.
Павел осторожно попробовал пошевелиться. Боль исчезла, ушла бесследно, но он чувствовал себя настолько слабым, что даже веки поднять было тяжело. Во рту пересохло, ужасно хотелось пить