Наталья МаксимоваНева и янтарный дельфин
Моей Катюше Ш. и маленькому Нилу с бесконечной благодарностью за любовь, вдохновение и всемерную поддержку. Повесть, написанная на берегах северного моря в итальянскую сиесту.
Мир принадлежит тому, кто ему рад (индийская пословица).
Когда живёшь в маленьком городке на самом краю мира и моря, жизнь состоит из подвижных в моменте и при том статичных во времени, узнаваемых для большинства как местных жителей, так и приезжих, картинок. Весьма будничных и прозаических. Они различаются по времени суток, сезонам и годам, визуально сменяют друг дружку, но в целом это единая картина мира, своего рода кинолента, прокручиваемая вновь и вновь изо дня в день. Только лишь составлена она не как цепь событий, а как многомерный пазл из микроскопических фрагментовповторяющихся примет, ритуалов и традиций, которые неизвестно кто придумал и уж точно никто не возьмётся нарушить или оспорить. Лица, сюжеты, правила поведения вроде бы одни и те же из года в год и каждый момент сам по себе не представляет из себя ничего эдакоголюди дышат, ходят, едят и пьют, много общаются, что-то покупают и продают, многое ремонтируют, разговаривают, казалось бы, ни о чем и так строят свою ежедневностьбанальная проза жизни. Но соединяясь воедино, эти фрагменты подобны мазкам краски на картине импрессиониста, образующим завидное единство. Потому, как и на холсте, здесь цельный сюжет можно увидеть лишь на определённом расстоянии, и когда его, наконец, разглядишь, то, вероятно, поразишься законченности и совершенству этой прекрасной картины.
Небольшая прибрежная деревушка. Пастельные домики в пару-тройку этажей с контрастными глазами-ставнями в ряд, терракотовая черепичная чешуя разновысоких крыш, крохотный пятачок старого города с отполированными миллионами ступней каменными мостовыми и ветхой часовней, останки давно разомкнутого кольца крепостной стены из побелевшего от времени камня, на главной площадивысокая тощая башня с колоколом, отдающим дань каждому безвременно ушедшему часу, речка, впадающая в синющее море, да щербатые, пропахшие рыбой лодки в порту. Одна из тысяч и тысяч подобных в старой Европе. Жизнь здесь кажется равно не зависящей как от времени так и от самой географии. Все было и все будет.
Приедь ты сюда однажды на рассвете даже спустя годы отсутствияникто и не заметит перемены. Вроде бы и новый ты для себя самого, многое повидавший за время отсутствия и что-то свое переживший, но никто этого не видит. Ты будто здесь был всегда и тебя хорошо знают, да здесь и сам ты начинаешь узнавать себя лучше. Время есть ибо время-то давно остановилось.
Единожды оказавшись внутри этой картины, ты будто навсегда оказываешься ее частью, вписанным тонкой кистью во фрагмент сюжета, будь ты хоть за любые тысячи километров отсюда. Год-два-три или десятьневажно сколько прошло времени с твоего отъезда до возвращенияалгоритм событий предсказуем. Ты будто бы и не уезжал, потому никто и не удивляется твоему возвращениюсначала это даже немного обидно выходит, но потом начинаешь осознавать всю прелесть именно такого положения дел.
Новым июльским утром, примерно в 5.20 ты просыпаешься от того, что вечером было душно и окна остались открыты всем ветрам. Свежесть уже почти покидает город и мостовые готовятся впитывать новую порцию солнца. Жители ещё спятпочти все, кроме булочника, ведь он поднимается с постели сразу после трёх утра или даже раньше. Ему многое предстоит сделатьуспеть замесить тесто, слепить сдобные булочки, свернуть рогалики и круассаны, посыпать маком, полить шоколадом, истолочь для них в пудру сахар, поставить в печь длинные долговязые багеты и слоистые сырные буреки. Все это ароматное хрустящее с промасленной корочкой разнообразие выпечки должно быть готово к открытиюровно к 7 утра, когда колокол на главной башне оповестит горожан о начале нового дня и они потянутся по улицам за своими булочками к традиционному кофе. Детям купят пухлые мягкие берлинеры с заварным кремом внутри и круглые донатсы, немногочисленные респектабельные служащие в тонких летних костюмах и мокасинах на босу ногу выберут мини-круассаны с абрикосовым джемом, а пожилые леди в фамильном жемчуге поутру всегда приходят за багетами, просящими о прозрачном слое сливочного масла на хрусткой золотой корочке, и сдобными солеными хлебцами к чаю
Но пять утраэто ещё слишком рано, в это время просыпаются только лишь чайки. Они облепляют коньки крыш и устраивают истошную перекличку. С непривычки может показаться, что это вовсе никакие не чайки, а дворовые котытак чудно и не по-птичьи выходит у них этот характерный клич. Они сидят все на своих заранее прописанных местах и переговариваются друг с другом, будто обсуждая свежие новости, подражая звукам такой же огромной (размером с некрупную собаку) чайки с другой крыши, договаривая ее птичьи «фразы». Они будят каждого, кто пока не привык к этому пронзительному гомону, но при этом их крики кажутся неслышными для местныхони просто давно считают их частью местного сюжета. Планируя между крыш, чайки, как заправские сплетницы, успевают обсудить десятки своих тем и, порой, здесь же на крышах перекусить, поделившись друг с дружкой свежим рыбным уловом, ухваченным прямо тут же в мелких волнах у пирса.
