Это, безусловно, просто баловство. Вымышленные картинки. Всё, что происходило до нашего знакомства, нереально.
В действительности я держусь с Саульским начеку. Вопреки моим наивным девчачьим фантазиям, его внешний вид вполне соответствует всем тем жутким легендам, которые о нем ходят. Лицо постоянно хмурое. Даже суровое. Мимика сдержанная. Если смотрит не отпускает, заставляет выдерживать зрительный контакт. Сканирует, читает, испытывает взгляд у него очень цепкий, прям въедливый.
Подпирая ладонью лоб, недовольно взираю на сидящих через стол крупных бритоголовых парней. Половину из них знаю папины ребята, но это не уменьшает моего раздражения. Они ведут громкие разговоры, сквернословят и смачно чревоугодничают. Смачно им, конечно. Мне же противно видеть их багровые от алкоголя морды и блестящие от жира губы.
Я очень негодую! Мое настроение улавливает отец. Взирает вопросительно, готовый тотчас решить любую проблему. Отнимая ладонь от лица, жестом показываю ему на публику, дескать, что это такое? Мой большой и добрый великан хлопает по плечу ближайшего здоровяка, вербально отвешивает тому лещей по лицам понимаю, и «просит инфицировать наставления» дальше по цепи. Выходит из-за стола. Дает знак музыкантам, и пока те настраиваются, обходит стол, чтобы пригласить меня на танец.
Позволишь украсть? с натянутой улыбкой обращается к Саульскому.
Как же это странно! Отец отпрашивает меня у другого мужчины. Только сейчас тупым ударом в затылок догоняют эти остатки информации. Я замужем. Больше не Хорольская. Теперь я Юлия Саульская. Отданная в дом Сауля, к людям его примкнувшая. Обязана во всем ему подчиняться. Существовать по его законам. И если, не приведи Господь, Сауль с отцом вновь что-то не поделят, по понятиям нашего мира, я должна буду остаться на стороне мужа.
Папа прекрасный оратор. Умеет говорить красиво, подмечая самые важные вещи. Но со мной ему тяжело выказывать чувства. Я смирилась. Достаточно того, что он делает и как смотрит на меня.
Благодаря отцу я пристрастилась к определенному музыкальному репертуару. Но сейчас выбор песни меня удивляет.
На пути к перемене места, Где душа доживает вечность, Сто дорог, что висят словно В небе мосты.
И когда под тобой бездна, И бежать уже нет мочи, Ты тогда произносишь молча: Папа, где ты? Пока солнце твоё светит, Пока ходишь по планете, Пока звёздам гореть надо, Отец рядом с тобой. По дороге бесценной жизни Мы бежим до чего ж быстро, И умнеем, когда больше Времени нет.
На бегу забывая цели, Упираемся лбом в стену, Познавая себе цену. Папа, где ты? Пока солнце твоё светит, Пока ходишь по планете, Пока звёздам гореть надо, Отец рядом с тобой.
Не могу сдержать слёзы. Сворачиваюсь, вжимаюсь в крепкую отцовскую грудь, прячу лицо и плачу. Плевать, что дрожь плеч выдает. Я расклеилась. Пока папа рядом вижу только его. Он гладит меня по спине, успокаивая. Улыбается, позволяя увидеть в своих глазах так много всего. Включая то самое безграничное чувство, в котором я сегодня особенно сильно нуждаюсь.
Я хочу, чтобы ты была сильной.
Я буду, заверяю, усердно кивая. Я буду.
Умница, моя красивая.
Я так люблю тебя, папочка.
И я тебя, моя принцесса. И я тебя
Едва стихает наша мелодия, в оборот музыкантов берет Рита и требует организовать нам достойную танцевальную программу. Они охотно переключают динамики на музыкальный центр и уходят на перекур.
Зажигательные ритмы «Aint It Funny» в несколько стрекочущих тактов и дребезжащих перекатов сметают выдержанную атмосферу.
Ну, погнали, Хороля, восклицает подруга, скидывая обувь и подбирая подол длинного платья.
В танцевальной школе с Риткой Савельевой мы люто соперничали. И вместе с тем каким-то непостижимым образом друг другу нравились. Уже тогда хотели дружить, но не признавались. Пока превратностями хитроумной судьбы не оказались на одном потоке в университете.
Под эту песню Лопес наш состав когда-то выступал на соревнованиях в Москве. Собственно, за место в первом ряду мы с Савельевой едва не подрались. Сегодня смеемся, без труда угадывая мысли друг друга.
