В свое время Гомер придумал игру типа современной компьютерной и резался в нее с наслаждением: осаждал и громил Трою, затем с трудностями вел главного героя домой Думалось ли мне когда-нибудь, что окажусь в роли героя игры-бродилки? Местами стрелялки. А также стратегии. Всю жизнь мечтал быть не пешкой, а игроком, и вот, получите участник квеста.
Первую ночевку в небольшом леске на склоне горе мы пережили без приключений. Скажем так: без особых приключений. Настало время второй. Ночью идти опасно, в этом мире ночь понятие почти сакральное, природа и люди сделали ее невозможной для путешествий. И зачем куда-то идти? Апельсиновая рощица давала еду, неподалеку манил прохладой чудесный водоемчик лучшего места для лагеря не найти. Мы расположились на поляне, вокруг костра соорудили огромный лежак из листьев и сушилку для одежды. Затем ночь преподнесла несколько сюрпризов, и после одного из них высвобождения дозорной из ямы я отправился отмываться на озеро (в мире, куда меня закинуло, так громко называют лужи десяти метров в диаметре и глубиной по пояс).
Чтоб добраться до воды, пришлось спуститься по заросшему травой крутому склону. Словно в воронку снаряда. Местами под ногами хлюпала и жадно чавкала липкая противная грязь, зато озерцо во впадине сияло ровной гладью. Вода блестела, в ней отражались звезды единственный свет в окружавшей тьме.
Бодрящие объятия озера приняли меня, как ведро сползшую с бортика тряпку. Шаг, еще шаг, резкое погружение
Дно обжигало холодом из бьющего ключа. Руки терли и скребли, с невыразимым восторгом освобождая тело от грязи и пота, и я быстро превращался обратно в белого человека.
Вскоре на берег прибыло и сконфуженное олицетворение невезения. Когда царевны типично женским оружием коварством заставили постираться и меня, проводника, который стал командиром исключительно от их неумения выживать в дикой природе, прикрытыми у нас остались только дозорные. Они передавали друг другу три комплекта доспехов; соответственно, если ушла с поста будь добра, сливайся с природой.
Меня отправили мыться, робко сообщила Марьяна.
Мойся. Я равнодушно пожал плечами.
Она не двинулась с места.
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать, время плакать и время смеяться. Как выяснилось, та же ерунда со стыдом.
Марьяна, громко позвал я.
Что? Она отпрянула на шаг.
Какой у тебя приказ?
Мыться.
Почему не выполняешь?
Но ведь это
Я командир?
Да.
Приказываю подойти.
Ослушаться она не решилась. Раздались шлепки, плавно перешедшие в плеск, и передо мной вырисовалось в темноте прикрывавшееся мягко-хрупкое создание, чумазое, как свинка в луже. Оно застыло в метре от меня.
На полголовы ниже. Вдвое тоньше. Вдесятеро симпатичнее. Лицо пряталось за челкой, свидетельства нашей разности под ладонями. По плечам клубком спящих змей разметались перепачканные землей волосы. Марьяна даже в плену не решилась их подрезать, как, например, Амалия. Но когда будут отмыты и уложены, думаю, моральное удовлетворение стократно перекроет трудозатраты и былые муки.
Как стоишь перед командиром?! рявкнул я.
Руки царевны испуганно уронились по швам. Плечи расправились. Но лицо так и не поднялось.
Ты же невестор только и выговорила она.
За эти слова я готов был расцеловать, но вместо этого отбрил доводами тех, кто женихался ко мне ранее:
Неофициальный. Можешь расслабиться.
Она не расслабилась. Только мелкая рябь от ее дрожи пошла по водной поверхности.
Вольно, говорю.
Ее плечи чуть сдвинулись. Тонкие нервные пальцы попали в плен ломающих ладоней. Беспокойная пауза затянулась.
Марьяна
Вообще-то я Марианна, проговорила царевна, не поднимая глаз. Просто все привыкли.
Марианна, с чувством поправился я, в жизни бывают моменты, когда нужно выкинуть из головы лишнее.
Понимаю, робко послышалось от собеседницы. Как при изображении стаи: ты не стеснялся нас, мы не стеснялись тебя. Так было надо.
Почему же стеснялась в яме?
Мы там были одни.