Потому в 5.20 придётся поначалу проснуться. Плотно закрыв окна, можно урвать для сна ещё час-полторадо того самого боя колокола на главной башне. Оповестив горожан о начале очередного дня пятиминутным соло в семь утра, он будто осязаемо переключает некий тумблер на режим бодрствованиятут же, наконец-то дождавшись команды, открываются ставни и двери лавок. Через дворы и худосочные коридоры в магазины начинает из рук в руки передаваться товарсетки со свежим звенящим уловом ракушек, паллеты с дрожащими водянистыми кальмарами и осьминогами, переливчатые гроздья сибаса и дорады, в другую дверь устремляются покрытые испариной бутылки со свежим молоком, из многочисленных фургонов появляются и мигрируют лотки с овощами, ароматными фруктами, свежими пушистыми травами Так начинается торговля на рынке. Сонные, но уже заинтересованные в новом дне и несуществующих новостях люди тянутся через пекарни и газетные лотки за столики кафе. Аромат выпечки и кофе ощутимо уплотняется в воздухе, нетерпеливые клаксоны авто и мотоциклов бодро приветствуют водителей и пешеходов, перекрывая гомон чаек.
Дети в таких городках растут как травабольшую часть времени будто даже сами по себепроводя дни напролёт на улице. Подобно гонимому ветром по пыльной дороге клубку сухоцветов и листьев, только не с тихим шорохом, а с диким улюлюканьем и под раскаты безудержного смеха катятся в погожий день по переулкам и дворам охапки детей. Компании их разновозрастны и часто многонациональны. Но ни десятилетняя или больше того разница в возрасте, ни разные языки не мешают малышне дружитьязыки соединятся в один общий понятный им одним секретный диалект из смеси всех возможных и никогда не существовавших, а возраст будто усредняется. Никто не кручемалышня взрослеет быстрей, впитывая заветные уменья и секреты, а у старших завидно удлиняется детство
Если бы вы увидели такую вот детскую стаю в Читтамельоре, то среди прочих выцветших на солнце голов, облупленных носов и ободранных коленей точно заметили бы одну девочку, точнейсначала услышали бы. Этот пронзительный и искрящийся, накатывающий звонкими волнами смех не спутать с другим. Начинаясь как обычное детское веселое хихиканье, он вдруг становился на два тона ниже и превращался в заразительный хохот, увлекающий за собой всякого, кто его услышит и не оставляющий ни единого шанса на грусть. Так могли смеяться лишь герои классических диснеевских мультфильмов, только когда они (мультфильмы) были ещё черно-белыми, зато девочка Нева была ещё какой разноцветной.
В свои десять лет Нева несильно отличалась от себя пяти- или семилетнейта же длинноногая худоба, разнодлинные светлые вихрастые волосы, периодические часто спутывающиеся на макушке, а в другие дни лежащие идеальными локонами. На первом же солнце веснушки с ее носа разбегались по щекам, а брови и кончики длиннющих изогнутых ресниц выгорали добела, делая голубизну глаз ещё острей и прозрачней. Поскольку эти глаза не всегда были достаточно внимательны, а мир вокруг представлялся ежедневным приключением, то ее загорелые тонкие ноги вечно были в ссадинах. Друзьями Невы с раннего детства были преимущественно мальчишки, да и ее саму часто не признавали за девочкубуйный нрав, немного дикарские повадки, да незамысловатый гардероб, максимально подходящий для лазания по заборам, делали своё дело.
