А потом ко мне пришел Фил. Их вывозили в числе самых первых на вертолете прямиком в столицу. Императору требовались врачи-нейрохирурги. В военный госпиталь. Лире и Филиппу предложили работу в безопасном месте. Всех остальных отправляли на грузовиках и везли через пустыни в неизвестном направлении, а именно за Торнами обещали прислать вертолет. Оказывается, родной брат Фила лечил самого Императора и добился для них такой привилегии. Я была ужасно за них рада, я жала ему руки и искренне желала им с Лирой счастья. Конечно, такие специалисты, как они, нужны Республике. Я тогда еще не поняла, зачем он говорит мне все это
Спасибо, Най, спасибо. Мы так ценим твое отношение к нам. Твое доверие И мы бы хотели предложить тебе свою помощь. По документам наша девочка она все еще числится в живых, и на вертолете будет место для нее Мы подумали, что можем взять с собой Дану. Мы были бы безумно счастливы, если бы ты согласилась.
У меня сердце забилось в горле, и слезы на глаза навернулись.
О Боже. Я буду вам так благодарна. Так благодарна. Вы не представляете мы не займем много места, у нас и вещей-то нет и
Фил молча снял резиновые перчатки и сполоснул руки в тазу, медленно вытер их полотенцем и, не глядя на меня, сказал.
В вертолете есть место для маленького ребенка. Для нас и нашего ребенка понимаешь? Мы можем вывезти только Дану не тебя. Пойми, это было бы спасением для нее. Это
И я я расхохоталась ему в лицо. Еще до того, как все в голове сложилось в цельную картинку, как стало понятно, зачем они мне помогали, зачем влезли в доверие. Они хотели отнять у меня дочь. Они знали, что их освободят раньше других и на других условиях. Вот почему эти люди обхаживали меня.
Я посмотрела Филлипу в глаза и тихо, но очень отчетливо процедила:
Я не отдам вам Дану никогда, понятно? Забирайте ваши вещи, игрушки и не приближайтесь ко мне ни вы, ни ваша жена.
Найса. Подумай. Не принимай таких скоропалительных решений. Что ты можешь дать девочке? Какое будущее ее ждет с тобой? А мы мы тебе заплатим. Мы дадим тебе много золота. Ты сможешь купить себе место и в числе первых покинуть лагерь. Мы с Лирой
А вы с Лирой катитесь к черту.
ГЛАВА 8. Найса
Именно тогда я и вспомнила о пластине Пирса. Я долго рассматривала ее, крутила в пальцах, а потом все же решилась. Я пошла к КПП, прямиком к охране вместе с Даной. Привыкла везде носить ее с собой, привязывая к груди платком. Так и покормить всегда можно было незаметно, пока разгребали завалы в поисках уцелевшей мебели, возможно, лекарств или запасов еды. Хотя чаще всего мы находили обгоревшие трупы и испорченные продукты. Редко нам удавалось вернуться из мертвого города с консервами. Магазины разграбили задолго до того, как нам пришлось бежать из наших резерваций. Да что там магазиныразграбили все, что было можно, а потом прошла зачистка, и все сгорела дотла.
Едва я приблизилась к воротам, за оградой зарычали собаки и часовой направил дуло автомата мне в голову.
Стоять. Ни шагу дальше.
Я хочу говорить с вашим командиром. Это важно. Позови ко мне своего начальника.
Какие начальники, детка. Я здесь начальник, со мной и говори, ухмыльнулся второй солдат и отвернулся отлить у небольшого вагончика, где расположился патруль. Чуть дальше стояли брезентовые палатки и военные грузовики. Я отвела взгляд и прижала к себе малышку сильнее, укрывая от ветра.
Мне сказали, что жены и дети военных, погибших в закрытой зоне, имеют право на первоочередность при выезде с территории. Я вдова офицера. У меня осталась его пластина.
Я сунула руку за пазуху, а второй патрульный снова вскинул автомат:
Руки держи так, чтоб я видел, сука.
Тихо, Густ, не ори. Пусть покажет, что у нее там за пазухой помимо ее сочных сисек.
Я б лучше на сиськи глянул.
Ну всему свое время, похотливо усмехнулся и перевел взгляд на меня, показывай, что у тебя там за сокровище?
Наверное, он думал, я дам ему деньги или золото, потому что, когда я протянула пластину на цепочке, он расхохотался.
Что это? На хер она мне нужна? Ты знаешь, сколько таких по городу валяется на трупах?
Позвенел ею у меня перед носом.
Даже если бы это было правдой, мне насрать, чья ты вдова, а правительствутем более. Золото давай и поговорим.
