Я ПРИШЕЛ С МИРОМ
Один из моих друзей однажды сказал мне: «Ничто так не угнетает, как нажатие кнопки «Стоп» на видеомагнитофоне после мастурбации под порнушку».
Он был не прав. Это всего лишь третья по степени угнетения вещь. Фактически существуют две вещи, которые угнетают сильнее нажатия кнопки «Стоп» на видеомагнитофоне после мастурбации под порнушку.
Первый участник состязанияэто ситуация, когда вы мастурбируете под порно, и вдруг, в момент истины, отключается электричество, и вы остаетесь в молчаливой темноте, злой от неудовлетворенности, с членом в руке, неуклюже стараясь подтянуть штаны, сбив пальцы ног и бог знает что еще, пытаясь найти свечку или фонарь. Вот эточертовски угнетает. Но все же это на втором месте.
Барабанную дробь, пожалуйста.
Самой угнетающей вещью на свете, которая угнетает гораздо сильнее нажатия кнопки «Стоп» на видеомагнитофоне постфактум рукоблудства или проблемы с электричеством в предрукоблудный период, является ситуация направления плодоносящих жидких результатов вышепоименованного рукоблудства в маленькую пластмассовую мензурку, когда приходится маневрировать вашей длинной капельницей так, как каким-то лонжероном на самолете-заправщике, принимая различные неромантичные позы, с тем чтобы удержать все до последней капли. А затем закрыть пластмассовую чашечку крышкой, наклеить на нее этикетку и написать четыре цифры, которые вам присвоили и приказали запомнить для подобного случая, плюс дату и количество дней, прошедших со времени вашей последней эякуляции (не считая, конечно, ту, после которой вы все еще отходите/потеете/тяжело дышите/что угодно). Вот этосамая угнетающая вещь на свете. По крайней мере, для меня. И все же это в точности то, что я согласился совершать каждый понедельник в одиннадцать часов утра. Отчаянные времена рождают отчаянные решения, а это было чертовски отчаянное время. Я продал все свои СD. Я распродал большинство моих книг. Я назанимал у всех, кто имел несчастье делить со мной фамилию или пробыл рядом со мной больше четырех месяцев, не требуя, чтобы я убрался прочь. Все нормальные и пристойные источники, откуда я мог черпать свои доходы, высохли до дна.
Наступило время продажи того, что не может высохнуть. Наступило время продавать жидкости тела.
Плазма не является и никогда не являлась подходящим вариантом для этого. Некоторое время тому назад, за неделю до легкого хирургического вмешательства, меня попросили зайти в местный пункт переливания крови и сдать кровь для самого себя: стакан-другой моей собственной крови на случай, если она понадобится во время операции. Ну, я и пошел, в общем, ну, я и пошел. Как только медсестра проткнула мне палец, чтобы определить, какая группа крови во мне течет, я побелел, сильно занервничал и потерял сознание. Меня уложили и сказали, чтобы пришел еще раз, поскольку по какой-то причине они не могут взять у меня кровь, раз я потерял сознание. Поэтому я вернулся туда несколько дней спустя, дождался, когда укололи палец, и опять комната закружилась перед глазами. В конечном счете доктору, который должен был меня оперировать, пришлось дать мне пару таблеток Валиума и отвезти на пункт переливания. Теперь сестра могла даже отрезать мне палец, я бы не возражал. Я не знаю, сколько стаканов крови она из меня взяла, но помню, как втайне надеялся на то, чтобы эту смесь крови с Валиумом перелили бы мне во время операции, дабы получить немного дополнительного кайфа в послеоперационной палате.
Я был бы не против и сейчас заглотнуть одну или две таблеточки Валиума и пойти сдать кровь как донор. Но у меня нет медицинской страховки, а цена Валиума гораздо выше той суммы денег, которую платят за донорскую плазму, почти втрое. А значит, это было бы не в мою пользу, и, кроме того, это делало меня похожим на наркушу без вен.
И я думаю, нам всем известно, что это делает с нами.
Это рекламное объявление независимые газеты Сан-Франциско еженедельно помещали на своих последних страницах уже годами. Но у меня даже и мысли не было, чтобы прочесть его до конца. Теперь я роюсь в газетах, чтобы найти его. Вот оно:
ДОНОРЫ СПЕРМЫВКЛАД В ДОСТОЙНОЕ ДЕЛО.
