Русский мат. Поэмы XVIIIXXI вв - Алексей Плуцер-Сарно 4 стр.


Давали в дар, когда прощались с кем навеки.

Потом, спустя штаны, у самой колесницы

Шел Душенькин отец возле своей Царицы;

Царица хуй его в пригоршинах держала,

А Душенька на них от ярости дрожала.

Толпами шел за сим от всех сторон народ,

Желая кончить им счастливо сей поход.

Иные хлипали, другие громко выли,

Не ведая, куда везут и дочь и мать;

Иные в горести по виду тако мнили,

Что Душеньку везут Плутону проебать.

Иные устилали

Пред Псишей путь цветами;

Другие протирали

Жрецам глаза мудами.

И много таковых презреньем их ругали,

За то, что Душеньке они всё к худу предвещали.

И, возвратяся в дом,

За диво возвещали.

Другие божеством

Царевну называли.

Вотще жрецы кричали,

Что та царевне честь

Прогневает Венеру;

А следуя манеру,

Толчком иль как ни есть,

Народ хотели прочь отвесть.

Но паче тем народ, волнуясь, разъярился,

До смерти всех жрецов заеть он вмиг грозился.

Иные, воспалясь, из шайки их таскали

И хуя по три вдруг им в жопу забивали.

Забыли, что гневят и святость и Венеру,

Ебут они жрецов по новому манеру:

Ебут их в рот и в нос, ебут их в сраку, в уши,

Мотают на хуи жрецов святые туши.

Большому ж из жрецов бычачий хуй забили.

Их Царь со всем двором насилу усмирили,

Избавя тем жрецов от страха и напасти.

Но всё народ бежал, противясь царской власти.

Забыв Венеры вред

И всю возможность бед,

Толпами шли насильно

За Душенькою вслед,

Усердно и умильно,

Не слушаясь Царя, за Душенькой бежали.

Куда же путь их был, того совсем не знали.

Не долго ехавши путем и вдоль и вкруг,

К горе высокой вдруг поближе подступили.

Там сами лошади остановились вдруг

И далее не шли, как много их ни били.

В подошве той горы престрашный хуй торчал,

Се явно признак был, Оракул что вещал,

Что точно та гора, все вместе подтвердили,

На коей высоту царевну возводили.

Вручают все ее хранительным богам.

Ведут на высоту по камням и пескам.

Ни лесу, ни травы они здесь не видали,

Лишь только по холмам одни хуи торчали.

В других местах-

Пизды в щелях

Топорщились, сидели

И секелем вертели.

И многие от страха тут,

Имея многий труд,

Зажмурившись, бежали

И шапки растеряли.

Другие молодцы -

Большие наглецы -

Под камешком пизду в пещере находили,

Дорогой идучи их всячески блудили.

Сама Царица-мать

Изволила набрать

Хуйков с десяток на дорожку,

Себя чтоб забавлять от скуки понемножку

Но можно ль описать Царя с его двором,

Когда на верх горы с царевною явились?

Когда с печали все пред нею ублудились,

Желая также ей уеться,  и потом

С царевною простились,

А после вскорь и Царь, согнутый скорбью в крюк,

Похож на страждуща во фрянках елдака,

Когда он слезы льет от зла хуерыка,-

Насильно вырван был у дочери из рук.

Тогда и дневное светило,

Смотря на горесть их разлук,

Казалось, будто сократило

Обыкновенный в мире круг,

И спрятаться спешило

К Нептуну под муде.

Лучи свои сокрыло

В Фетидиной пизде.

Тогда и день и ночь,

Одну увидя царску дочь,

Ко Мраку на хуй села

И эху одному при Псише быть велела.

Покрыла Душеньку там черным покрывалом

И томнейшим лучом едва светящих звезд.

Открыла в мрачности весь ужас оных мест.

Тогда и Царь скорей предпринял свой отъезд,

Не ведая конца за то ль сменить началом.

Песнь вторая

В упадке днесь Парнас,

Во фрянках Аполлон,

Измучен и Пегас,

Пропал весь Геликон.

На музах пиздорык,

Везде нестройный крик.

Сему велику диву

Я возвещу причину справедливу.

Да знает о том свет,

К Парнасу, как собак,

Набралося писак.