Пацан пацаном, но при этой внешней бесшабашности были в ней какая-то совсем особенная вневозрастная нежность маленького ребенка и абсолютная непереносимость любой несправедливости, плюс полное неумение говорить неправду. Нева совершенно не умела вратьда и просто не считала это необходимым. Ее честность, часто граничащая с наивностью, обескураживала и порой шла ей же во вред. Она говорила начистоту, даже если правда могла оказаться обидной для кого-либо. Так протягивая в ладошке булочнику монеты для покупки сладкой сдобы, она не могла допустить, чтобы там оказалось меньше нужной суммы, хоть ясно было, что булочник не станет пересчитывать деньги. Купленные вкусности всегда делились на всех поровну, подтаявший шоколад из круассанов частенько делал ее щеки чумазыми, но все точно было по-честному.
Она всегда говорила прямо, все как есть, даже если дело касалось невыученного урока или шалостей. Она не умела лукавить, и даже, когда кто-то из соседей делал ей замечание в провинностях, к которым она не имела отношения, она скорей признала бы свою вину, нежели наговор.
В жаркую сиесту, когда городок совсем затихал, а солнце обжигало кожу, Нева бродила по мелководьючайки тихонько выуживали из воды на камнях мелкую рыбешку, вода была совсем теплой, но все же приятно холодила ноги. Под солнцем в отлив на камнях серебрилась выпаренная из морской воды сольfleur de selместами можно было даже разглядеть цельные кристаллики из крохотных призм, а ноги потом покрывали причудливые узоры от высохшей воды.
Нева собирала ракушки, почему-то проговаривая про себя английскую считалочку-скороговорку (она, кстати, вполне неплохо владела этим языком)she sells seashells by the seashore. Собранные дары моряпотемневшие от времени устричные створки, ребристые половинки крупных вонголе-донголе, неведомые гладкие остроконечные раковины-веретена и похожие на разноцветные бусины маленькие наутилусыона тщательно отмывала от песка, полировала, покрывала прозрачным лаком, некоторые собирала на нейлоновые нитки и вечером выкладывала на теплой мостовой на центральной площади. Туристы да и местные ребята частенько покупали ее товарзаработок был невелик, но честен и достаточен для покупки мороженого, а оно в этих краях было исключительно вкусное, самое настоящее итальянское джелато.
Нева любила то, которое вроде бы обыкновенное ванильное, но добавлением хрусткой шоколадной крошки, а порой и с цельными кусочками горького шоколада внутри. Страчателла. А когда не было денег на мороженое, то нет-нет да и веселый долговязый Тамир в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, загорелыми дочерна руками и блестящей на солнце лысой макушкой давал детворе вафельные рожки, а под самый вечер можно было заполучить нераспроданное за день мороженое. Совершенно бесплатно. Все местные дети знали об этом, но, удивительно, никогда специально не пользовались добротой мороженщика. Это ведь было бы не вполне честно.
Соль в выцветших добела волосах, россыпи веснушек от предплечий до коленок, абсолютно белоснежный пух на ногах и рукахНева, хозяйка одного на двоих со старшим братом Рони облупленного велосипеда, не знавшая о существовании в нем тормозов, могла бы казаться новой Пеппи Длинный чулок, но и у нее были свои страхи, о которых мало кто знал. А она не любила об этом говорить, стеснялась, да и не хотела обнаруживать свои слабые стороны. То есть на самом-то деле это был всего один-единственный страхстрах воды.
Нева не помнила этого наверняка, но, кажется, однажды в детстве, лет в пять, потянувшись за кувшинкой упала с мостков в зеленый затянутый ряской пруд Она помнила лишь цвет смыкающейся над головой водыгусто-зеленыйи свою беспомощность от невозможности выбраться, вязкий страх, парализующий сначала ум потом тело. Но все же тогда она выбралась, кажется кто-то протянул ей руку (вероятно, отец), за которую она и смогла ухватиться. Время стирает из памяти многоеценное и ненужное. И вроде бы все ничего, но с той поры она стала остерегаться воды, внутренне бояться самого ощущения нахождения в ней. И хоть это касалось по большей части того самого пруда, но и в море ей всегда стала нужна уверенность в ощущении поверхности под ногами, в том, что она сможет выбраться и точно знает, как это сделать быстро.