В ЖИЗНИ НЕ ЧУВСТВОВАЛИ СЕБЯ ТАК ХОРОШО!
Получите деньги за то, чем вы уже занимаетесь (и помогите другим построить семью). Банк донорской спермы приглашает здоровых мужчин любой этнической принадлежности стать платными донорами спермы.
Для того чтобы пройти отбор, вы должны быть:
Не моложе восемнадцати и не старше сорока.
Способны еженедельно посещать наш офис в центре города в рабочее время.
Способны подписать обязательство на год.
Способны сообщать основную информацию об истории болезней ваших биологических родственников.
Хммм. Ну да, я хронический онанист. По возрасту подхожу. У меня нет никаких планов в рабочее время на эту или любую другую неделю в ближайшем обозримом будущем и никакого повода считать, что в следующем году что-нибудь изменится. Мне нет дела до этого вздора о помощи другим в построении семьипросто хочу узнать, сколько за эту музыку платят. Я снимаю трубку.
После первого сигнала в трубке мне кажется, что, возможно, прежде чем набрать номер, мне стоило бы немного дольше подумать. После второго сигнала я решаю, что это чрезвычайно плохая затея и мне сейчас же следует повесить трубку. Но как только я отвожу ее от уха, кто-то отвечает:
Банк спермы.
Щелк. Я бросаю трубку.
Черт. Что я себе думаю? Действительно ли я в таком уж отчаянном положении, чтобы идти в какой-то офис в Финансовом районе и мастурбировать в мензурку? В этот момент мой живот издает булькающий звук оперной силы, который очень напоминает шум от котенка, пытающегося пролезть в садовый шланг. Да, я в отчаянном положении. И кто знает, может быть, в этом уравнении нет пластмассовой мензурки. Должно быть, у меня совершенно ошибочные представления о банках спермы. Возможно, XXI век с развитием специальных машин или даже особо талантливых людей нашел смелые решения в репродуктивных технологиях, позволяющие извлекать необходимую субстанцию из первоисточника. Насколько плохо это может быть? Не хуже, чем Кабинки Счастья в дальней части книжных магазинов для взрослых, в которые я частенько захаживал в особо черные периоды моего прошлого. На фиг. Я нажимаю «Повторный набор».
Банк спермы. Отвечающий женский голос очень похотливый. Порочный. Мне кажется, что я надеялся нс разговаривать ни с кем сексуально привлекательным.
Ух да-а Здрасьте. Я хотел бы стать донором.
Здорово. Как вас зовут? Эта женщина не говорит, а почти мурлычет.
В моей голове формируется едва ли правдоподобная картина: я представляю Кэтрин Зета-Джонс в черном неглиже, чувственно поглаживающую трубочку (ту, которая у телефона, и другую) в то время, когда она задает мне вопросы о сексе и моей сперме.
Приблизительная запись телефонного разговора между работницей банка спермы (во время разговора мне представлялось, что это была Кэтрин Зета-Джонс в неглиже) и Джейсоном Галлавэем (онанистом за деньги):
Джейсон: Меня зовут Джейсон Галлавэй.
Кэтрин: Ваш адрес?
Джейсон: 4540 Калифорния-стрит.
Кэтрин: Откуда вы узнали о нашей донорской программе?
Джейсон: Собственно, я замечал ваши объявления в газетах уже в течение многих лет. Времена сейчас тяжелые. Поэтому я подумал: а почему бы и не подрочить? Извините, я имел в виду, что подумал: а почему бы и не попробовать?
Кэтрин: Были ли у вас или у ваших родственников психические заболевания?
Джейсон (будучи застигнутым врасплох, говорит неправду): Нет. Никогда. Мы все совершенно в своем уме.
Кэтрин: Были ли у вас половые контакты с проститутками или другими представителями сексуальных профессий?
Джейсон: А для чего еще с ними общаться?
Кэтрин: То есть у вас были сексуальные контакты с представителями сексуальных профессий?
Джейсон: Ну, не со всеми. Я очень избирательный.
Кэтрин: Есть ли у вас заболевания, передаваемые половым путем?
Джейсон: Нет. Совершенно нет. Ничего. Никогда. Никаких венерических заболеваний. И совершенно в своем уме. Это я.