Там места уже нет

Писателю кичливу

И к славе горделиву.

Другой хоть не учен,

Не знает аз и буки,

Парнасом восхищен,

Перо хватает в руки.

Иной с бордели рдяный,

Другой с трактира пьяный,

С распластанной елдой.

С отгнившими мудами,

Кастальского водой

Полощется ключами.

И музы в той воде

Поганой полоскались,

Французскою в пизде

Болезнию терзались.

И поганью такой Парнас весь заразили.

Во фрянках ездоки Пегасу то ж снабдили.

Чумак здесь стал писатель,

Фабричный сделался поэт,

Подьячий стал мечтатель,

Дьячок уж рифмами блюет

И мнит, что онписатель.

И славный столь союз

В харчевню загнал муз.

Не видно Геликона,

Не слышен Аполлон,

Там каркает ворона

И гул идет, и стон.

Одни кропят стихи,

Другие подсмехали,

И первых вопреки,

Сатиры написали, -

Писцов критиковали.

Я критики такой,

Чтобы иметь покой,

Желаю избежать.

Прошу читателей

Над Псишей не смеяться,

А кто пошутит ей,

То в рот тем наебаться.

И просто, без затей,

Не сказку я пишу,

Не вздорну небылицу,

Но милую Душу

В стихах изображаю

И правду Божьих дел

Вселенной воспеваю.

Амурой хуй дрочу

На царску дочь-девицу.

Нескладен хотя слог,

А все не для тебя.

Хоть хую я ебу,

Но тешу тем себя.

Я Псиши на горе

Теперь возьму черты.

Представлю страх,

Какой являла вся природа,

Смотря на Душеньку,

В пространстве темноты

Оставшу без отца,

Без матери, без рода.

Меж камней, меж песков,

Меж пизд и меж хуев,

Меж страха, меж надежды,

Подъемля к небу вежды,

Уста свои она

Лишь только что открыла

Печальну жалобу

На небо произнесть,-

Слетелась со всех стран

Хуев несметна сила,

Помчались к небу с ней.

Куда? Никто про то не знает.

И царское дитя

Чуть-чуть не обмерла,

По воздуху летя.

Зефиры в виде муд,

Носясь на высоту,

Взвевали ей подол

У платья на лету.

Глядели ей в пизду,

Чудились сему диву

Но, видя наконец

Царевну едва живу,

Приятным голоском

Зефир ей страх пресек.

Сказал с учтивостью,

Приличною зефиру,

Что он ее несет

К блаженнейшему миру,

К супругу, коего

Оракул ей прорек.

Что всё супруг давно

Хуй дрочит для супруги

И что зефиров полк

Назначен ей в услуги.

Амуры в елдаки

Пред ней оборотились.

По воле же его

На той горе явились,

Чтоб с яростью на них

Дочь царская взирала,

Скорее хуй забить

Себе бы пожелала.

Точь-в-точь Приапов храм

Для ней соделан там.

Мудами сотворен

Он только на часок,

Чтоб там, пизды где трон,

Дул тихий ветерок.

Амуры, вкруг летя,

Те речи подтвердили

И Душеньку тогда

От страха свободили.

Чрез несколько минут

Зефир ее вознес

К селенью некому

Меж облак и небес.

Оставя средь двора,

Мудами повертели,

К пизденке приложась,

От Псиши отлетели.

Тут взорам Душеньки

Открылась тьма чудес,

Великолепные представились чертоги.

Там своды яхонты,

Тьма серебряных столов,

Из злата сделаны.

Небесные то боги.

Венера вверх пиздой

На мраморе лежала

И левою рукой

У Марса хуй держала.

А правой за муде

Вулкана разъяряла.

Копать в своей пизде

Зевеса заставляла.

На бочке изумрудной

Тех позади статуй

Со склянкой Бахус пьяный

И с кистью виноградной

Дрочил себе там хуй.

Церера вверх пупком

С пшеничным колоском

Всем милость раздавала-

Горстями хлеб метала.

Диана, застыдясь,

От них отворотилась.

Богов сих скверность презирала,

Пизду платочком прикрывала.

Близ их в быке Юпитер-бог

Европу раком ставит,

Златым дождем в чертог-

В пизду Юноне каплет.

И много там божков различна положенья.