Тело, опережая сознание, воскрешает танцевальные связки, которые мы тогда отрабатывали до потери пульса. Отбрасывая туфли так же, как и Ритка, собираю пальцами подол. Даже свадебное платье не мешает с проснувшимся азартом синхронизировать движения и ловить от этого головокружительный эндорфиновый кайф. Ноги перебирают и рисуют ритмичный такт, бедра вращаются, мышцы живота сокращаются, плечи и руки выкручивают идеальные пируэты.
Вместе с кровью сосуды затапливает адреналин. Тело нагревается. В груди вспыхивает горячее возбуждение. Разум отключается. Забываю о мерах предосторожности. Сама ищу Саульского глазами. Он стоит неподалеку, в компании безликих для меня в тот момент мужчин. Смотрит. И я засматриваюсь. Мне нравится, как на нем сидит костюм, и то, как белый воротничок рубашки оттеняет его смуглую кожу. Нравится, как в мужественной резкости черт выделяются его серые глаза. И как они опасно мерцают, когда он принимает мои настойчивые неосторожные взгляды. И то, как его взгляд, прослеживая мои движения, медленно стекает по моему телу, будто раскаленная жидкая сталь.
Отворачиваюсь. Но чувствую, что он продолжает смотреть. И не могу сдержаться, чтобы вновь не стрельнуть в него глазами.
Что со мной такое? Почему я так взбудоражена? Почему продолжаю на него глазеть?
Щеки и шею опаливает жаром. Это не просто смущение. Что еще? Я не знаю.
Глава 3. Юля
Я иду навстречу солнцу,
Я дышу порывом ветра
Съешь что-нибудь, грубый голос Сауля заставляет меня вздрогнуть. Белая. С платьем сливаешься.
Не хочу. Не голодна.
Чистое упрямство, признаю. Желудок протестующе скручивается и жалобно урчит, требуя подкинуть организму хоть какие-нибудь питательные вещества.
Я уже крайне сильно нервничаю и все хуже себя контролирую. День близится к концу. Еще немного, и мы поднимемся в номер.
Поешь, продолжает давить Саульский.
Не хочу.
Опускает на лежащую передо мной тарелку шпажку с шашлыком и канапе с семгой.
Ешь. Если не хочешь, чтобы я тебе помогал.
Я не ем мясо, выдавливаю сквозь зубы, ощущая подступающую тошноту.
Только не говори, что вегетарианка.
Не совсем. Просто не люблю. Не переношу запах сырого мяса. И иногда я его чувствую даже в готовом виде. Возможно, фантомно. Не знаю Не съем. Не могу.
Рыбу съешь, забирает шашлык себе и подбрасывает на мою тарелку еще несколько канапе. Это ты, надеюсь, осилишь?
Рыбу я тоже не особо люблю.
Взгляд Саульского достаточно красноречив. Оглядывает Нет, даже не так. Ощупывает меня с ленивым презрением, мол, как ты живешь вообще?
Не надо ее любить. Просто возьми в рот, прожуй и проглоти.
Смотрит на мои губы, и я не то что в рот что-то взять, сглотнуть и вдохнуть не сразу могу. Вижу, как медленно, заполняя насыщенную сталь радужки, расплываются темнотой зрачки.
Это плохой знак.
Мои плечи каменеют. В горле стынет удушливый ком. Сердце с силой толкается в ребра. Опуская взгляд, пытаюсь унять безумное волнение, чтобы не лишиться у всех на виду сознания. Этого только не хватало!
Не решаюсь продолжать спор. Чувствую, что Сауль будет давить, пока не достигнет цели. Неважно, каким способом, он это сделает. Даже если придется запихивать еду мне в глотку на глазах у всей «достопочтенной» публики.
Пережевывая еду, чувствую, как глаза заполняют злые слезы. Незаметно смахиваю предательскую влагу. Но Сауль, конечно же, замечает.
Надеюсь, не из-за рыбы плачешь?
Нет, шиплю, не глядя на него.
Жую энергичнее, мечтая быстрее проглотить. Запивая водой, громко сглатываю. Становлюсь злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание удерживает от открытого сопротивления.
Из-за чего?
От счастья!
Заметно.
Резко поворачиваю к нему лицо. Делаю резкий глубокий вдох, прежде чем рубануть на эмоциях словами.