* * *
Так продолжается еще несколько минут. Задаются вопросы об общем состоянии здоровья и перенесенных операциях и так далее. Я представляю Кэтрин с настольной игрой «Парашюты и лестницы» перед собой. При правильном ответе на вопрос я должен продвинуться на одну клетку.
Абсолютно разуменполезай на лестницу. Трахнул шлюхулети вниз на парашюте. После ряда вопросов она, очевидно, заключает, что я соответствую восхождению по важной лестнице к призутитулу Донора спермы. Она хочет договориться о начальном посещении для личной консультации. Она описывает мне это очень открыто, с той прямотой, которую я не привык воспринимать от совершенно незнакомых мне людей, если дело не происходит в палатах неотложной помощи и на программах «Двенадцать шагов». Она либо закаленный ветеран, либо читает по какой-то бумажке:
Эта консультация займет около пятнадцати или двадцати минут. Мы попросим вас заполнить ряд формуляров и подробные вопросники. Затем я обсужу с вами некоторые законные и этические аспекты донорства спермы в общем и в штате Калифорния в частности. До того как стать донором, вам придется ждать окончания периода отбора, который длится от шести до восьми недель. Вам следует воздерживаться от эякуляции сорок восемь часов перед каждым посещением. Вам следует сдать образцы спермы путем мастурбации в отдельной комнате. В период отбора мы определим степень вашей способности к воспроизведению потомства и проверим на предмет заболеваний, передаваемых половым путем (вас попросят сдать на анализ кровь, мочу и образцы спермы).
Затем вы заполните формуляр подробной истории заболеваний вашей семьи и пройдете осмотр у нашего врача. Если вы будете одобрены в качестве донора, то плата за каждый эякулят (визит), который отвечает нашим требованиям к минимальному количеству сперматозоидов, составит пятьдесят долларовэто включает в себя оплату образца спермы, сданного вами в период отбора. Ну как, идет?
Она читает всю бумагу менее чем за десять секунд, поэтому единственным разделом этого спермомонолога, который я разобрал, был раздел о пятидесяти баках за выстрел пробки. И этого было достаточно.
Да. Здорово.
Великолепно. Сейчас наш график довольно свободный. Вы можете зайти завтра? Пойдет? Когда в последний раз у вас была эякуляция?
Боже, Кэтрин куда же пропало «Какой у вас знак зодиака?»
Правда заключалась в том, что моя последняя эякуляция случилась семнадцать минут назад, и я собирался сделать это еще раз через час или около того.
Завтра выпадает. А какие дни еще есть?
Сейчас посмотрим завтра пятница. А как насчет понедельника?
Это было бы неплохо, если бы у меня не было подружки, работницы сексуальной профессии, которая с нетерпением ждала, как сомалийцы ждут прибытия грузовиков с продовольствием из центров распределения ООН, многочисленного неистового секса в выходные дни. И ее реакция в случае неудовлетворения ее чаяний была бы такой же яростной, если не сильнее, чем у них.
Ум, хммм Понедельник тоже не очень подходит. А как вторник во вторник утром?
Одиннадцать тридцать, идет?
Отлично.
Тогда хорошо. Ждем вас в одиннадцать тридцать в следующий вторник. Вы знаете, как сюда добраться?
Она рассказывает, как доехать, говоря, что здание находится рядом с большим павильоном, продающим хот-доги, на крыше которогоогромная сосиска. Так что трудно пройти мимо. Я разражаюсь смехом, не в силах сдержаться от поднимающейся приливной волны неизбежных молодежных приколов. Что находится по другую сторону старой клиники по проблемам рождаемости? Ферма по разведению кроликов?
Выходные проходят предсказуемо и атавистически по-плотски. Моя подружка, работница сексуальной профессии, ходила вокруг меня, болезненно прихрамывая. В понедельник утром ей нужно было идти на работу. Я рассказал ей обо всем этом донорстве спермы и обязательном сорокавосьмичасовом периоде воздержания, которого требуют от доноров. Нельзя сказать, что она счастлива по этому поводу, она не столько несчастна оттого, что ничего не получит, сколько потому, что несчастлива от капитальной нехватки денег в нашей лачуге в последнее время. Никакого устного заключения не следует, поэтому я просто считаю, что заручился в этом ее поддержкой и могу рассчитывать на взаимодействие.
Ха.