Таков был первый вид.

Читатель, примечай,

Что Душенька тогда

Из мрачнейшей пустыни

Уж в образе летящей вверх богини

Нечаянно взнеслась в устроенный ей рай.

Лишь только что вперед

Ступила Псиша раз,-

Тут кучею бегут

Навстречу к ней тотчас

Из дома сорок нимф

В наряде одинаком.

С почтением перед ней

Становятся все раком

И с радости они

Пизденки заголяли.

Тем Душенькин приход

Амурам изъявляли.

Увидя сей признак, амуры все слетались

И с нимфами тогда до сласти наебались.

Друг с дружкою они играли чехардой,

Бежа за Душенькой в готовый ей покой.

Зефиры в тесноте

Толкались головами,

Исподтишка в пизде

Копали нимф перстами.

Себе всяк на уме еб Псишу в зад тайком.

И Псише делали какую должно честь.

Хотели на себе царевну в дом принесть,

Но Душенька сама пошла к двору пешком.

И к дому шла она среди различных слуг

И смехов, и утех, летающих вокруг.

Читатель так видал собачью свадьбу в поле,

Как к суке кобели с почтеньем приступают,

Со всех сторон сбежась десятка два и боле

И нюхая под хвост, с задора они лают.

Царевна посреди сих почестей отменных

Не знала, дух то был иль просто человек,

Что хочет ее еть в чертогах сих блаженных,

Оракул ей кого в стихах своих прорек.

Вступая в дом, она супруга зреть желала,

Проеть себя скорей желанием пылала

И с нетерпением служащих вопрошала.

Но вся сия толпа, что вкруг ее летала,

Царевне то сказать не смела и молчала.

Отсюда провели царевну в те чертоги,

Какие созидать лишь могут только боги.

И тамо Душеньку в прохладе от дороги

В готовую для ней купальню провели.

Амуры ей росы чистейшей принесли,

С духами для нее другие несли мылы,

Какими моются к Приапу кто идет,

Чтоб к ебле подкрепить свои ослабши силы.

Кто им помоется, тот лишний раз ебет.

Царевна в оный час хотя и гостедом,

Со спором и трудом,

Как водится при том,

Взирая на обновы,

Дозволила сложить с красот своих обновы.

Осталась нагишом. Долой и покрывало.

Пизда, как маков цвет, у Псиши расцветала.

Как розовый пучок,

Надулся секелек.

И перси, как Парнас, при свете дня сияли.

Где Душенька спала,

Там вновь трава росла.

По камушкам каскадами бежали,

Кастильских вод ручей не может с ним сравниться,

И сам бог Аполлон желал бы в нем помыться;

Амуры за дверьми, не быв при ней в услуге.

Заядрились, ебли друг друга на досуге.

Зефиры хищные имели вход везде,

Затем что ростом мелки,

У окон и дверей нашли малейши щелки,

Прокрались между нимф и спрятались в пизде

К царевне между губ, и там ее блудили,

Совали во весь мах, но целке не вредили.

Царевна, вышедши из ванны наконец,

С улыбкою свои кидала всюду взгляды.

Готовы для нее и платья, и наряды,

И некакой венец.

И всё, потребно что, готово для услуг.

Горстями сыпались каменья и жемчуг.

Одели ее там как царскую особу,

Одели Душеньку парчи богатой в робу.

Легко могла судить царевна на досуге

О будущем супруге,

Что он не человек, а, видно, из богов.

Меж тем к ее услуге

В ближайшей зале был обед готов.

Тут новы красоты по всем стенам блистали,-

Рафаель, Мушерон там живо написали:

Представлен был Приап. Там твердый хуй торчал,

В горе без рук, без ног, украшенный цветами;

Скорбящих полк ебак в нем милости искал,

Те с хуем без яиц, те с вялыми мудами.

Площиц ему своих на жертву приносили.

Другие из пизды засушиной курили,

То вместо порошку, что в божески чертоги

Приемлют от людей в дар, в славу, себе боги.

Иные, получа Приапа изволенье.

Пир стал у них горой, пошло хуям дроченье.

Иные начинали,

Другие уж еблись,

Десятками сплетались

И по три вдруг в пизду блядям хуев вбивали.

И малы ребятишки

Еблися исподтишки.