Я судорожно сглотнула и выхватила у него пластину, глядя в осоловевшие от спирта глаза, в которых не осталось ничего человеческого. Лишь жажда наживы и полное равнодушие к чужому горю, а еще похоть. Скотская, первобытная похоть, с которой он смотрел мне за пазуху.
Нет у меня золота.
Ну он окинул меня взглядом с ног до головы, зато у тебя есть приличные сиськи, зад и пухлый рот. Могу подвинуть на три номера вперед, если качественно отсосешь и отпрыгаешь на моем члене.
И еще три если на моем, крикнул второй.
Они заржали, а я закрыла глаза, считая про себя до десяти, чтобы не сорваться, не нахамить, не вцепиться в его наглые глаза.
Это супер-предложение, девочка. За такую цену любая из ваших отсосала бы у всего гарнизона. Мы же предлагаем тебе отсосать только у нас двоих. Мы даже для твоего ребенка няньку найдем, да, Густ?
Да пошел ты.
Язык прикуси. Не то ты отсюда вообще не выйдешь. Запомню тварь и сгною за забором или пристрелю на хрен. Давай думай. Надумаешьу нас смена до шести утра, потом мы здесь только через неделю будем, и кто знает, захотим ли мы тебя трахнуть после поездки в город к шлюхам. А теперь свалила отсюда на хер.
Я вернулась в лагерь, на свой матрас. На автомате перепеленала Дану и дала ей грудь. Смотрела на нее, и в ушах голос Фила звучал Никогда. Никогда я не отдам свою девочку добровольно. Мы выберемся. Мы с ней обязательно уйдем отсюда вдвоем. Долго еще разглядывала ее спящую, поглаживая пальцем щечки и бровки, напевая колыбельную, укрыла еще одним одеялом и поежилась от холода. Несколько человек в лагере уже умерли от воспаления легких, многие заболели и теперь лежали на улице под навесом, изолированные от других. И мы все знали, что они там умрут от холода быстрее, но никто не был готов впустить их обратно потому что боялись заразиться. Антибиотиков катастрофически не хватало. Я посмотрела на свою пожилую соседку с соседнего матрасаВару, которая грела руки о железную кружку с кипятком. Неделю назад она похоронила мужа. Мы с ней часто делились пайком и заваривали один пакетик чая на двоих. Я попросила ее побыть с Даной до утра. Вара согласилась. Ее мучила бессонница. Она не спросила, куда я иду, а я и сама не знала, что могла бы ей ответить пока не пришла к КПП и не посмотрела в мерзкие глаза капитана Морфа. Пока он спрашивал у меня имя и фамилию, черкая шариковой ручкой в списке, второй стягивал с меня одежду и лапал за грудь. А я молила себя отстраниться. Ни о чем не думать. Только о Дане. Только о том, чтобы она выжила. Это не самая высокая цена за ее жизнь. Я забуду этих подонков, забуду их поганые руки и слюнявые рты. Вкус их немытых тел и членов. Звук их хриплых стонов и матерных окриков. Шлепки тел о мое тело. Ни о чем не думать и просто делать то, что они говорят, подавляя приступы тошноты и рвотные спазмы. Это ничего не значит. Это плата за жизнь Даны. Пусть такая отвратительная, но разве у меня есть выбор?
Шевели задом, детка. Давай работай. Что ты как неживая?
Они оставили меня ближе к утру. Пошли на перекур и пожрать, обещали и мне принести. А я натянула на себя измятое платье и, подойдя к столу, налила себе из их фляги спирта и выпила залпом. Меня скрутило пополам в адском позыве к рвоте, каждая пора пропиталась их потом и вонью их тел. Вышла из вагончика на утреннюю прохладу и доползла до умывальника, с другой стороны от входа, ополоснула горящее лицо ледяной водой и медленно подняла голову, глядя на себя в заляпанное сколотое зеркало. И не узнала себя. Оттуда на меня впервые смотрела Марана. В ее диких глазах появилась та самая мертвая пустота, а потом сменилась взглядом загнанного зверя, у которого просто не оставалось выбора. Да. Да, мать вашу. Я бы легла под весь гарнизон, лишь бы моя девочка осталась в живых.
У вагончика послышались чьи-то голоса, и я невольно обратилась в слух.
Может, и правда вывезем ее, когда в город поедем?
На хер она нужна? Неприятностей потом не оберемся. Хочешь натрахатьсятрахай. Оставь ее себе хоть на неделю, Густ, за первое место в списке на корм, и заржал.