Так, ладно дергает меня на себя Ритка. Выглядывая из-за плеча, умудряется скороговоркой спросить: Господин Саульский, можно, пожалуйста, нам еще потанцевать?
Иди, танцуй, давая разрешение, смотрит на меня. Последний раз, когда ты делаешь это на людях.
Взмывшая внутри злость придает сил. Поднимаюсь и выхожу из-за стола. Папа салютует бокалом. Проходя мимо него, наклоняюсь, чтобы обнять со спины. Целую в щеку.
Пойдешь с нами?
Идите, идите. Я позже.
Сердце вновь сжимается. Устал, очевидно, но будет сидеть до победного.
Недолго осталось, еще раз целую.
Да. Недолго.
Добраться до музыкантов не успеваем. В центр зала выступает дядя Зураб. Вытягивает над головой руку с пистолетом и, выкрикивая «Таганка», производит в потолок два выстрела. Ритка от неожиданности пугается и пронзительно визжит, а я даже не дергаюсь. Такое случается, когда гуляют папины ребята.
Вздрагиваю я, лишь когда оседающую в зале тишину прорезают характерные щелчки оружия вскочившие на ноги Сауль и его бойцы держат дядю Зураба на прицелах.
Стоять, сука!
Но тот лишь пьяно повторяет «Таганка», отвешивает поклон и пускается в пляс. Музыканты подключаются уже по факту, когда он отбивает неровный танцевальный такт.
Таганка, все ночи, полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах.
Часть таких же захмелевших гостей присоединяется, другая часть поддерживает хлопками и, вытягивая медленную трель мелодии, насвистывают.
Я тоже с издевкой выкручиваю для Сауля реверанс и, не сводя с него взгляда, примыкаю к танцующим.
Он какой-то злой, притягивая меня к себе, нудит Ритка.
Нет, не злой, с невесть откуда взявшейся уверенностью говорю я. Он вожак стаи. Жесткий и хладнокровный, но не злой.
Мог бы разок и улыбнуться.
Знаешь, Рита, иногда улыбка такого человека страшнее, чем ярость.
Зачем ты это сказала? пищит подруга. Я теперь еще больше за тебя волнуюсь. Что, если он жестокий ну, знаешь, в сексе.
Уж явно не ласковый, стараясь скрыть смущение, бравирую фальшивым бесстрашием.
И ты так спокойна?
А что мне еще остается? Не убьет же он меня.
Глаза Савельевой становятся шире.
Ты, если что, кричи погромче, подстегивает она. Может, его это тормознет. Кому охота, чтобы баба в постели орала? сомнительный аргумент. Молчу, чтобы не пугать еще больше далекую от мира сильных подругу. Кроме того, наш с мамой номер недалеко. А у меня есть перцовый баллончик.
Ритка не представляет, какая заварушка может разгореться, если кто-то посмеет не то что совершить нападение на лидера «Архангельских» только лишь посметь вмешаться в его дела.
С напускной беззаботностью хохочу, обнимая Ритку, и, целуя в щеку, прошу:
Ты за меня не переживай, мышка. Я справлюсь. Все будет хорошо.
Объявляют последний танец молодых. Сауль опрокидывает стопку водки и поднимается. На ходу застегивает пиджак. А я вдруг зависаю. Ожидая его в центре зала, прослеживаю каждое движение. Серьезен, будто не танцевать предстоит, а речь толкать на каком-нибудь форуме. Пересекая опустевший зал, без слов кладет ладони мне на талию и притягивает к себе. Натыкаясь на крепкое мужское тело, ощущаю животом его возбуждение и инстинктивно отшатываюсь, упираясь ладонями в каменную грудь.
Тяжело и шумно дыша, опускаю глаза в пол.
Сбитая с толку непонятной бурей эмоций, не могу унять дрожь. Не хочу, чтобы думал, будто я трусиха. Это ведь неправда! Пытаюсь скрывать свои реакции, но Сауль, конечно же, все понимает.
Расслабься, девочка.
Я бы, может, и смогла, если бы он после этих слов отпустил. Но Он толкает, давит телом ведет в танце, а я задыхаюсь от его близости, силы и уверенного напора. По спине и плечам слетают горячие мурашки. Внизу живота появляется странное колючее тепло.
В воздухе висит смесь разных запахов, но внутрь меня пробивается один мужской. Крепкий. Доминирующий. Волнующий кровь какой-то незнакомой остротой.
Инстинктивно ищу глазами отца.