Как же одни, воскликнул я. Сверху на нас глядела куча народу!
Они ничего не видели.
Какая разница! не удержался я. У нас была задача выбраться. Невзирая на.
Взирая.
Это ты взирала, как я лез. Я не взирал!
Она не согласилась:
Но ты хотел. Нарочно вел к этому. И сейчас ищешь повода глазеть на меня. А я не могу отказать, потому что ты командир.
Это не т
Это так, перебил усмехнувшийся мозг. Царевна права. Ты прячешься за завесой слов, подменяя смыслы. Ты хочешь смотреть. Тебе нравится смотреть. Ты наслаждаешься свалившейся властью, как сделал бы любой на твоем месте. Но разве ты любой?!
Прости, Марианна. Мой голос снизился до неуклюжего повинного рокота. Спасибо, что сказала мне это. Давно кто-то должен был сказать. Поставить на место. Спасибо за урок. Иди, ты свободна. И если вдруг я снова не робей, говори, ладно?
На меня впервые вскинулись блеснувшие глазки:
Ты не шутишь? Такому командиру я согласна подчиняться. Приказывай.
Что? немного обалдел я от поворота.
Что хочешь.
Кру-угом! скомандовал я.
Она мгновенно развернулась. Грязные лопатки торчали печальными крылышками. Я зачерпнул воды и принялся бережно их отмывать.
Марианна вздрогнула, но не отстранилась.
Если, конечно, не возражаешь, поспешно выпалил я.
Это никак не повлияет на твои отношения с Томой?
Совершенно.
Даешь слово?
Даю.
Еще бы не дать, если это чистая правда.
Почему-то я тебе верю. Марианна снова повернулась ко мне.
Глаза вниз, челка на глаза, чтоб намертво, чтоб ни одного шанса. Отгораживаясь, прячась, убегая в себя.
Знаешь, почему-то рискнул я раскрыть секрет, невестором меня объявили для спасения жизни.
Противно получилось. Словно женатый кобель втирает лакомой фифочке, что никогда не планировавшийся развод состоится со дня на день. Но громом небесным раздалось:
Это меняет дело.
Долго опущенное лицо вскинулось, и на меня взглянули два пронзительных глаза, что резали душу не хуже скальпеля хирурга. Они глядели в неясном ожидании.
Я положил руки на воду вверх ладонями. Если катал Антонину, то Марианна достойна этого как никто.
Ложись.
Зачем? не поняла она.
Увидишь.
Этого оказалось достаточно. Марианна послушно опустилась животом на мои запястья.
Руки вперед, продолжал я командовать. Или в стороны, как удобней. Полетели!
Это действительно был полет. Марианна парила, взбивая в пену встречную воду, взлетала над создаваемыми ею же волнами и ненадолго погружалась в них. Я катал ее большими кругами, пока она сама не сказала:
Ты, наверное, закружился.
Мы остановились, но она не вставала.
Хочешь, перевернусь? обожгло разум.
Я потупился:
Если хочешь.
Только если ты хочешь.
Ну что ты будешь с ней делать. Из горла сипло выдавилось:
Хочу.
Марианна перекрутилась у меня в руках. Ее глубокие глаза помутнели, заволоклись мечтательной пеленой и конвульсивно захлопнулись. Царевну снова пронзил стыд. Но теперь она не желала идти у него на поводу. Стала его хозяйкой.
Вроде бы все, как с Антониной, но какая разница! Там мы использовали друг друга, тайком ловя запретные удовольствия. Словно воровали что-то. Вместе, но каждый для себя. Здесь хотелось дарить.
Придерживая Марианну под поясницу, я высвободил одну руку и осторожно провел по кусавшемуся пупырышками животу. Царевна вздрогнула, но не открыла глаз. Я понял это как желание продолжения. Моя ладонь принялась нежно смывать оставшуюся грязь, пальцы мелькали быстро, ласково, невесомо впитывая ощущения, вызывая ответную дрожь, удаляя последние песчинки, находя их в самых неожиданных местах. Или не находя, если быть до конца честным. Быть нечестным с Марианной не хотелось.
Тебе нравится? одновременно спросили мы.
Тела дернулись от синхронно задавленного смешка. Вода колыхнулась, и взбитой волной обожгло пару сантиметров кожи на пояснице ниже все давно привыкло и не замечало холода.