А море было рядом, буквально в нескольких десятках метров от ее дома. По утру оно было тихим и прозрачным, выбрасывало на пирс быстроногих крабов и оранжевыебудто ржавыеводоросли, остро пахло йодом, влекло первых торопливых купальщиков, спешащих окунуться и проплыть пару-тройку сотен метров до начала трудового дня. Днем море вальяжно разламывалось на ровные пологие волны, в которых плескалась у берега детвора и туристы осваивали доски для серфинга и катамараны вдали. Вечером становилось спокойным, сизым с медными отливами в отблесках солнца, и местные дети резвились в теплом приливе до самого заката. На ночь море наполнялось чернильной синью, но если зайти в воду и провести рукой по поверхности, то под пальцами во все стороны разбегались яркие голубые блики похожие на иллюзиютак фантастически светился мельчайший морской планктон, крохотные частицы дыхания воды. Казалось, еще мгновение и море замурлыкает от такого поглаживания как огромный дремлющий сказочный кот из тех, что рождала фантазия Льюиса Кэрролла Но оно по большей части молчало, лишь изредка позволяя себе огрызаться краткими штормами, спровоцированными жарой и панибратством отдыхающихвсе же стихия, хоть и такая притягательная, но не вполне ручная.
Но вода все равно манила Неву. Она любила слушать вздохи и перешептывания дырчатых камней на пирсе в такт волнамшипение и свист от движения воды между камней и внутри них. И точно зналатам под водой полно невиданных чудес, загадочных обитателей достойных знакомства и уникальных пейзажей. А как здорово было бы в изнуряющий южный зной с диким кличем с размаху приземлиться в эту прохладную пузырчатую синь у рифов! Погрузиться в прохладу глубже, очертив руками круг вокруг себя и потом с силой одним движением ног в такт потоку вынырнуть на поверхность Однако это было и страшно, Нева боялась, что вдруг вода не отпустит ее на этот раз, потому не заходила дальше мелководья. Пару раз на поверку вода уже оказывалась недружелюбной и горькой, норовила попасть в нос и прервать дыхание до болезненного кашля. Нева слишком точно помнила, как не слушаются ноги и руки, и быстро накатывается усталость, сбивается дыхание, и наступает паника от невозможности изменить хоть что-то.
Когда за этот странный для других страх ее дразнили друзья, она сначала обижалась, но потом поняластрах у каждого свой, как особенная черта характера, которую многие пытаются скрыть, она не скрывала и ей быстро стали безразличны сравнения и глупые шутки. Почти. Еще помогало остаться однойукатить в поля на старом велосипеде брата, туда где крапива и заливные луга приторно-желтых цветов. Ирония была лишь в том, что разгоняясь до максимальной скорости, Нева совершенно не умела тормозить. Теоретически она знала, как это делается, но почему-то все равно автоматически спрыгивала невзирая на скорость. Даже отчетливый шрам на левом колене, оставленный дорожными камнями в одно из таких экстренных приземлений ничему не смог ее научить, только напоминал о моменте этого стремительного движения
В грустные дни Нева любила уезжать к прабабушке в соседний ещё более крошечный городок на холме. Хорошо было долго-долго крутить скрипучие педали далеко-далеко по пыльным терракотовым дорогам, дымчато-красным с зелёным контуром высокой травы. Туда, где оливковые рощи с ещё горькими неспелыми ягодами, еще зеленые сливы и гроздья киви вдоль обочин, да бесконечно разлинованные страницы виноградных полей с контрапунктами розовых кустов. Их хрупкая красота первая принимала на себя удары судьбы в виде засухи или нашествия вредителей Туда, где стоят в роще как забытые и полуразрушенные конобы, так и внезапно оживлённые в этой глуши популярнейшие и полнейшие рестораныпосреди чиста поля, нужно только точно знать маршрут и, желательно, самого хозяина. Она порой любила свернуть чуть пораньше нужного поворота и оказаться на высоком холме на площадке старинного и уже давно необитаемого городка, в живом средневековье с домами из камня и рассохшегося на солнце известняка. Встать на кромку земли у высокой травы и под безудержный стрекот цикад смотреть вдальна море и закат, едва угадываемые внизу белёсые солины, кажущиеся смазанным миражом. Наверху на холме было уже заметно прохладно и зябко, вершину продували все ветра, и хотя внизу был зной, тутморская свежесть. Поёжившись на ветру Нева снова садилась на велосипед и теперь уже ехала до точки назначения.