В этот же самый вечер эта девушка, непоколебимая вегетарианка, готовит сильно маринованную вырезку на бездымном комнатном гриле, будучи одетая вас не обманываюв тонг и топик, на котором по линии груди написано: «Даю молоко».
На следующее утро, когда я звоню в банк спермы, чтобы перенести встречу на четверг, я понимаю, что это не получится. Мне просто невозможно удержаться в течение сорока восьми часов, живя с нимфоманкой, у которой собрана, возможно, самая большая из существующих коллекция нижнего белья и высоких сапог до бедра из искусственной кожи, которые, будучи основной ее обувью, не создавались для пешей ходьбы как основного средства передвижения.
По-моему, двадцать четыре часаэто немного сжато. Но должно хватить. Сорок восемь часовэто только рекомендация Директива, выпущенная средними людьми со средней спермой. Моя сперма не средняяя просто знаю это. Двадцати четырех часов достаточно. Более чем достаточно. Я не звоню.
Банк спермы находится на расстоянии пешей прогулки от моей квартиры. Я стараюсь идти спокойно, но чувствую себя так, будто несу на себе рекламную двойную доску с надписью: «Подрочу за питание».
Несколько минут спустя я вижу павильон с хот-догами. На крышеогромная декоративная сосиска в булочке, в качестве трех с половиной метровой подсказки по отношению к этому заведению питания. Как будто громадной красной неоновой вывески «ХОТ-ДОГИ» недостаточно.
У меня начинают потеть ладони. От мрачной иронии по этому поводу в обычное время я бы рассмеялся или, по крайней мере, улыбнулся. Но мне становится ясно, что в моей жизни обычные обстоятельства перестали существовать навсегда.
Что, я полагаю, логически делает это нормальным явлением. И смеюсь. Я готовлюсь войти в какое-то монолитное офисное здание, которое никогда до этого не видел, и говорить с абсолютным незнакомцем о моей сперме, а затем сцедить ее в мензурку. Учитывая, каким был прошедший год для меня, это просто еще один день в офисе. Кроме того, сколько раз приходилось мне бывать в таких же равно незнакомых зданиях в гораздо худшем окружении и спрашивать какого-нибудь татуированного уголовника за прилавком пригоршню жетонов. Чтобы затем, зажав эти жетоны в кулаке, брести по какому-то промозглому, темному, грязному, часто просто угрожающему лабиринту маленьких кабинок для видеопросмотра и делать все то же самое, но без чашечки. Но даже несмотря на то что вряд ли кто мог бы назвать те места романтичными, это место выглядит так профессионально. Никакого неона, под которым можно загорать. Никто не слоняется как привидение. Здесь все так по-больничному.
Как раз, когда я думаю о том, что нужно бы пройти мимо и забыть этот смешной договор, голос в моей голове произносит: пятьдесят баков за струйку.
Несколько секунд смущения уходят на то, чтобы прокрутить электронный список названий организаций, помещенный рядом с наборником и переговорным устройством у входа в здание, в котором расположилось Сбережение и Кредитование Семени.
А на первом этаже у входной двери, отдельно от всех внутренних офисов, для широкой публики открыт магазин деликатесов. За прилавком скучающая кореянка летаргического вида. Ей либо еще нет двадцати, либо немного за двадцать. Она смотрит на меня так, как только могут смотреть на людей в Америке недавние иммигранты. Средний американец может пристально смотреть на что-то только около семи секунд, после чего он либо моргает, либо бьет, поскольку остальные американцы знают, что пристальный взгляд, направленный на кого-то в течение более пяти секунд, что-то означает.
Но, может быть, это и не потому, что она новенькая в этом обществе. Должно быть, она понимает, что яеще один грустный представитель ежедневного парада онанистов, появляющихся здесь с пятнадцатиминутным интервалом, чтобы быстро подергать рукой для банка. Да, она должна знать. Я знаю, что она знает. При монополии павильона хот-догов с большой сосиской на крыше на быстрые обеды ей удается в напряженные обеденные часы приготовить не больше трех бутербродов. А остальные часы работы она тратит на то, чтобы наблюдать грустных и смуглых идиотов, которые появляются, бормочут что-то в переговорное устройство, входят и возвращаются снова через пять-десять минут, слегка вспотевшими, в одежде немного более растрепанной, чем когда они входили.