Я все-таки первая спросила! настояла царевна.
Наши глаза встретились. Я смотрел на нее так, как ни на кого в жизни. Просто не было таких моментов. И таких глаз. И ответа не требовалось. Мое лицо рассказало все. Больше, чем хотелось.
Да, тебе нравится. Вижу. Ее лицо заострилось. Темные глаза не мигали. Зрачки стали больше небосвода и глубже Вселенной. И чувствую.
А тебе? глупо выхрипела моя гортань.
И мне нравится, с гипнотизирующей серьезностью констатировала Марианна. Что теперь с этим делать?
Вопрос, к которому я оказался не готов. Вместо ответа руки напряглись в попытке прижать к себе сообщницу по сумасшествию, как недавно Антонину.
Марианна не позволила. Соскользнув, она встала ногами на дно.
Теперь я тебя, объявила царевна.
Что меня? Погладит? Покатает? Потрогает? Выгнанное с места жительства здравомыслие отказывалось подниматься в мозг.
Помою.
Кхм, кашлянул я. Уверена?
А ты?
Я отчаянно выдохнул:
Давай рискнем.
Ты замерз. Отойди к берегу, где мелко.
У меня даже мысли не возникло ослушаться. Я выполнил указание с покорностью, с какой она подчинялась мне.
Пронесся перед глазами весь фильм моей жизни. До сих пор зов плоти звучал в нем лишь фоном, как музыка за кадром, пока герои мутузят друг дружку. Беспокоящий, но второстепенный фактор, придаток нет, скорее слабенький конкурент сознания, он знал свое место. Вдруг все изменилось. Животный зов вырвался из-под присмотра и загрохотал, раскалывая царь-колокол разума. В ушах звенело так, что барабанные перепонки отказывались выполнять прямые обязанности, лишь барабаня и истошно перепоня. Иногда в мозг залетали смыслы слов, которые, оказывается, произносил рот в ответ на другие слова, трехмерные, кривлявшиеся и разбегавшиеся при сосредоточении на них.
Можно?.. спрашивало меня бездонное мироздание напрягшимся грудным голосом.
Звуки бессмысленно витали, порхали, колыхались и переплетались, на глазах перерождаясь из левого в зимнее, а из вертикального в фиолетовое. Поверженное подсознание отвечало безо всякого моего участия:
Да
Не больно?.. продолжало оно через много веков-мгновений, оставшихся в памяти лишь вспышками длиною в жизнь: чарующими, ослепительными, выкручивающими. Острее иглы. Жарче пламени. Волшебнее чуда.
Приятно
Что со мной делали, как, зачем не знаю. Если это называется помыть, то я на небесах. А я на небесах.
А так?.. звучало настолько ласково, заботливо и пушисто, словно котик, мурлыча, терся о ногу.
Тоже
Касания были более, чем касаниями. Ночь более, чем ночью. Чужие пальцы вообще всем, что было, есть и будет.
Не сразу отметилось, что все кончилось, и мы с минуту стоим друг напротив друга в полной тишине и растерянности.
Спасибо, слетело с уст Марианны.
Мне?! Я словно очнулся:
Мне-то за что? Тебе спасибо.
Скоро вы там наспасибкаетесь? Над берегом появился силуэт Варвары.
Марианну как подменили съежилась, напряглась, но пронзительный взгляд не оторвался от моего лица. Заподозрилось, что на языке у нее вертится что-то насчет возможного невесторства
Она промолчала.
Иди первым. Замерзшая царевна прикрылась руками. Я стесняюсь.
Варвара ревниво проследила, чтоб Марианна отправилась в дозор, а я в койку.
Заснуть получилось не сразу. Бурливший организм взбрыкивал, отказываясь принимать реальность.
Глаза закрылись, уставившись на внутренний экран. Там прокручивался последний ролик, поставленный на бесконечное повторение. Чудесный ролик. Волшебный ролик. Прямо-таки колдовской
Назвал же папа Ваня сына Васей, вот и стал я для всех Чапаевым, Василь Иванычем из анекдотов. Потом Чапаем. Потом одноклассники, как водится, вовсе укоротили. Но лучше уж Чапой быть, иначе Муха, все-таки Мухин я по классному журналу и прочим документам прежнего мира. Средний ученик выпускного класса весьма средней школы. И выглядел до некоторых пор весьма средне: нечто усредненно-невзрачное и нескладное. И мозги работали также. И вообще. И жизнь средняя до оскомины. Была. Пока не произошло Это.