Последняя партия прибыла к зоне 127 вчера. Все прошло без инцидентов. Нас не станут проверять. Можно взять девчонку в город с собой. Никто не узнает.
Я схватилась за горло, чтобы не закричать, вцепилась так, что вспорола ногтями кожу.
Нам следующую партию надо отправить завтра, и мы свободны. Твари голодны, налегают на ворота. Я получил приказ вывозить по двадцать человек. Но у нас кончается снотворное.
Повезем без снотворного.
Это жестоко, бл**ь.
Какой ты гуманный у нас. А пачками людей метам скармливать не жестоко?
Они ничего не чувствуют.
Это облегчает твою совесть? Ты убийца, Густ. И я убийца. Спят они или нет в момент смерти, этого факта не изменит. А приказ есть приказ. Завтра отсчитаешь двадцать человек и эту сучку вместе с ними, чтоб не западал на корм.
Ублюдок ты, Морф. Можно было помочь девчонке. Юная совсем, и дите у нее малое.
Иди лучше потрахайся. Я что-то притомился. Отдаю тебе ее в личное пользование до утра.
Ладно. Хрен с тобой. Пойду и правда хорошенько ее отымею, может, осточертеет до утра.
Вот-вот со спермой выйдет все твое благородство. О себе думай. Военное положениерасстреляют и глазом не моргнут.
Я бежала к пункту, задыхаясь и спотыкаясь, чувствуя, как от ужаса шевелятся волосы на затылке и как трясет, словно в лихорадке. Потому что поняла все. Нет никакого вывоза беженцев в город. Людей отправляют к стене и скармливают метам. Вот какое решение приняло правительство.
До самого рассвета я просидела с Даной на руках, раскачиваясь из стороны в сторону. Целовала ее маленькие пальчики, ее глаза и ресницы, запоминала мою девочку, каждую черту лица, каждую родинку А потом завернула в чистую пеленку и пошла к Лире с Филом. Молча отдала малышку и вместе с ней свою душу и сердце. Я оставила его там, завернутым в сиреневую пеленку с инициалами маленькой Рады, в руках чужой женщины, которая могла подарить моей девочке то, что никогда не смогу теперь яспокойную, сытую жизнь. Фил клялся мне, что они сделают для нее все, что она получит лучшее образование, что ее ожидает блестящее будущее и их безграничная любовь. Но я их не слышала. Я оглохла и ослепла от горя. Я отдала им свое счастье. Нет меня больше. Я умираю. Разве он этого не видит?.. И каждое его слово о том, как моей дочери будет хорошо с ними, вколачивает по ржавому гвоздю в мой гроб. Я истекаю кровью, а они этого не понимают или не хотят понимать. Деньги мне тычут. Я из его рук банкноты выбила и хриплым, чужим голосом попросила спирта и, когда он протянул мне целую флягу, я забрала ее и ушла.
До ночи просидела в развалинах больницы, глотая из горла обжигающее дикое пойло. Я орала там и ломала ногти о кирпичи, ползала на четвереньках и грызла землю, посылая проклятия тому самому Богу, и тут же вымаливала у него прощения за мои грехи для нашей с Маданом девочки. Вот оно наказание Я испила его сполна. За все, что мы с ним совершили. Вот она расплата самая страшная и лютая. Но ведь могло быть и страшнеея могла потерять мою малышку. Пусть так, но я сохранила ей жизнь. Ведь когда-нибудь я смогу ее найти. Если выживу, обязательно найду и заберу обратно. А пока у меня нет другого выбора. Когда прилетел вертолет, я снова орала, срывая горло, звала ее сначала криком, потом срываясь на шепот, пока не застыла с остекленевшим взглядом, прислушиваясь, как затихает вдалеке шум лопастей.
Ночью я снова пришла на КПП к Густу. А утром их обоих вместе с Морфом нашли с перерезанным горлом и отрубленными членами. Найса умерла в полуразрушенной больнице. Родилась Марана. Она еще не умела всего того, чему научится несколько лет спустя но она уже была не человеком.
Я сбежала с грузовика неподалеку от стены, перерезав глотку конвоиру, который склонился ко мне, чтобы облапать, думая, что я сплю, как и остальные. Я сбежала одна. Я никому и ничего не сказала. Мне стало наплевать на них всех. Я лишь хотела выжить, чтобы найти свою дочь. И я выживала, как могла. Несколько дней шла по мертвым городам, сожженным дотла. Призрак бывшей меня с окровавленными руками и мертвыми глазами. Именно такая я явилась к Джену
ГЛАВА 9. Марана
Смотрю на него сквозь стекло слез, они не текут по щекам они застыли в глазах, и я вижу его лицо так мутно, так неясно. Но мне не нужно видеть, чтобы знать, как между бровей пролегла складка и сильно стиснуты его челюсти. Я его лицо нарисую, даже если ослепну, даже если без рук останусь и без ног, онемеюя даже зубами смогу нарисовать каждую черточку По памяти.