Там был Приапов храм

Расписан по стенам.

Готов для Псиши стол, и яствы, и напитки,

Явили всех сластей довольства и избытки;

Там нектар всех родов

И все, что для богов

В роскошнейшем жилище

Могло служить к их пище.

Читателя пустым не надо огорчать:

Как Псиша кушала, как день тот провела,

Как певчих хор гремел, как музыка была.

Последнее теперь намерен показать.

Пришла одна из нимф царевне доложить,

Что время уж пришло царевне опочить.

При слове "опочить" царевна покраснела,

И, пламенно вздохнув, пизденка засвербела.

Раздета Душенька. Ведут ее в чертог,

И там ко всякому покою от дорог

Кладут ее в постель на некоем престоле;

И, поклонившись ей, уходят все оттоле.

Обещанный супруг чрез несколько минут

В потемках к Душеньке тогда явился тут.

Он был уж нагишом,  не надо раздеваться.

Подлег к ней под бочок, с ней начал целоваться.

Бывает как при том, он Душеньке от скуки

Вздроченный хуй тотчас втер в белы ее руки;

Схватила Душенька, схватила, задрожала,

И за хуй и муде

И их к своей пизде,

Прямехонько прижала;

Забыла труд дороги-

Раскинуты у ей ноги.

Супруга милого схватила за ушко

И будто невзначай махнула на брюшко.

Хоть Душенька тогда про еблю и не знала,

Что хуй и что муде

Потребными к пизде,

Но Душеньку в тот час природа научила.

Амур у Душеньки уже меж ног лежит

И Душеньку взасос целует и дрожит

Вздроченным елдаком у миленькой пизденки,

Подвинул секелек, раздвинул и губенки,

Направил прямо хуй, послюнил, поплевал

И с розмаху в пизду по яицы запхал.

Трещит у ней пизда, трещит и раздается,

И с плешью внутрь она до пупа подается.

Распялил он пизду у юнейшей девицы,

Подобно как Самсон раздрал вмиг пасть у львицы.

От жару Душенька сей боли не слыхала.

Ногами оплетя, супругу подъебала;

Схватила Душенька супруга поперек,

Затрясся у нее в пизденке секелек.

Прижала милого, прижала к сердцу друга,

Зашлося в один миг у ней и у супруга.

Расслабли оба вдруг и он с нее свалился

И, к грусти Душеньки, невидимо сокрылся.

Супружество могло быть, впрочем, ей приятно,

Лишь только таинство то было непонятно.

Супруг у Душеньки, сказать, и был и нет:

Приехал ночью к ней, уехал до рассвета,

Без имя, без билета,

Без росту, без примет;

И вместо должного он Душеньке ответа,

Скрывая, кто он был, на Душенькин вопрос

Просил, увещевал для никаких угроз,

Чтоб Душенька свой жар не умаляла

И видеть до поры супруга не желала;

И Псиша не могла про то узнать в тот час:

С чудовищем она иль с богом проеблась?

Дочь царская тогда в смущеньи пребывала,

Вздохнула, ахнула и вмиг започивала.

Устала Душенька от ебли в первый раз.

С Амуром Душенька всю ночь во сне блудилась.

От сладкого того сна не прежде пробудилась,

Как полдень уж прошел и после полдня час.

Тоскует Душенька о прежне бывшей ночке,

Считает Душенька до вечера часочки.

Не хочет царска дочь ничем повеселиться,

Разлакомясь елдой, лишь хочет поблудиться.

Свербит в ее пизде

И бегает везде

Уж с секелем Фетида.

Зад Митра закрывает,

Нет блеску его вида,

Ночь Псишу провождает.

Под рощицей в одну последнюю минуту,

Нарочно для того устроенну пещеру,

В чертоги не хотя дочь царская идти,

В пещере ночь сию желала провести.

Вошла она туда, хотела отдохнуть,

Скорее чтоб заснуть

И чтоб, хотя во сне,

Провесть ту ночь в бляде.

Но чудом тамо вдруг,

Без всякой дальней речи,

Невидимо супруг

Схватил ее под плечи

И в самой темноте,

На некой высоте

Из дернов зеленистых,

При токах вод ручвистых

Вверх брюхом повалил,

Юбчонку залупил.

Назад Дальше