Нечто бултыхнуло меня в другую реальность, как пельмень в кастрюлю. Местная школа, куда определили по ошибке, со знакомыми мне учебными заведениями не имела ничего общего. Учеба там напоминала смесь службы в армии с занятиями в институте благородных девиц. Затем, после отправки в Крепость и связанных с этим приключений, долгое время пришлось жить в стае человолков полулюдей-полузверей, стечением обстоятельств принявших меня за своего. Потом воевать на разных сторонах, но каждый раз за справедливость, как я ее понимал. Об этом подробно расписано в других историях, повторяться не буду. Да и речь не о том. Сегодня рассказ пойдет о единственном дне, только о нем, и для понимания произошедшего совершенно неважно, каким образом попала сюда наша четверка, и что один находится в плену, второй подался в разбойники, а третья делает карьеру, часто наступая на горло собственной песне.
Меня судьбе угодно было окунуть в аристократический инфантильный террариум в наказание за что-то (несомненно, мелкое, поскольку крупных грешков за мной, насколько знал, не водилось) или в порядке назидания, чтобы понял, что почем в этой жизни. Не знаю, что задумала судьба или те, кто в ее роли спланировал цепочку событий, но разыгранная, как по нотам, комбинация прокатила меня по всем ступенькам моральной лестницы от подкрепленного принципами жесткого отказа до согласия бесхребетного слизняка. И даже стыдно сказать до проявления инициативы.
Царевны-тинейджерки, которых сопровождал из плена домой, вели себя, как положено в этом возрасте: озорничали, дерзили, смущались и старались понравиться то есть ничем не отличались от ровесниц в моем мире. Не имевшие ни интернета, ни телевизора, ни даже книг, они большей частью отличались невероятной наивностью, а об отношении полов судили исключительно по слухам и религиозным предписаниям. Закон не позволял бравировать собственными похождениями, ибо «обличи ближнюю свою, и не понесешь греха». Семейный кодекс отличался оригинальностью, но был строг. Не пошалишь. Но возраст, как я уже сказал, брал свое. В ситуациях опасных и бескомпромиссных царевны казались больше девчонками, чем состоявшимися мадмуазелями невзирая на то, на что взирать можно было долго и с удовольствием.
Сейчас кажется странным, что меня принимали за одну из них. Впрочем, ныне я уже не тот хлипкий подросток, внешне походивший на девочку. Худое тело стало поджарым и жилистым, огрубело, плечи раздались, взор посерьезнел. Наросли мышцы. Четко прорисовался кадык. Голос сломался, и пришлось заново научиться им пользоваться. Однако выяснилось, что рост, голос и мышцы вещи второстепенные, главное то, что внутри.
Оно, которое внутри, тоже росло и развивалось. И, что самое обидное, им оказалось легко манипулировать. И неважно, что нравы и порядки здесь другие. Люди везде одинаковы.
А мир, куда забросило, действительно другой, во всех смыслах. Тут бронзовый век, правят женщины, мужчины люди второго сорта, если вообще люди. Помню дискуссию с одной цариссой, чей титул в нашем мире равнялся бы княжескому в неком царстве. Или, лучше сказать, королевскому, если страна такого монарха входила в состав империи, ведь больших королевств в истории были единицы, а мелких пруд пруди. Царисса это королева именно такого микрогосударства.
Почему принято брать именно трех мужей? спрашивал я. Не одного, не двух?
А зачем нужно ограничивать? недоумевала она.
Разве не правильнее дать людям возможность строить любовь самостоятельно, без предварительно навязанных условий? Если двое влюбятся и захотят построить семью, зачем им еще двое?
Кажется, поняла. Царисса задумчиво сощурилась. У вас только по одному мужу?
Да, у нас муж в семье один, гордо заявил я, не пускаясь в объяснения насчет существования адюльтеров, свободных браков или все возрастающего количества ортодоксальных мусульманских семей.
Считаешь это нормальным?