Чувствую, как сжимает мои скулы ладонями, и, пока говорила, в глаза смотрел, кажется, не моргал даже а я бояласьпоймет, что не все сказала. Почувствует. Он всегда умел меня чувствовать. Это и пугало, и сводило с ума одновременно. Пугало, потому что скрыть ничего не выходило. Казалось, он знает еще до того, как я подумала. Только не сегодня и не про это. Не могу и не хочу. Я не готова к этой правде.
Про дочь нашу не могла говорить ни с кем. Даже с ним. Хотелось. До боли хотелось сбросить на него этот груз, раздавить его этой плитой железобетонной, которая меня прибивала к земле все эти годы и не могла. Никто не должен знать. Это только моя боль. Мой стыд. Моя нескончаемая пытка. Отдала. Не могу ему сказать И, наверное, никогда не смогу. Да и не нужно это. Не во всем следует исповедоваться даже тому, кого любишь до безумия а, может, даже им в последнюю очередь. Он меня возненавидит. Не простит. И себе не простит. Я и сама иногда думаю о том, как могла вывезти ее оттуда, как могла найти выход, чтобы не отдавать. Сколько таких способов я перебрала за все эти годыне счесть. Но только толку никакого в этом не было. Уже отдала. Что это было в тот момент? Я до сих пор не знаю. Или это Марана увидела, как можно было выжить, и не могла простить за это Найсу.
Я пыталась найти мою девочку. Потом. Уже когда и доступ везде получила и возможности имела ограниченные, да и умела взломать любую систему, но не нашла. Как сквозь землю провалились. Ни по картотекам, ни в архивах, ни среди списков погибших, ни среди зараженных.
А потом думала о том, что мне могли показать фальшивые документы и назваться фальшивыми именами. Никакие они не Торны. Я могу искать до бесконечности. Если бы у меня хотя бы что-то от нее осталось. Хотя бы прядь волос. Я бы по ДНК. Но но я тогда об этом не подумала. А должна была. Черт меня раздери. Должна была подумать. Вот что меня грызло и сводило с ума все это время. И я не хотела, чтоб и он сходил с ума вместе со мной. А, может, я боялась, что Мадан не простит мне этого никогда особенно после всего, что он сделал ради меня.
Мадан и так раздавлен, размазан настолько, что я, по сравнению с ним, еще живая и двигаться могу. И я не дам надежду, я лишь усилю это нескончаемое чувство вины, которое он носит в себе и которое сжирает его и обгладывает до костей все эти годы. Я говорила, а он дрожал всем телом, трясся с такой силой, что и меня колотило вместе с ним, я видела, как по бледному лицу катится градом пот. Особенно, когда рассказывала, как меня обманули солдаты. Нет не все. Я не сказала, как они трахали меня несколько часов кряду. Я лишь сказала, как узнала, куда они собрались нас вывезти. Он закрыл мне рот ладонью, задыхаясь, сгибаясь пополам и опускаясь на бетонный пол и закрывая лицо руками.
Твою мааать.
А я к нему, вниз, на колени, сжимая его запястья ледяными пальцами, продолжая рассказывать, как выбиралась из мертвого города и шла к Джену несколько месяцев. Когда от голода ела свои кожаные браслеты и обдирала кору с деревьев. Кишки сворачивались от самой настоящей боли и хотелось сдохнуть. Потом как убивала и как стала Гадюкой
Зачем? шепотом сжимая меня все сильнее и сильнее, тяжело дыша, Зачем пошла к нему? Ты могла иначе жить. Просто с людьми. Просто как все. Счастливой быть, Найса. Я ради этого их понимаешь? Ради этого. А ты Черт тебя раздери, что ж ты натворила, а?
Не могла. Я отомстить хотела. Я должна была. Иначе жить смысла не имело.
Сдавливает меня сильнее, и, мне кажется, сам не понимает, как сильно его трясет.
А у меня в ушах плач Даны стоит, и мне невыносимо хочется сказать ему, что это не все. Только смысла и в этом нет уже тоже. Никогда нам не выбраться из этого дерьмового места и не найти нашу девочку. Остается только надеяться, что она жива. Что я все сделала правильно. Что все вот это не зря. Иначе я себя никогда не прощу. Не прощу, что отдала ее.