«Папа папа папочка»
Повинуясь порыву, дергаюсь из мужских рук, чтобы броситься к отцу. Сауль не пускает. Держит так крепко, что все мои трепыхания сторонний наблюдатель даже не заметит.
Забудь, осаживает низким хрипловатым голосом. Всё, принцесса, детство закончилось.
Не возразить.
С ним я будто слова забываю. Куда девается мое остроумие? Куда исчезают сила и смелость? Ничего не получается придумать. Не могу выдавить ни слова!
Градус напряжения между нами зашкаливает, когда кто-то из подвыпивших гостей кричит «Горько!». От шока и отчаяния меня передёргивает. Папа уверял, что этих возмутительных вульгарных обычаев на моей свадьбе не будет. Но пьяные гости, даже подвластные здоровые мужики, порой выбиваются из регламента.
Расширив глаза, с беспокойством смотрю на мужчину, которого теперь должна называть супругом.
Не беспокойся. Долбиться в десна не мое.
А что твое?
Почему после этого заверения мне становится еще тревожнее? И почему Почему внутри разливается постыдное разочарование?
Вероятно, я сама себя не знаю.
Не осознавала, что могу так реагировать на другого человека. Сердце из груди рвется. Пульс забивает слух. Дышать становится тяжело.
Что же ждёт меня впереди?
Глава 4. Юля
Впереди темно и страшно,
Я сильней своей тревоги.
Сними только платье. Останься, как утром.
Сауль уходит в ванную, оставляя нас с Тоней одних. Не знаю, кто больше краснеет я или няня. Обе делаем вид, что ничего невероятного не происходит.
Будь покладистой, лялька, говорит женщина, проворно расшнуровывая платье. Делай, что он говорит. Веди себя тихо. Лучше вообще рот не отрывай. Не надо его злить
Знаю, Тоня. Иди уже. Я сама закончу.
Не хочу ее отпускать. Отчаянно желаю вцепиться и умолять не уходить никогда. Нужно выпроводить, пока хватает сил.
Няня со вздохом отступает.
Дома увидимся, тихо говорит, продолжая смотреть на меня с какой-то невыразимой тоской. С утра разберусь, что и как у Саульского. Пока приедете, вареников налеплю.
До завтра, Тонь, мой голос звучит почти холодно.
Она понимает, что не со зла. Слишком хорошо меня знает.
До завтра, лялька.
Шумно и отрывисто выдыхаю, когда няня осеняет меня крестным знаменем.
Ну, иди уже. Иди отворачиваюсь, чтобы не заметила влажного блеска в глазах.
Именно хлопок двери отрезает меня от детства. Сауль прав. Я взрослая и сильная. В происходящем нет ничего ужасного и неправильного. Я замужем. Все через это проходят. Медленно перевожу дыхание, чтобы настроиться и закончить с раздеванием.
Оставшись в нижнем белье и фате, машинально рассматриваю в темном окне свое отражение. Ломаю сознание, но все же чувствую себя неприятно. Выгляжу, будто заказная проститутка. Хочется снять всё поскорее, вытянуть шпильки, расплести волосы, уснуть и оказаться в завтрашнем дне.
Иди сюда.
Оборачиваюсь и замираю. Не двигаюсь, просто потому, что не могу. Нервно сглатываю и сжимаю ладони в кулаки.
Наверное, Сауль успел принять душ. Стоит передо мной в одном полотенце. Смотрю на его обнаженную грудь, не решаясь поднимать взгляд выше. Если отбросить в сторону суровые рамки, в которые меня внезапно сунула жизнь, должна признать Саульский красив. Высокий. Крупный. С хорошо развитой мускулатурой. Последнее, в принципе, неудивительно, учитывая, что в прошлом он профессиональный спортсмен. Плечи широкие. Рельефный торс и крупные руки с выступающими прутьями вен покрывает умеренная темная поросль. Очередное напоминание о том, что передо мной не мальчик мужчина.
Сюда иди, в его голосе появляется твердость напряжения. Не стой у окна.
Уговариваю себя, что лучше его не злить. Мысленно даю себе подзатыльник. Сбивчивым спешным шагом пересекаю разделяющее нас пространство.
Успокаиваюсь тем, что внешне он мне нравится. Значит, процесс не должен вызвать отвращения.
Опустись на колени.
Это требование будто пуля влетает в сознание и разбивает все мои мысли. Я теряюсь, не могу направить в тело элементарную механическую команду двигаться. Задыхаюсь уже не просто от волнения. Я в панике!